Скажи, я тебе надоел?..

Акихико сидел в кафе вместе с Мей и ждал окончания фотопроб Мисаки. Мей потягивала коктейль из высокого стакана и поглядывала на Акихико, периодически перемешивая подтаявшие кубики льда цветной изогнутой трубочкой. — Как хорошо, что я тебя встретила, правда? — Не то слово, — выдохнул тот, нервно постукивая пальцами по ручке чашки. — Не натвори глупостей! — фыркнула Мей. — Только испортишь ребёнку карьеру, Мисаки тебя стесняется. — Он — не ребёнок. — Вот и я так всегда говорю, пора бы ему доверять. — С чего ты взяла? — О доверии? — Что смущаю. Она снова отпила из трубочки и улыбнулась. — Ты всегда так делаешь. Акихико саркастически улыбнулся в ответ. — Слишком долго, — отметил он спустя пару минут, поглядывая на часы. — Давно бы отщёлкали и разошлись. — Сора профессионал, он знает своё дело, не беспокойся. Последнее слово было явно сказано зря. — Как это — не беспокойся! По-твоему, я должен сидеть здесь как дурак пока он... Да что они там делают с моим Мисаки! — Не съедят твоего Мисаки, — Мей рассмеялась, и, достав трубочку из стакана, принялась манерно посасывать её кончик. — Тоже мне, моралист. Кто бы говорил… Акихико нахмурился, замечание явно ему не понравилось. Мало ли, что и с кем он когда-либо делал. Характер такой. За Акихико числилось много вещей, которые некоторые люди посчитали бы недопустимыми — оскорбительными, безответственными, развратными. «Эгоист с кучей вредных привычек, который заботится только о себе», — так однажды в сердцах назвал его Сора. Удивительно, как он терпит его столько лет. Наверное, это и называется дружба, хотя иногда Акихико так не сказал бы. Люди, с которыми Сора имел дело, мало чем от него отличались, всегда смотрели, как бы урвать что-нибудь или получить удовольствие. Мей относилась скорее к их числу. Но без Мей было не обойтись, агент она всё же хороший и не раз помогала с организацией выставок или поиском состоятельных покупателей. На её счёт Акихико тоже порой сомневался, хотя за некоторые выходки в свой адрес он с удовольствием оттаскал бы наглую девицу за рыжие волосы. Мисаки был не такой, как они: искренний, бескорыстный, заботливый. Совершенно другой. Но надолго ли?.. В это время в студии за пару кварталов от кафе старый знакомый Соры, который пришёл посмотреть на юное дарование, попросил фотографа на пару слов в соседнюю комнату. — Ну, ты же понимаешь, если малыш не раскрепостится, мы его не возьмём, каким бы симпатичным он ни был. Мне нужно посмотреть его данные. Ладно ещё девицы стесняются в неглиже дефилировать. Между прочим, модели, которые рекламируют дорогое нижнее бельё, неплохо зарабатывают. И они идеальны! — Кои-сан! Такое он у нас пока не потянет, — усмехнулся Сора, осторожно снимая с себя его руку. — А почему бы и нет? — зашептал он, вновь приобняв Сору за плечи. — Надоели мне эти худосочные вешалки. Юноши гораздо приятнее. С ними проще договориться, если ты понимаешь, о чём я... — Ага, особенно твой Джонни. Я бы лучше связался со старой девой. — Забудь эту истеричку, милый, — Кои, менеджер лет пятидесяти, над лицом которого поработал не один косметолог, манерно махнул рукой. — У Джонни слишком много гонора, будто его пригласили для «Вог» или каталога «Дольче Габбана». Но ты не ответил. Насчёт мальчика. Ну так как? — Ок, без проблем, — меланхолично кивнул тот. — Всё будет. И вот, Сора фотографирует Мисаки на белом фоне, постепенно прогоняя волнение и неуверенность юноши. Успокаивает, будто урчащий кот, трущийся об ноги. Уговаривает раздеться. Сначала рубашку, потом майку… «Ты что, пойдёшь в майке на кастинг? Бли-ин! Стесняешься? Давай тогда я тоже что-нибудь сниму, хочешь?» — и тут же обнажается до пояса, не дождавшись ответа. Шутит, смеётся, создаёт настроение. Приносит расслабляющего лимонада с каплей ликёра и ещё кое-чего. Кадр за кадром действие продолжается. «Ты молодец, скоро станешь профессионалом, — подбадривает Сора, а Мисаки доверчиво смотрит на него, хлопая оленьими зелёными глазами. — Представь, мы снимаем рекламу купальных костюмов!» Тот жмётся поначалу, но всё-таки поднимает руки. «Давай! Ты на пляже. Греешься на солнышке, это так приятно! Подвигайся, я хочу, чтобы все, не отрываясь, смотрели только на тебя. Изобрази, что потягиваешься. Повернись. Наклонись сюда. Посмотри на меня. Это же весело!» Мисаки смущается и смеётся, но он уже включился в игру и выполняет всё, что говорит ему мастер. Сора хитростью стягивает с него плавки, кидая соломенную шляпу взамен: «А теперь деревенская пастораль!» Мисаки кокетничает, лёгкий румянец, глаза горят, но он уже не стесняется. Ему весело и хорошо. Шляпа без лишних просьб летит в сторону. — Пригласи ко мне этого милашку… — тихонько шепнул менеджер, прикрывая губы ладонью. — Ну уж нет, старый педик, — ехидно улыбается Сора и обращается громко к Мисаки: — Дружок, отдохни пока, скоро продолжим. Мисаки садится на стул и, похоже, не спешит одеваться. Он жадно пьёт свой лимонад, капли стекают по подбородку, соблазнительно поблескивают на гладкой слегка загорелой коже. Кои-сан нервно сглатывает. — А что мне прикажешь делать? — продолжает он шептать на ухо фотографу. — Ты ко мне давно уже не заходишь, позабыл совсем. — Да тебе и без меня весело, насколько могу заметить, — тихо сказал Сора, продолжая наблюдать за Мисаки. В студии жарко, и взволнованно вздымается плоская обнажённая грудь начинающей фотомодели. Рука на колене даже не заслоняет пах, просто лежит расслаблено — чего тут стесняться, рядом одни мужчины. Ох, как же он ошибается… Сора, наконец, оторвался от дивного зрелища и прикурил длинную сигарету от протянутой Кои-саном зажигалки. — Что, Кои-чан, деньги творят чудеса? И не только деньги, скажу я тебе. В мире много всего гораздо более удивительного. — Фу, какой ты грубый! Лучше приходи на мою вечеринку вместе со своим новым мальчиком. Я договорюсь насчёт курсов с Рори, там его научат держаться уверенно и без твоей маленькой помощи. Похоже, у нас загорается новая звёздочка рекламного бизнеса. — Курсы это дело. А про рекламу не знаю, захочет ли он. Карьера-то быстротечна, сам знаешь. Новый сезон — новые лица. — Возможно, Акихико тоже там будет… — Этого-то я и опасаюсь… — Что-что? — Ничего, — улыбнулся тот, издали подмигнув начинающей модели. — Говорю, жду с нетерпением. Эта и другие сцены из незаконченной книги живо всплывали в памяти. Пока мыл рис, Мисаки уже десять раз отругал себя за то, что случайно включил компьютер в кабинете Усаги. А сейчас был готов отругать в одиннадцатый: «Вот дурья башка, ну что тебе там понадобилось! Это всего лишь новый роман Усаги-сана, работа у него такая. Тогда почему я так переживаю? Ну взял первые попавшиеся имена, его главный герой даже не писатель. А парень — мой тёзка. Да я никогда не разделся бы перед посторонними, мне даже на пляже-то стрёмно! А уж реклама трусов… Нет! Это ужасно! У-жас-но! Зачем их вообще рекламировать — чушь какая-то, их носить надо». Но кое-что больше всего не давало покоя. Зачем Усаги-сан, который так часто говорит о своих чувствах, вдруг решил на страницах книги превратить его в податливого дурачка и заставить делать все эти жуткие вещи! «Неужели он таким меня видит? Или хочет видеть…» — вдруг с ужасом подумалось Мисаки. Почему ревнивый Усами-сенсей позволяет каким-то непонятным мужикам пялиться на его возлюбленного? И откуда взялась эта женщина, стремящаяся их разлучить? Он не мог понять, как герой Акихико такое допустил. Значит ли это… Нет-нет, он доверяет ему и не станет смешивать ветчину с рыбой, то есть путать новеллы Усаги и реальную жизнь. За стенкой раздался грохот и недовольные возгласы. Мисаки, запыхавшись, влетел в кабинет. — Что случилось? Усаги-сан, ты не… На полу валялся какой-то журнал и разбитая пепельница. Её содержимое — тёмно-серая грязь и окурки — разлетелось по сторонам, испачкав брюки Усаги. — Фу-у! Какая гадость! И обидно-то как… — Раз уж пыль вытирал, мог бы заодно и окурки выкинуть, — отряхиваясь, недовольно проворчал Акихико, — К слову, ты не поставил книгу на полку. Жаль, что это был только словарь. А я всё жду, когда ты начнёшь интересоваться моими новеллами… И ещё, — он хитро улыбнулся. — Ты трогал мой компьютер без разрешения. Пожалуй, надо тебя наказать... Сердце у Мисаки ушло в пятки. — Извини-извини! Я всё исправлю! Я сейчас! Ты не поранился? — Он посмотрел на Усаги снизу вверх большими испуганными глазами: — С тобой всё в порядке? Кинулся собирать осколки, но Акихико поднял его за плечи и крепко прижал к себе: — Мисаки, прости меня. — Ты чего? За что? — растерялся тот. — Я же тебя испачкаю! Он было дёрнулся, но Усаги обнял ещё крепче. Осколки керамической панды выскользнули из рук и с глухим звуком ударились об пол. «Странный он всё-таки», — Мисаки вздохнул, положив голову любимому на грудь. Тепло объятий, давно уже ставших родными, согревало и успокаивало. Усаги-сан добрый. Он может быть очень нежным, иногда на него просто находит дурное настроение. А с кем не бывает? Они оба молчали, прижавшись друг к другу. Мисаки слушал биение его сердца через рубашку и невольно потёрся щекой о мягкую ткань. Как же приятно быть рядом — вот так. И можно было бы так простоять ещё долго, если бы не рассыпанный пепел и окурки, от которых тянуло кисловатым противным запахом. — Надо здесь всё подмести. А ещё переодень брюки, я почищу. — Давай начнём со второго, — тихо сказал Усаги, неожиданно лизнув его ухо. Мисаки вздрогнул и не успел сообразить, как тот уже опустился на корточки и залез под футболку. — Но пепельница… Руки грязные… — Так даже лучше, — лукаво улыбнулся он и, чмокнув в губы, потянул за собой на диван. Мисаки подчинился. Это было немного неожиданно и неловко, внизу живота уже зародилось приятное чувство. Нет, он не думал ничего такого и тем более не представлял. Тело реагировало само, отзываясь на желание нежности. Одно расстраивало: руки некуда было деть. Нельзя же после того, как возился в грязи, вытереть всё об одежду и тем более прикасаться к любимому. Усаги тем временем почти полностью снял с него майку, почему-то оставив её на локтях, поднятых над головой. — Что ты делаешь? — растерялся Мисаки. — Проверяю твою любовь к чистоте, — подмигнул тот, ничуть не смутившись, и одарил приоткрывшийся от удивления рот поцелуем. Под напором ласк Мисаки лёг на спину. Плюшевые ворсинки обивки совсем не кололись, и маленькая подушечка оказалась как раз кстати, но диван для двоих всё-таки был маловат. Но ложиться в постель ещё слишком рано, а заниматься этим при свете дня, даже несмотря на то, что они в квартире одни, казалось неправильным. Впрочем, Усаги-сана, в отличие от Мисаки, время и место любовных утех никогда не смущали. «Почему бы иногда не пойти навстречу? Разве так сложно?» — звучали в голове знакомые слова. — А почему в такой момент вспоминается Эри? — удивился он. — Это же моя с Усаги личная жизнь! Может и ничего, что у меня с ним всё так… странно». Волосы Усаги-сана нежно щекотали шею, а губы... Мисаки охнул от удовольствия, когда тёплые губы коснулись его ключицы. Дурацкие книжки, подозрительные звонки — всё это и многое другое показалось невообразимо далёким. Есть только он и Усаги, только здесь и сейчас. Быть с ним. Досадовать о невозможности опустить начавшие затекать руки, но отдаваться порыву и утопать в обжигающей нежности. Закрывая глаза, смущаться. Возмущённо постанывать, но позволять ему делать с собой абсолютно всё. И принимать этот миг таким, как он есть, мечтая о том, чтобы время остановилось. Потому что любишь его. Потому что сам этого хочешь. Усаги-сан нежно гладил плечи Мисаки. Целовал его, с наслажденьем ловя едва заметную ответную дрожь. Руки, беззащитно сведённые над головой, пылающее лицо и соблазнительно приоткрытые губы — всё это так привлекало, звало к себе и сводило с ума. Коснувшись языком живота и как будто бы собираясь спускаться ниже, Усаги остановился. Мисаки замер. Вдруг что-то не так?.. Но открывать глаза не хотелось. Слышно было дыхание, тёплые руки легли на грудь. — Мисаки, я люблю тебя. Тот всхлипнул и тихонько подался навстречу. Другого ответа не требовалось. — Посмотри на меня, — прошептал Акихико и провёл по его телу кончиками пальцев вниз к самому началу бёдер. Совсем рядом, в паху, уже собралось в твёрдый клубок возбуждение. — Мисаки… Реагировать не хотелось даже на собственное имя. — Если хочешь, чтобы я продолжил, ты должен открыть глаза… Открыть… глаза? Мисаки напрягся, словно кто-то подкрался к нему с ушатом холодной воды. Этого ещё не хватало! Ну, зачем! Мало того, что он лежит сейчас с запрокинутыми за голову руками и обнажённым верхом. Взглянуть на Усаги сейчас, когда его дыхание так волнует и щекочет напрягшийся низ живота, смотреть ему прямо в лицо — Мисаки умрёт от стыда, сгорит, словно мотылёк, летящий прямо на свечку. Только-только удалось расслабиться и, наконец, перестать чувствовать себя так непристойно и глупо! — Мисаки… — вкрадчиво прошептал Усаги-сан, — посмотри на меня. Как же я пойму, чего же ты хочешь? Обнять? Поцеловать? Или, может быть, приласкать твой член? От последних слов по телу прокатилась волна возмущения, а может быть, возбуждения… Зачем спрашивать, всё и так понятно! Но Усаги словно знать ничего не хотел. — Посмотри на меня. Это так просто! Просто? Для Мисаки это было совсем не просто. Особенно после того, как рука, будто случайно, задела пах, заставляя зажмуриться что было силы. Страшно открыть глаза. Тяжело и мучительно, словно от этого завесила его жизнь. Усаги-сан стал мужским воплощением прекрасной медузы Горгоны, бросить взгляд на которую означало бы превратиться в камень. Только тело почти не слушалось, парализованное смущением и неуместными просьбами. А Усаги по-прежнему неудержимо манил к себе своим обжигающим магнетизмом. Мисаки замотал головой из стороны в сторону и, ёрзая, попытался подняться. Надо хотя бы отвернуться от него, раз уж поблизости нет щита или зеркала. Но, как ни старайся, образ Усаги отчётливо вырисовывался перед глазами. Вот, он сидит, возвышаясь над ним. Наверное, полы рубашки открывают крепкую грудь. Может быть, даже расстегнуты брюки… От мыслей становилось невыносимо жарко. Сквозь шум крови в ушах слышно, как Усаги вздыхает и кладёт локоть на спинку дивана. Ясно, что будет сейчас, но — зачем? Почему он снова так делает! Неужели не верит в ответную любовь, раз её требуется подтверждать словами? — Ми-са-ки, — снова прозвучало негромко. Сердце отчаянно билось, чувствуя этот взгляд, влюблённый и вожделеющий, с лёгкой высокомерной усмешкой. Пульсирование в паху уже не столько вызывало приятное волнение, как раздражало. — …посмотри на меня, — отрезвляющее, вроде бы ласковое, но такое жестокое. Они так давно по-настоящему не были вместе. Неделю. Может быть, две или больше. Но Мисаки казалось, что уже целую вечность. Он так хотел, так ждал! И опять дурацкие игры. Зачем? Неужели без них нельзя? «Значит, сам по себе я… его больше не интересую?..» Обида комом подкатила к горлу. Губы дрожали, а на глаза сами собой стали наворачиваться слёзы. Так больно и глупо. Он повернулся на бок и, скомкав злосчастную футболку, швырнул её на пол. Хотел встать, но Усаги перехватил его, перевернув на живот. — Отпусти, — тихо попросил Мисаки, но любимый мучитель прижал его сверху своим телом. Что же теперь делать? Уткнувшись в подлокотник, он шмыгал носом. Расплакаться было бы очень стыдно, всё равно что признать: он не может справляться с собой. Безотказен, как глупая школьница. Точно так, как написано в книге. Неприятно и обидно настолько, что уже не хочется вообще ничего. Он с силой напряг руки, надеясь освободиться, но тут же почувствовал ответное давление на плечах. «Ну почему я не такой сильный!» Тёплые губы легонько прихватили мочку уха. — Подожди, — чуть слышно прошептал Усаги, и что-то тоскливо сжалось внутри. Мисаки не знал, хотел ли он ждать. Теперь. Всё смешалось. Да, он ждал и желал любви, но не так это должно было быть! Не так! Солёные капли беззвучно текли по щекам. Проглатывая эту горечь, он пытался успокоить дыхание и привести сознание к чему-то определённому. Только что приводить, если мыслей уже не разберёшь, одни сплошные эмоции. Они требовали кричать, целовать, бить, обвинять и шептать о любви, срываясь в неуправляемый штопор. Липко и жарко прижимаясь всем телом, Усаги зарывался носом в его волосы. Рука опустилась вниз, к самому запретному месту. Когда же отчаянная беспомощность Мисаки смешалась с нарастающим возбуждением, ослабил хватку. Легкие поцелуи скользили по лопаткам и вдоль позвоночника, спускаясь всё ниже. Желание любимого человека — в самой этой фразе уже заключалось взаимность. Любимого и ненавистного, родного и непонятного. Может быть, Мисаки всё для себя выдумал? Какой же Акихико Усаги-сан? История их отношений напоминала бульварный роман, изощрённый бред, записанный в книгах их судеб. «Мы. Двое. Вместе. Зачем ему это? — от горечи сжалось сердце. — Почему именно я? Усаги мог выбрать кого-нибудь… опытнее. Или хотя бы постарше», — мысли, которые он сам раньше посчитал бы глупыми, настойчиво лезли в голову, а от ласк становилось всё тяжелее. Расслабиться не получалось, и не было сил терпеть. Проклятое непослушное тело реагировало по-своему, совсем ему не подчиняясь. Внизу стало уже совсем твёрдо и место, название которого он стеснялся произносить вслух, неприятно упиралось в диван. А душа переполнялась щемящей болью, которая вот-вот готова была выплеснуться в истерику. Нет, сегодня ничего не получится. Лучше всё прекратить. Но Усаги был противоположного мнения. Он приподнял его бёдра. — Усаги... — голос его дрожал. — В чём дело? Ты хочешь сказать, что любишь меня? Мисаки вцепился ногтями что есть силы в подлокотник и до крови прикусил губу, но предательские слёзы всё равно брызнули с новой силой. — Нет! Не так! — А как ты хочешь, чтобы мы это сделали… — Никак! Никогда! Я ненавижу тебя! Отпусти меня! Отпусти! — захлёбывался он в рыданиях, мысленно проклиная всё на свете. Усаги испугался и быстро повернул его к себе. Закрывая лицо руками, Мисаки сгорал со стыда, но был не в силах остановиться. — Я ненавижу! Ненавижу тебя! — Он в слезах кинулся к нему в объятия и уткнулся в шею. — Постой. Подожди! Успокойся! — Сильные руки Акихико тут же обхватили его. — Если не хочешь, не говори, — шептал он, — только знай, я люблю тебя. Ну, прости, если в чём виноват... — Скажи, — начал тот, подавляя всхлипы, — я тебе… Я тебе… надоел? Звук собственного голоса в тишине показался непривычным, каким-то чужим, и вдруг стало страшно. Что, если Усаги ответит «да»? Готов ли он это услышать? На самом деле совсем не хотелось знать правду, пусть будет как есть, хотя бы ещё ненадолго. Но слова не возьмёшь назад. — Что? Внутри у Мисаки всё замерло. Насмешка? Удивление? Или… Он ещё крепче прижался к любимому, как будто в последний раз. — Пожалуйста, только не смейся! — Кто тебе это сказал? — Никто, — сдавленно прошептал он. — Я сам. Это так, да? Усаги нежно погладил по голове и вздохнул. Зачем он это делает? Почему просто не скажет привычных слов? Секунды идут слишком медленно. Невыносимо. — Ты опять напридумывал себе глупостей! — произнёс Усаги-сан после паузы, и Мисаки готов был поклясться, что он улыбнулся. — Это бред, слышишь? Если я говорю, что люблю человека, он никогда не надоест мне! На мгновение замерло сердце. Правда? Уже безразлично. Очень хочется верить, а не поверить просто невозможно, его Усаги не врёт. Сделав глубокий вздох, он тихо шепнул в ответ: — Я тоже. Тебя. Люблю. Тем временем пальцы Усаги-сана уже двигались внизу. Только сейчас Мисаки заметил, что давно упирается бедром в нечто твёрдое. Голова немного закружилась, и появилось неприличное желание, которое тут же без лишних слов воплотилось в реальность. Мисаки вздрогнул и застонал. — Тебе не больно? — Усаги слегка отодвинулся. — Мне… хорошо… После нескольких плавных движений он дёрнулся и, закусив губу, чтобы не вскрикнуть, прижался лбом к плечу любимого. — Я соскучился, — нежно улыбнулся Усаги-сан, растирая по животу тёплую вязкую жидкость. — Рад, что ты тоже… — Угу, — тот беспомощно кивнул, стесняясь себя самого. — Но ведь мы с тобой только начали, правда? В родном голосе звучали тёплые нотки, приятно отзывающиеся внутри, и Мисаки понял, беспокоиться не о чем. — Я сделаю всё, что ты пожелаешь, — прошептал Усаги, вытирая с его лица остатки слёз. — Только об одном не проси. Запомни: я ни за что никогда не смогу разлюбить тебя. Когда они, обнажённые и усталые, лежали на небольшом диване, за окном было уже темно. — Пора включить свет, — заметил Мисаки. Акихико приподнял голову: — Ты куда-то торопишься? Или перестал стесняться… Тот фыркнул. — Ничего подобного! Я просто проголодался! — О да-а-а! Ты потерял много сил и протеина… — Пошляк! — Ах раз так, тогда будем ужинать! Чем ты меня сегодня побалуешь? — бодро ответил он и лукаво добавил: — Из еды. Едва Мисаки собрался ответить, Усаги аккуратно переложил его, и через пару секунд комнату залил свет. Раздались недовольные вопли. — Блин! Ну, Усаги ж сан! Одень брюки! — Не одень, а надень, — машинально поправил тот. — Как ты не можешь запомнить элементарные вещи! И кое-кто, между прочим, собирался затеять стирку. — Да какая разница! — Очень даже большая. Попробуй вместо слова «брюки» подставить «Мисаки». Тот на минуту задумался. — Всё равно не понимаю! — Ну как же, — Усаги присел с ним рядом и хитро улыбнулся. — «Я одеваю Мисаки» или… — Придурок! — Мисаки запустил в него скомканными штанами. — Извращенец! Пошляк! — Заметь, ты сам это начал! — смеялся тот, стараясь перехватить его руки, которые уже колотили куда попало. — Пусти! — взмолился Мисаки. — Я схожу за веником. Эй! Уйди, противный! — Ну уж нет, ха-ха! Сегодня не убежишь! Усаги навалился на него и, поймав за подбородок, крепко поцеловал. Мисаки не сопротивлялся, он понимал, это всего лишь игра, и ещё, что на самом деле она ему нравится.