Начало - конец.

Каждый раз он видит её, идёт к ней. Говорит, но слышит эти притворные: "Я рада тебя видеть", "Да, конечно, проходи". Он не нужен ей, нужен тот, кто ждёт её по воскресениям в лесу. Нужен парень, который не притворяется перед Капитолием. Она вернулась, закончилась любовь. Всё ещё веришь в неё? Это была игра. Надо признать, что её раздражает твоя манера приходить по утрам, отдавать свежий хлеб. Вежливо здороваться с её родственниками. Только вот по ночам. Только тогда она начинает ценить твои руки, голос, старания. Но утром она вновь раздражена. Сегодня не воскресение. Она равнодушна. Но как можно не понимать? Он пережил игры с ней, он был, казалось мишенью, защищая её. Но он молчит. Любит. Он не тот, что любит любовь к ней. Любит оберегать её, печь для неё булочки. Он терпит жизнь ради неё. Ему намного тяжелей, чем ей. Он снова идёт к ней. Снова улыбка, походящая на оскал загнанного животного. Он видит. Ему больно. Она холодна, равнодушна. Словно маленький ребёнок упирается в факт того, что игры закончились – к чему теперь притворство? Китнисс предлагает чай и зовёт на кухню. Слова могут ранить – Пит этого не знал. Пока не знал. – Нет, Пит, я обещала Гейлу, – сухо отвечает девушка на несущественный вопрос, перебирая ткань своего свитера холодными пальцами. Он не слышал "Нет" и его имени, он отчётливо слышал "Гейл". Он не понимал суть разговора, не помнил свой вопрос. Чайник из прелестного сервиза её мамы разбивается вдребезги о стену. Маленькие чаинки от напора разлетаются по обоям и занавескам, вырисовывая картину, своеобразное пророчество. Девушка отшатывается от грохота: игры дают о себе знать. Тихий вскрик. "Гейл, Гейл, Гейл", – бьёт в его голове. Он напряжён. – П-пит? – тихо срывается с губ девушки. Он вздыхает и поднимает на неё глаза. Они пусты. Его взгляд скользит по разбитой посуде, по ней. Пит разворачивается и уходит, негромко бросая: "Надоело". Он всё ещё любил её. Но сейчас он хотел любить её ненавидя. Китнисс дрожащими руками собирает осколки белой посуды, с маленькими цветами и золотыми листьями по краям. Солёные капли стекают с лица. Так непринуждённо. Девушка чувствует, будто он убил её, лучше бы это было так. Он молчал, но она видела что-то убийственно тяжёлое в его глазах. Говорят: "Пока человек не уйдёт, ты не почувствуешь его необходимость тебе". Никто так не говорит. Она понимает значение этих слов, оседая на пол, позволяя фарфору ворваться в кожу. Никто не спешит ей помочь. Вырывает из атласной кожи мелкие осколки, вызывая новый поток слёз. Ложится в постель, понимая, что ей не избежать завтрашнего дня. Китнисс была упряма, как дитя. Это мешало здраво мыслить. Она любит Гейла, но он ей как брат, ведь так? Всегда помогал ей, шутил, никогда ещё он не намекал или говорил напрямую о своём отношении. Да и её не тянуло рассказать ему о своей любви к нему. Именно. Она не чувствовала раньше, но его "люблю", поставило вопрос на их дружбе. Она перебирала все возможные варианты её будущей жизни, приписывая и Гейла к ней. Она просто заигралась. Забылась. Не учла то, что не любит его. Девушка не понимала слова "люблю". Но как когда-то объясняла ей её мама, любовь не просто факт, любовь это непрерывная тяга быть рядом, заботиться и переживать о человеке. Хотеть просто состариться с ним. Пусть этот человек не говорит, что любит тебя, но поступки и жесты говорят за себя. Пускай это и мягкое объятье, улыбка, пусть даже он просто касается её плеча - это чувство, которое рождает любовь. Сегодня воскресение, но Китнисс никуда не торопится. Он должен прийти. Сев на диван, ожидая Пита, девушка перебирает мягкую ткань свитера холодными пальцами. Обычно он их согревал. Она сидит, выпрямив спину, будто готовится резко встать, когда он войдёт. Но этого не происходит. Парень забыл про неё. Девушка, отрешённо качая головой, словно ей в голову пришла идея выжечь город, хватает куртку и выбегает на улицу. "Он ведь в пекарне? Пусть только будет один, прошу", – мысли смешались в один большой ком. Она уже бежала. Замечая серое здание, уместно сливающееся с окружением, снижает скорость, переходя на шаг. Открывает светлую дверь, с усилием толкая её от себя. Мелодичный звук колокольчиков выдаёт её. – Что-то хотела, Китнисс? – спрашивает Пит. Он не поднимает на неё глаз. Он видел её в окно, но решил воздержаться от лишних эмоций. – Я... – Китнисс переводит дух, вздыхая порцию воздуха. – Я куплю новый чайник, мне жаль, не знаю, что на меня нашло, – проговаривает парень, поднимая голову. Конечно, он знал, что она не о чайнике говорить пришла. – Мы можем поговорить? – глаза бегают по витрине, боясь встретится с глазами бывшего напарника. – Да, конечно, – парень протянул ей руку. – Здесь легко споткнуться. Китнисс несмело кладёт тонкие пальцы на ладонь Пита, замечая: она в муке. Она запинается о мешок муки, отвлекаясь на лёгкое покалывание руки. По лопаткам прошлись мурашки. Пит не заметил этого. "Отвлеклась", – констатирует он. В пекарне есть несколько лишних пар глаз. Он знал: ответ – отказ. Несмотря на вчерашнюю выходку, всё остальное будет для него жалостью. Пропуская девушку вверх по винтовой лестнице, парень бегло озирался по сторонам. Когда-то он хранил здесь свои картины. Помещение не пользовалось большой популярностью: вокруг множество коробок, хранящих следующее подмножество; пыльные зеркала; пакеты с игрушками и старой одеждой; старые газеты. Китнисс боялась сделать движение – поднять пыль. – Я слушаю тебя, – сказал Пит, негромко прочищая горло. – Мне тяжело говорить тебе об этом, – девушка потупила взгляд. – Когда-то мама говорила мне о любви, её признаки, – легкая улыбка появилась на её лице. – Её последствия, – глубокий вдох. – Я не знаю – любовь ли то, что я чувствую. Я не могу понять. Я не могу противостоять своей эгоистичности. Но когда ты рядом мне легче, ведь в этом мире нет того, кто был рядом со мной на играх. Когда я чувствую свою руку в твоей, я успокаиваюсь. Китнисс поднимает голову, чувствуя упорный взгляд юноши. – Ты нужен мне, – совсем тихо проговаривает она. Легко сжимает руку. Они переплели пальцы, даже не замечая этого. Пит сокращает расстояние между ними и касается её губ. Ещё один настоящий поцелуй, вызывающий дрожь во всём теле, чувство боли на концах пальцев. Это словно помутнение рассудка, только на двоих. Они ещё долго будут вспоминать это место, и это чувство. Будут вспоминать, как бегали сюда целоваться, в рабочее время Пита, как Китнисс стала женщиной. Как появился их ребёнок. Но это уже другая история.