I'm permanent

Время в госпитале не двигалось. Оно ползло, сворачиваясь тугими, душащими кольцами вокруг больничных кроватей, нереальное, как морфий в крови. Фредерик не знал, как долго он был здесь или зачем он был здесь. Он не мог пошевелить стянутыми руками, не мог раскрыть рта. Его лицо было словно набито ватой, глаза не фокусировались на предметах, люди вокруг говорили, они говорили с ним. Но ничто из этого не цепляло его внимания. Он пытался не раствориться в грубом хлопке больничных простыней. -- Первый день, проведенный Фредериком в ясном сознании, был занят допросами, ФБР и Джеком Кроуфордом. Теперь, когда он не сидел на успокоительных и болеутоляющих, Фредерик остро чувствовал боль в левой половине лица и мучительную скованность в шее. Врач честно рассказал ему, как все случилось: что произошел выстрел, что пуля попала в щеку и задела челюсть, прежде чем вылететь насквозь. Каким-то чудом позвоночник остался цел, и единственным, от чего приходилось страдать Фредерику, были стежки швов. Чем больше он говорил заплетающимся, будто занявшим весь рот языком, спотыкаясь им за ставшие вдруг такими неудобными зубы, тем больше Фредерик видел, как Кроуфорд уверяется в его непричастности к делу. Прежде, чем Джек ушел, Фредерик нашел в себе силы задать мучивший его вопрос: - Гидеон? – он сам не мог понять, с какой интонацией произнес это. - Жив. Хоть и не невредим. Потрошитель лишил доктора Гидеона ноги, но в остальном его жизни ничто не угрожало. Скоро его перевезут обратно в клинику. -- Первое, что сделал Фредерик после выписки из госпиталя, исключая долгий разговор с Уиллом Грэмом на парковке - это отправился обратно домой, приняв любезное предложение Уилла поехать вместе. Фредерику больше некуда было приткнуться. Со стороны дом не выглядел как-то особенно, никому бы и в голову не пришло, что тут могло случиться что-то по-настоящему страшное. Войдя внутрь, Фредерик с трудом мог поверить, что именно здесь была практически разрушена его жизнь. Не осталось ни следа, все выглядело так же как до… всего. Несколько картин вздулось в рамах, ну конечно, что бы ФБР знало об обращении с ценным имуществом. Стук трости об пол звучал громче, чем обычно, но Фредерик старался не обращать на него внимания, равно как и на запах промышленного очистителя, пропитавшего, казалось, весь дом. Дверь в гостевую комнату была огорожена. Фредерик твердо решил, что у него больше нет гостевой комнаты. -- Через день после выписки, все еще официально отстраненный от работы, Фредерик подбирал одежду так сосредоточенно, как делал обычно перед важными встречами. Внутри него засела боль, опустошение, и он чувствовал себя настолько ничтожным, что даже вид делового костюма буквально угнетал его. Несмотря на это, нужно было возвращаться к нормальной жизни, поэтому Фредерик заставил себя надеть простоватые брюки и свитер, надеясь, что напускная небрежность поможет скрыть его беспокойство. Если это вообще было возможно для человека с лицом, опутанным бинтами, и с волосами, выбритыми от затылка до шеи. Фредерик чертовски скверно выглядел, он догадывался об этом, но у него было дело, не терпящее отлагательств. Санитары и секретарь не знали, как тактично реагировать на него. Поэтому они ограничились лишь вежливым: «Рады видеть Вас, сэр» и «Рады, что Вы вернулись, сэр». По крайней мере, их слова звучали искренне. Но спуск в тюремный блок стал пыткой. Трость звучала громко, как никогда, перешептывания пациентов окружали его, будто он снова окунулся в больничный наркотический дурман. Фредерик отгонял эти мысли прочь, пока не остановился напротив знакомой камеры и не устремил взгляд вглубь, за прутья решетки. Доктор Абель Гидеон выглядел не так, как помнил Фредерик – казалось, он постарел на десять лет с тех пор, как они виделись в последний раз. Уставший, измученный и словно бы немного печальный. Фредерик старательно избегал глазеть на пустую штанину, свисающую с края кровати Гидеона, и вместо этого внимательно всматривался в его лицо. - Ты ужасно выглядишь, Фредерик, - однако, эти проклятые певуче-игривые нотки из его голоса никуда не делись. - Могу сказать о Вас то же самое, доктор Гидеон. Гидеон придвинул стоявшие у стены костыли и поднялся на ноги… на ногу. Стук костылей оказался не тише чилтоновой трости. Гидеон неловко пересек камеру, ему явно все еще было непривычно держать равновесие с одной ногой. - Чему обязан таким удовольствием? – костыли были отставлены в сторону, и Гидеон смог облокотиться на решетку, совсем как в прежние времена. Фредерик расправил плечи, стараясь сохранять подобающий для директора клиники вид. В таком состоянии, да еще и так близко, Гидеон был опасен. Ему снова нужен был контроль. - Джек Кроуфорд передал мне, что ты жив и доставлен сюда, я хотел убедиться. Со смешком, Гидеон пропустил руки сквозь металлические прутья, рассматривая Фредерика своими устрашающе спокойными синими глазами. - И что, ты удовлетворен? Фредерик не ответил. Он развернулся и зашагал прочь. -- Через три дня Фредерик вернулся к камере Гидеона, на этот раз захватив с собой складной стул. От повязок его лицо мучил зуд, но с раны у затылка уже сняли бинт, и теперь она быстро заживала. В холле оказалось холоднее, чем обычно, и шрам на животе мгновенно отозвался тянущей болью. Фредерик старался игнорировать это ощущение, но все же непроизвольно приглаживал свитер спереди, наблюдая, как одноногий узник в камере располагается поудобнее, чтобы они могли говорить лицом к лицу. Никто из них так и не произнес ни слова. -- Неофициальные посещения Гидеона начинали входить у Фредерика в привычку. После того, первого визита, молчание и невыразительные взгляды сопровождали каждую последующую их встречу. Но всякий раз, когда Фредерик уходил, не обмолвившись даже фразой за час времени, его душу словно отпускал тяжелый груз. Было что-то в глазах Гидеона, что заставляло Фредерика почувствовать – он выбрал правильный путь. Он знал, что понимает Гидеона, и был уверен, что это понимание лежало далеко за пределами обычных отношений врача и пациента. Часть его тела тоже была украдена другим человеком, ему стоило немалого труда смириться с этой утратой. И раненный Гидеон наверняка чувствовал себя неприятно уязвимым, как и Фредерик с его медленно затягивающейся дырой на месте щеки. Или в этом Фредерик просто убеждал себя, возвращаясь домой после их странных аудиенций. Куда неуютнее оказались посещения, во время которых они все же заговорили. Каждая новая такая встреча начиналась с язвительного спора, напоминавшего уже давно знакомую им игру «кто доведет собеседника быстрее». Затем разговор постепенно перетекал в бестолковые вопросы об обыденных вещах и прочей ерунде. Разумеется, интерес представляло только душевное состояние, с физическим все было ясно и так. Это продолжалось до тех пор, пока Фредерик не терял терпение и не уходил. Развязка наступила в тот день, когда Гидеон остановил только что пришедшего Фредерика внезапным вопросом: - У тебя бывают кошмары? Фредерик сглотнул комок в горле. Мучительно долгая минута тишины. - У меня кошмары каждую ночь, - прошептал Гидеон, прожигая глазами кашемировый свитер Фредерика, застывшего в семи футах от камеры. - Да. У меня бывают кошмары. -- Возвращение к работе принесло с собой горькую радость. Фредерик надел свой любимый светло-голубой костюм, наслаждаясь тем, как легко и привычно легла на плечи дорогая ткань, и бесцельно прогуливался по этажам, как любил делать прежде. Уверенность в себе, пусть и ложная, помогала ему вернуться к ведению дел. Вновь разговаривать с пациентами было приятно, работать с документами - и того приятней. Но проводить сеансы с Гидеоном в качестве доктора Чилтона оказалось невыносимо. Их преследовал общий страх, и казалось, что они разделили один кошмар на двоих. -- Фредерик не представлял, как ему потом удастся разобраться с бумагами, или как это будет звучать в официальных докладах, но доктор Абель Гидеон был освобожден из клиники под его опеку. Одна неделя отдыха под домашним арестом. «Доктор Гидеон демонстрировал исключительное поведение, и, как его врач, я считаю, что нужно позволить ему контактировать с внешним миром в малых дозах, дать возможность ассимилировать с моральными нормами общества». Его полномочий хватило для этого, и Фредерик вывел Гидеона из клиники в инвалидном кресле, с браслетом слежения на целой ноге. Гидеон не сказал ни слова, пока они садились в машину и ехали домой. Фредерик тоже. -- - Здесь так пусто, Фредерик, - заметил Гидеон, когда кресло вкатилось внутрь. - Да, наверное. Мне не часто составляют компанию, - Фредерик оставил Гидеона в гостиной и вернулся закрыть дверь, поморщившись при виде мокрых следов от колес, протянувшихся по его чистому полу. Гидеон хмыкнул, взглянул на голые белые стены. - Я здесь, разве я не компания? - Нет. Ты не компания. -- Четыре дня их выходной недели были проведены с Гидеоном, смакующим мелочи жизни вроде пшеничных тостов с джемом, ванны и нормальной кровати. А на пятый Фредерик допустил ошибку, решив проредить свои винные запасы для ужина. Когда большинство людей пьют слишком много, они в конце концов обнаруживают себя в постели с кем-то, с кем не собирались там оказываться. Именно это случилось с Фредериком. Он выпил слишком много, Абель - который теперь был просто Абелем - выпил слишком много, и вместе они остались в одной постели. Фредерик касался Абеля, пока того мучил дурной сон, а Абель удерживал Фредерика, когда того накрывало волной паники при мысли о том, чтобы в будущем снова стать чьей-нибудь жертвой. Абель засыпал, прижимая Фредерика к груди, уткнувшись носом в отрастающие пряди его волос. Сам Фредерик не мог заснуть. Он слушал сердцебиение Абеля и вспоминал, как, пусть даже и на мгновение, оно остановилось в его гостевой комнате. Абель вернулся с того света, потерял ногу и после этого он обнимал его. Его. Человека, который какую только чертовщину не творил с его разумом. Который преподнес Абеля Потрошителю чуть ли не на блюдечке ради собственного удовольствия и мести. Абель обнимал его. Фредерик сел и взглянул в измученное лицо, которое должен был ненавидеть. Неуверенно, он коснулся щеки Абеля, позволив пальцам задеть кончик его бородки и пройтись вдоль линии челюсти. Из всех людей в мире, тем, кто мог бы понять его, кто был бы связан с Фредериком, стал он и только он. Губы Абеля были горячие и сухие, когда Фредерик его поцеловал. -- Утром, предшествующим их возвращению в клинику, Абель вернул ему поцелуй за завтраком. -- Это стало частью заведенного им порядка – посещать Абеля в тюремном блоке каждое утро перед работой. Иногда они говорили о кошмарах. Иногда не говорили ни о чем. Это не имело значения. Теперь Фредерик чувствовал поддержку, куда крепче металлической трости. И она всегда была с ним.