Кошачьими глазами

Я сворачиваюсь калачиком на багровом покрывале и прислоняюл к носу пушистый хвост. В этой комнате всегда много резких, раздражающих запахов. Некоторые из них обитательницы распыляют из цветных гладких пузырьков, другие распространяются по помещению из-за цветов, что постоянно стоят на тумбочке одной из самок. Каждый из них по отдельности ещё ничего, но когда они смешиваются, превращаясь в поистине приторную вонь, я долгое время не могу от них отделаться. Ничего, кроме этой смеси, не чую, куда бы ни пошёл, даже мышей не всегда получается унюхать. Боюсь, и троллий смрад не смог бы перебить столь стойкое амбре, однако привыкнуть можно. Чего, к сожалению, не скажешь о криках, слишком громких для моих чувствительных ушей. Хотелось бы поспать, да только самки, как назло, устроили перепалку. Орут друг на друга, как драные кошки. Та, что меня кормит и гладит, и впрямь похожа на «драную». Её длинная шерсть топорщится в разные стороны, напоминая ветви того огромного дерева, размахивающего своими отростками, стоит подобраться достаточно близко. Интересно, она настолько разозлилась или просто не успела привести себя в порядок? Все называют её Гермионой. Никогда не понимал, зачем давать всему клички? И ладно бы, если бы они хотя бы подходили, но нет. Меня, например, назвали Живоглотом, несмотря на то, что я ни разу не заглатывал никого живьём. Гермиона скорее всего разорётся, если увидит, где я улёгся, но сейчас ей не до этого. Она всё ещё переругивается с другими двумя самками, хотя скоро пойдёт есть. Она всегда выходит, когда два самца стучат в дверь. Направляясь сюда, я слышал, как они разговаривали в своей комнате, значит, скоро снова раздастся стук. Один из самцов худой с тёмной короткой шерстью торчком, другой крупный и рыжий. Они почти всегда и везде ходят с Гермионой; я заметил это, провожая её в разные места в течение каждого дня. Тот, что рыжий, как меня увидит, сразу начинает орать и размахивать лапами. Почему, я пока не выяснил, но предполагаю, он злится из-за того, что моя шерсть ярче и ещё потому, что я иногда сплю у Гермионы под боком. Однако, несмотря на это, я доверяю ему, хоть и наблюдаю исподволь, как он обращается с ней. Ещё рыжий таскает с собой подобие крысы – анимага, так двуногие называют таких особей. Это-то и вызывает у меня опасения. Встретил я недавно ещё одного такого, только притворяющегося большим чёрным псом. Он угостил меня мышью и предложил помочь Гермионе. Рассказал, что крысо-маг для неё опасен и попросил поймать его, так как сам он приближаться к замку не может. Я, конечно же, согласился. С тех пор даже времени вылизаться не всегда хватает. Целый день слежу за Гермионой, а ночью, когда она спит, охочусь на крысу, иногда встречаюсь с псом. Если выдаётся свободное время, провожу его с полосатой кошкой старого сумасшедшего двуногого. Он называет её «Миссис Норрис». Кличка, по моему мнению, слишком сложная и, опять же, ей совершенно не подходящая. Кошка чрезвычайно стеснительная, своенравная и шумная. Сколько бы я ни лизал ей уши, с какой бы стороны ни тёрся об её шерсть, до сих пор ничего путного в наших отношениях не случается. Я бы и не расстраивался, только она единственная настоящая кошка во всём замке. Как-то раз я перепутал её с другой. В тот день мне исполнилось сто два года, и я немного перебрал с валерьянкой. Пришёл в эту комнату, нанюхался и тут только вспомнил о назначенной Миссис Норрис встрече. Бежал вроде обычной дорогой, но в результате своего нетрезвого состояния заблудился. Перед глазами всё расплывалось, лапы заплетались, а нос запахов вообще не различал. Думал уж побежать обратно, но в конце одного из бесчисленных, похожих друг на друга коридоров, появилось полосатое пятно. Она изящной походкой, с поднятым хвостом, прекрасная, как никогда, приближалась ко мне. В связи со своим состоянием, продолжительностью нашего общения и её особенной красотой, я тут же решил действовать напрямую, стремительно и решительно как истинный самец. Взмахнув головой, я уверенно побежал ей на встречу. Она хотела было меня обежать, вероятно, смущённая, но я преградил ей путь. Потёрся носом о её щёку, лизнул в ушко. Она замерла, но я этого ждал. Прислонившись носом к её носу и заглянув ей в глаза, я тихо промяукал: — Мы давно знакомы, и с первой нашей встречи вы не выходите из моих мыслей, Миссис Норрис, — я лизнул её в нос и хотел добавить, насколько привлекательны её глаза, но тут понял, что они другого цвета. Это была не Миссис Норрис. Если бы я мог различать запахи, сразу учуял бы, но в этой комнате всегда так воняет… Кошка начала обращаться в высокую старую двуногую со шляпой–когтем на голове, а я бросился наутёк. Далеко убежать мне не удалось, самка что-то прокричала, и я застыл, не в силах двинуть даже кончиком хвоста, как бы ни старался, а язык так и вываливался из пасти. Она принесла меня Гермионе и долго с ней о чём-то разговаривала. После этого Гермиона ещё долго меня не гладила и не брала с собой спать, а я решил не пить больше валерьянки... Все, кроме Гермионы, разошлись, она уселась на пол, прислонившись спиной к стене и обнимая передними лапами задние. Почему она сидит на холодном каменном полу, если есть тёплое спальное место? Может, я занял слишком много пространства и мешаю ей? Спрыгиваю и сажусь на коврик. Она не поднимается. Всё её тело дрожит, из глаз каплями течёт вода. Ей холодно? Вот глупая, надо лечь на спальное место и укрыться покрывалом. — Ложись, — мяукаю я, она не реагирует. Ничего не поделаешь, если она не догадывается, придётся мне самому её греть. Подхожу к Гермионе, протискиваюсь между её лапами, ложусь на живот. Она обнимает меня и поглаживает мне спину.