Кто верит в Пандору?

Каменная земля глухо стучала под ногами, и звук шагов разносился по безмолвной округе искаженными густым туманом колебаниями, доводя до нехороших мурашек и чувства странного холода в животе. Как будто не по улице идешь, а по мраморной зале, полной гробов с покойниками. Все на этой планете через одно место, чтоб ее. Дэйв как никогда четко почувствовал себя переполненным котлом, готовым взорваться в любой момент. Срочное сообщение о стычке патруля Федерации с ромуланскими разведчиками пришло, когда Энтерпрайз заносила в журнал планету, обладающую поистине огромными запасами дилития. Дэвид вернулся на корабль последним из десанта, весь взмокший и с руками по локоть в мелу, которого в тамошних горах хватало в изобилии, и сразу был поставлен перед фактом. - Но ведь это просто бред! - возмутился он в пространство теми же словами, которые произнес и тогда, и пнул попавшийся под ногу камешек. Стук-стук-стук. Звук разбежался волнами и снова застыл, как в открытой стеклянной банке. В банке, в которую их запихнули, как бабочек, чтобы не путались под ногами со своими многоцветными плясками. И кто? Люди, которые уже сто лет как должны были понять, что молодежь – добрая половина их легендарной неистребимой мощи. Кто вообще запрещает людям воевать за свою родину и за своих близких только потому, что у них «нет опыта военных действий»? А откуда тогда этот опыт должен браться?! Еще один камень. Еще один стук. Неожиданно звонкий: кажется, где-то в тумане стоит целый валун. Дзыыынь... Ми первой октавы. Ми первой октавы... - Ммм... - на пробу повторил Дэйв, досадуя, что под рукой нет листа бумаги и хоть какого-нибудь музыкального инструмента. Следующий камень был брошен уже нарочно из чистого человеческого любопытства. Дзыыынь... - Мммм... Ре второй октавы. Чистая. А если дать остальные шесть нот обратно вниз... Нет, так грязновато. Это ля-мажор, здесь должно быть несколько диезов... Черт, какие шикарные два такта получаются. Сами собой в голову лезут и слова под эти два такта. Ну точно. Вот дурак слепой, а. К этим стихам, написанным несколько месяцев назад, Дэйв давно перестал искать мелодию. Ни один вариант, приходивший ему в голову, на них просто не ложился. Что-то казалось слишком серьезным, а что-то чересчур легкомысленным, отвлеченным от реальности. Не находилось баланса между приземленностью и чрезмерной мечтательностью, между грустью и безудержным весельем. Юноша полагал, что в этом виновата с детства усвоенная привычка использовать сочетания звуков, более свойственные вулканской музыке, чем любому направлению земной: ведь первым его инструментом была ка’асира, а первым учителем – папа Спок. Стихи же вулканскими не были совершенно точно, как не были, впрочем, и до конца связанными с какой-либо иной планетой. Скорее, они были всей Вселенной сразу. Всем, что видел в своей жизни Джим Кирк. Слова начали складываться в строки в день первого в жизни Дэйва десанта на планету. Это была печально известная в Федерации Эфери Тау, одна из трех планет звезды Тау в созвездии Волосы Вероники. Когда-то бывшая прекрасной и полной жизни, древняя Эфери умирала, на глазах переходя из класса М в малопригодный для гуманоидов класс Н. Конечно, Дэйв сумел, используя некоторые элементы технологии Генезиса, продлить старушке жизнь еще на пару лет, чтобы Федерация успела эвакуировать ее жителей на соседнюю Эо Тау, совсем юную и куда более безопасную. Вот только за то время, что ему и его людям понадобилось для этой работы, Эфери сотрясло четыре землетрясения, одно из которых унесло жизнь сотрудника службы безопасности. Перед глазами до сих пор периодически вставала эта тошнотворная картина: разверзшаяся земля, молча рухнувший в огненную бездну Вакар, столб раскаленного пара на том месте, где он только что стоял, живой и верящий в счастливую звезду. А после – доклад, нечитаемый взгляд папы Джима, его ироническая усмешка и странная фраза: «Счет пошел». В тот вечер Дэвид узнал, что безопасники в глубоком космосе погибают чаще всех работников Флота. И что на эти посты люди приходят не для того, чтобы прославить свое имя в веках или увидеть тайны Вселенной, а для того, чтобы умереть ради хоть чего-нибудь. Каково это, интересно – официально находиться в ответе перед семьями заведомых смертников, из которых от начала до конца миссии проживет меньше десятка? «За безопасников никто никогда не отвечает», - сказал тогда отец, и по его лицу Дэйв мгновенно понял, что совесть от этого чище не становится. Боль за погибших на задании никогда не оставляет сердце капитана. Следующие строки, наспех набросанные стенографией в рабочем блокноте, появились на свет, когда Энтерпрайз попытались захватить бродячие звездные русалки. Приняв облик божественно красивых дев, они проникли на борт и один за другим покорили разумы большинства мужчин в команде. Женщин же при одном только взгляде на них словно брал паралич, и от этого колдовства нельзя было спастись. Дэйв не знал, каким чудом сам уберегся от влияния этих томных взглядов и остро ощутимых феромонов. Девы были... Ах. Притягательные, как сирены, одновременно невинные и страстные, они зазывно облизывались нежно-розовыми широкими язычками, и у всех вокруг тут же подгибались ноги. У всех, кроме него, папы Спока и почему-то Чехова с Сулу. Диссонанс случился, когда прекрасные захватчицы донесли волны своей безумной красоты до мостика. Ведомый ужасом и отчасти любопытством, Дэвид пришел туда вслед за ними. Стоя рядом с застывшей на месте, как статуя, Саавик, он наблюдал странную, почти сюрреалистическую картину. В ней адмирал Кирк с черными от возбуждения глазами, даже не думая сопротивляться притяжению, активно отвечал на провокации русалок. Доверчиво подставляясь всем телом под их соблазнительные ласки, он улыбался им так, как умеет улыбаться он один, и никто из присутствующих не смог бы сказать наверняка, кто здесь кого совращает. В тот момент Джим был похож на ленивого льва, опасного и неумолимого в своем животном обаянии. Одна за одной русалки теряли сознание от одного только его прикосновения, как до того теряли разум от их собственных касаний мужчины Энтерпрайз... И последней, самой стойкой, хватило всего одного поцелуя – легкого щипка губами губ, не поцелуя даже, а только приглашения к нему. В тот же миг напускной дурман мгновенно спал с лица адмирала, и все с изумлением поняли, что плевать он хотел на русалочью магию с самого начала. - Я полагаю, нам всем нужна увольнительная, - сказал он невозмутимо и вызвал из лазарета, традиционно нетронутого женским обаянием, доктора Маккоя. В тот день все поняли, что приставать к супругу вулканца – дело заведомо бесперспективное; кроме того, среди молодежи прочно укрепилось убеждение, что быть таким опытным любовником, чтобы даже русалки падали перед тобой ниц – не только приятный, но еще и чертовски полезный навык, на что мельком услышавший это утверждение Джим только рассмеялся: «Вам до меня еще расти и расти, щенятки». И никто на него за это не обиделся, потому что все знали, что в сравнении со старым доберманом Кирком они действительно всего лишь щенки. Завершение же и шлифовку короткие стихи получили много позже, в один из ничем не выдающихся вечеров, которые семья адмирала проводила вместе в четвертой офицерской гостиной, самой маленькой на корабле. Сюда никогда не входил никто из экипажа, кроме них четверых. Даже Маккои и Скотты старались не являться в эту крохотную комнатку, в которой все было сделано в лучших традициях чисто кирковского понятия уюта. Здесь постоянно поддерживалась высокая температура, родная для Спока и Саавик, ставшая естественной после женитьбы для Джима и вполне привычная для Дэйва. Большую часть внешней стены занимал большой иллюминатор по типу тех, что стояли на обзорной палубе. Два небольших диванчика вполне позволяли адмиралу, сбросив мундир, беспечно улечься головой на колени супруга, а Саавик с альбомом для рисования в обнимку бесцеремонно опереться спиной на плечо брата, поджав колени к груди. Именно там, глядя на отца, задумчиво созерцавшего с колен Спока звезды за толстым стеклом, Дэйв наконец аккуратно записал разроненные строчки в стройную колонку, заменил неточные и не вошедшие в настроение слова и получил песенку, к которой так и не смог придумать музыки. И вот, наконец, она пришла, когда ее уже не ждали. И когда уже некому было ее показать. От одной мысли, что незатейливый мотив вполне может прозвучать впервые только на похоронах человека, которому посвящен, Дэвида прошибла дрожь. Отбросив все дурные мысли, он поднял голову, с вызовом посмотрел в молочно-белый туман (неприязнь к молоку у него, безусловно, наследственная) и запел негромко, зная, что чертова планета его услышит и поймет. Beyond The rim of the starlight My love Is wand-ring in star flight I know He'll find in star-clustered reaches Love Strange love a star women teaches I know His journey ends never His star trek Will go on forever But tell him While he wanders his starry sea Remember, remember me... - На верхних нотах фальшивишь, ирод, - ответил туман хрипловатым ясным голосом, и Дэйв едва не отдал богу душу, прежде чем сообразил, что слова произнесены ему в спину, а на фоне музыкальных измышлений он не заметил едва слышного стрекота аэробайка. - Какая ж ты стерва, а, - с укором сообщил он все тому же туману, из которого уже складывались очертания фигуры на байке. - Все для тебя, малыш, - хмыкнула Хели, легко спрыгнула с агрегата и гордо похлопала его по корпусу, - Посмотри, какое чудо. Всего пара капель масла да хороший пинок, а эффект как от капремонта. Дэйв с сомнением посмотрел на черные пятна на ее лице и не стал комментировать «пару капель». - Обратно я сейчас не пойду, - честно предупредил он вместо этого, - Тут и без того тошно, а в четырех стенах я кого-нибудь убью. - С этим к нашей всеобщей матери Терезе, - отозвалась Хели, и насмешка в ее голосе вдруг прозвучала непривычно доброй, будто произнесенной от большой любви, - Это она меня за тобой послала. Дэйв обреченно вздохнул. Матерью Терезой с самого начала миссии среди молодняка Энтерпрайз считалась, конечно, Джоанна. Внезапно оказавшись ровно между младшими и старшими, не принадлежа ни тем, ни другим, тридцатилетняя Джо десятки раз пыталась отстраниться от старых друзей: по вечерам уходила в негласно признанную взрослой гостиную, старалась больше времени уделять книгам и работе, игнорировала призывы подсобить с очередной научной шалостью или присоединиться в особо активной игре... Ровно до того момента, как к ней приходили с вывихнутой рукой, или разбитым носом, или просто очень виноватым видом и просьбой что-то разрулить. Джо ругалась, ворчала, исходилась на яд для непутевого товарища, но сей же час бросалась на подмогу, оставив все свои дела. В конце концов, разумеется, играть с самой собой в поддавки ей изрядно надоело. Как бы она ни отнекивалась, все прекрасно видели, как рабочий голубой халат отдела нейрохирургии однажды перекочевал с аккуратной вешалки в первой гостиной на огромное широкое кресло во второй. С тех самых пор спорить с решениями «мамочки» никто не рисковал. Гипошприц с подходящим по случаю раствором – вещь не из приятных, особенно когда врачу очень хочется наказать тебя за идиотское поведение. Дэйв уже было нехотя повернулся, собираясь отогнать Хели от места за рулем и занять его самостоятельно (еще не хватало болтаться за спиной у этой страшной женщины!), как вдруг боковым зрением заметил в слегка разошедшемся тумане слева от себя массивное здание подозрительно знакомой формы. - Эй, - удивился он вслух, - Здесь же по картам должна быть одна только база. Хелен окинула черную громаду вдалеке нечитаемым взглядом, по которому никак нельзя было сказать, интересна ли ей местная архитектура или просто хочется поскорее оказаться наедине с собой в каком-нибудь дальнем углу базы. - Может, тут до нас какая-нибудь цивилизация была. Федерация запрещает сносить следы пребывания гуманоидов с планет, - лениво сказала она. Дэйв протестующе махнул головой в ответ. - Смотри на вытяжки. Двенадцать штук. Это наша лаборатория, федеральная. - Ну лаборатория. И что дальше? Ревнуешь? - Ее здесь быть не должно. Дэйв точно знал, о чем говорит. Кому как не ему было знать, что любое помещение, в котором проводятся химические, биологические, биохимические и физические эксперименты, а особенно построенное по ГОСТу, должно быть зарегистрировано в Научном Центре Федерации. На планете Хадес зарегистрированных лабораторий не было. В груди что-то остро засвербело железными лапками неукротимого любопытства вперемешку с дурным предчувствием. Наверное, так папа Джим чувствует себя при виде очередной неисследованной планеты. - Исчезни с моего места, - шутливо бросил он подруге, уверенно сел на байк и, дождавшись, пока она пристроится сзади, болезненно цепко ухватившись руками за его плечи, дал газ в сторону подозрительного объекта.