Комнаты отдыха

Джастин просыпается так же, как и всегда: в три утра, весь потный, сглатывая невырвавшийся крик и прячась под простынями. Он заваривает кофе в той же кофемашине, что на последнем издыхании и уже давно оставляет за собой продолжительный привкус меди, которую он купил за четвертак в секонд-хенде на Хилари стрит. Он наливает его в ту же не совсем белую чашку с изогнутой ручкой, сколотую на дне. Он сидит на том же матрасе посреди той же самой комнаты и смотрит тот же телевизор, тот же повторный показ «Чарли в ответе» на той же самой неприятно высокой громкости, чтобы заглушить неприятный звук трахающихся соседей. Единственная вещь, которая когда-либо меняется — это машины в рекламе и погода, просачивающаяся через продувающиеся насквозь щели квартиры на втором этаже. Что ж, это и еще тот факт, что этим утром его телефон звонит. Джастин берет трубку и знает прежде, чем человек на другом конце произносит слова о том, что кто-то умер. Никто не позвонил бы ему, будь повод менее значительным. — Это Вик. * Он не знает, что сказать: не то чтобы он никогда не был в положении Дэбби и Майкла, и это даже не чувство вины по поводу того, что у него не было шанса получше узнать Вика, что он, собственно, и должен был сделать, но, тем не менее, он чувствовал за собой вину. Ему стоило многого прийти сюда: прогулка до автобусной остановки, оглядываясь по сторонам, свистящее дыхание, а затем и сам автобус на углу Лафайет и шестьдесят первой, который не должен быть настолько набит в шесть утра во вторник. Автобус был всем, что было нужно, но он причинял вред Джастину. Он сидит на третьей ступеньке лестницы дома Дэбби, тщетно пытаясь растянуть трясущуюся руку, дышатьдышатьдышать, пока Дэб кричит на него: — О чем ты, черт возьми, думаешь, пока ломаешь комедию, сидя здесь? Смотри. Ты видишь это черт-знает-что? — она показывает через плечо на Майки. — Поднимай свою задницу в дом и бери себя в руки. Боже, все катится к чертям, и этот чертов ребенок вот так просто бродит по улицам в шесть у… Джастин закрывается в ванной, игнорируя слезные упреки Майки по отношению к Дэбби, чтобы та дала ему отдохнуть: «Сядь, ма, только не волнуйся за это, тебе не нужно волноваться все чертово время, о Господи, Вик». Картина, уставившаяся из зеркала в ответ на Джастина, на секунду пугает его. У него дома нет зеркал: он их не любит, и их не было там уже долгое время. Он прикасается к волосам и наклоняет голову, позволяя челке беспорядочно упасть на глаза перед тем, как смахнуть ее набок. Он стрижется третьего числа каждого четвертого месяца, то есть завтра — именно этот день, но нет: стрижка может и подождать. Он спускается вниз и садится за кухонный стол, потому что гостиная полна людей: Дэбби и Майки, Бен и Хантер. Джастин берет свою правую руку и сжимает ее, а затем засовывает в карман свитшота и откашливается. — Дэб, — пытается произнести он, но ни звука не вылетает изо рта, а Бен все так же продолжает говорить. Джастин говорит громче: — Дэб, — и все поворачиваются, чтобы взглянуть на него. Джастин чувствует мурашки по телу, — как ты? Она смотрит на него своим лучшим «как-ты-чёрт-возьми-смеешь» взглядом и говорит: — Ты чертовски храбрый, чтобы спрашивать об этом, ты что, смеёшься надо мной? Я должна приковать тебя наручниками к туалету за то, что ты иногда бываешь таким глупым, вот что я должна сделать. Не мог бы ты, пожалуйста, не гулять по этим чертовым улицам, накручивая себя, и не думать, что я не вижу твою трясущуюся руку. О Господи, этот ребенок. Ты понимаешь меня, черт побери? Она суетится вокруг Джастина, и они словно мать и ее своенравный детеныш, пока Майки напуган, Бен озадачен, а Хантер выглядит так, словно лучше бы он был где угодно, но не здесь, тем временем Джастин лишь улыбается. — Я знаю, — говорит он и берет тарелку яичницы, которую Дэб предлагает ему, мечтая о том, чтобы он мог обнять ее крепче, чем когда-либо, но он не может. Джастин знает, что думают остальные. Она ведет себя не так, как предполагает, не так реагирует. Она не плачет и не рыдает, не повторяет вновь и вновь уже всем известную истину: это, черт побери, нечестно. Джастин многого не знает: не знает, что сказать, через что ей пришлось пройти, как Дэб должна реагировать на все это, но есть одна единственная вещь, которую Джастин знает получше других: Жизнь несправедлива. Он смотрит ей в глаза и произносит: — Я знаю, Дэб, знаю. Она наливает ему апельсиновый сок, и ее рука тоже трясется. * Джастин остается на весь день. Он бесполезен. Он знает об этом. Лучшее, что он может сделать — убрать за посетителями, постелить скатерти, собрать стаканы, тарелки, подержать куртку, выбросить салфетки, а потом жаться по углам, съёживаясь и сутулясь, молясь про себя, чтобы никто его не трогал. Дэб больше не суетится вокруг него. Он надеется, что все воспримут это как заботу, а не как то, что они видели утром. В этом есть некоторый оттенок отрицания, но все же это хуже. Это пугающая уверенность в принятии. Джастин наверху, когда это происходит: сморкается и принимает Адвил*. Он пьет воду из-под крана и слышит голоса, просачивающиеся сквозь слои гипсокартона и дерева. Голос Эммета не похож на его собственный, и единственная вещь, которая может отвлечь Джастина, пока он вслушивается в невыносимо "неправильный" надломленный голос Эммета, — это… — Брайан. Джастин думает, что может увидеть все это, если постарается. Майки в объятьях Брайана, до сих пор плачущий, всегда плачущий, и Брайан, шепчущий в его ухо так, что никто не может уловить ни слова, выхватить хоть что-нибудь из воздуха и вынести на всеобщее обозрение, так, что Майки может забрать это себе, спрятать, положить в карман и перебирать пальцами. Джастин остается в ванной дольше, чем нужно. Идёт в туалет, массирует руку, прижимает к ладони подушечку большого пальца, смотрит на трясущуюся руку, когда пытается потянуть её перед тем, как опустить обратно в карман. У каждого есть свои карманы. Он идёт шаг за шагом, опустив голову и уткнувшись взглядом в свои грязные белые кроссовки, выделяющиеся на фоне обветшалых деревянных ступенек в то время, как Дэбби кричит: — Убери свои чертовы грязные ботинки с моего ковра и даже не думай близко ко мне подходить: исчез на три года и даже не можешь вспомнить свои… — её голос не умирает. Лишь останавливается. Словно падающая капля. С того момента, как все взгляды приклеены к тому месту, где стоит Джастин, на четвертой ступени, он не может сделать ничего, кроме как держать голову высоко, выпрямить плечи и постараться не уходить в себя. Он медленно проходит остаток лестницы, пытаясь сгладить взволнованность в виде морщинок на его лице, что прямо между глаз, но его усилия жалко проваливаются. Они смотрят на Джастина, затем на Брайана и наоборот, словно играя в пинг-понг, или словно игра в пинг-понг только что разразилась между двумя экс… Ничего, на самом деле. Джастин говорит с невозмутимым лицом: — Слегка драматично, не думаешь? Брайан лишь цокает языком и смотрит в сторону, пока Джастин огибает толпу людей на кухне, забирая стакан по пути. — Эта прическа подождёт, да? — Эммет сидит за столом, подпирая щеку рукой, улыбаясь Джастину самой усталой улыбкой на Земле. Джастин пожимает плечами. — Она никуда не убегает. Он помнит Эммета, забиравшегоо его четыре месяца назад: как тот флиртовал со стилистом и принимал позы за прилавком, выпячивая бёдра, игриво подмигивая, пока Джастин считал в голове до тысячи задом наперед. Вежливые прикосновения и американцы. Лоскут и холодная вода. Восемь сотен два, восемь сотен один, восемь сотен… — Как ты? Брови Джастина снова сомкнуты. — Хорошо... Это не я только что потерял своего брата. Джастин на секунду представляет свою жизнь без Молли. Представляет ее, болеющую как Вик. Иметь эту близость на протяжении всей жизни, а затем вот так потерять. На самом деле он не мог себе этого представить. Его сестра практически ненавидит его. — Нет, я имею в виду, — Эммет делает самый неудачный в истории жест в сторону Брайана. Джастин вздыхает. — И? — И? — Эммет оглядывает его недоверчивым взглядом. — И? Джастин пожимает плечами и убирает стакан, вытирает стол и накрывает запеканку. — Поможешь мне принести стулья сверху? Эммет поднимает руку в знак проигрыша, отрицательно покачивая головой. Джастин мог бы объяснить, что ему уже не семнадцать, что он не в розовых очках, выпрашивая кусочки, моля о крохах, всего взгляд, просто скажи моё имя, но ему приходится врать и говорить Эммету, что Брайан Кини абсолютно ничего не значит для него. Правда в том… Тут холодно. Сложно: разочарование, смерть, провал, темнота и нечестность, и, может, любовь и существует, может и правда, но Джастин не может почувствовать её как раньше, да он и не хочет пробовать. Пусть он, семнадцатилетний, сохранит мнение, что любовь — это надежда, невинность, сладость, бабочки и солнышко. Но Солнышко ушло на долгое-долгое время. ___________________________ *Адвил — действующее вещество - ибупрофен - жаропонижающее, снимает боль. * Вскоре он пытается уйти домой. Не то чтобы его заботит, что Брайан здесь или же ощущение, будто бы Брайан заботится, что он здесь, просто все ждут от них чего-то, и от этого болит голова, она, черт подери, пульсирует: все эти глаза один за другим в ожидании следят за ними, а таблетки, что дала Дэб, не собираются помогать. — Черта с два ты уйдёшь! — Дэб, словно охранник, стоит перед дверью со своим вызывающим взглядом, — Ты не выйдешь отсюда, оставь в покое этот чертов автобус. Тащи обратно свою задницу… — Я отвезу его, — Брайан встает, и все оживляются с неким облегчением, будто бы неглаcное наконец-то. Наконец-то что-то происходит, прелюдия к принятию, норме, их ожидания оправдались. Все смотрят на Джастина и ожидают возражений, он может увидеть это в их взглядах. Я в порядке, я могу и сам доехать. Они в ожидании злобы, упрямства, зубов и ногтей. — Как угодно, — обида — лишь трата времени для Джастина. Майки хмурится и намеревается предложить свою помощь, но у него семья, ипотека и муж с ребенком. Брайан с Джастином покидают их, оставляя в неблагоприятном, траурном и неопределенном разочаровании. Джастин говорит Дэб, чтобы та звонила в случае, если что-нибудь понадобится, но с тех пор, как все они знают, что это не больше, чем чертова шутка, они вместе разворачиваются, изменяя уровень пустоты в отражении зеркала. В машине тепло, почти невыносимо и абсолютно чисто. Окна закрыты. Джастин садится на своё место, потирая висок, пока Брайан лавирует по улице. Он поджигает сигарету и выдыхает. — Куда? Джастин даёт свой адрес и пялится в окно на небо, сжимая живот рукой, что спрятана в кармане, и думает о том, что, возможно, пойдет дождь. Он не чувствует необходимости заполнять тишину. Так же, как и Брайан, хотя он никогда этого и не делает. — Здесь? — спрашивает Брайан, когда они подъезжают. Он косится на здание напротив ведущего колеса и затягивается, — Как-то маловато, — его взгляд направлен на Джастина. — Да, спасибо, что подбросил, — Джастин практически доходит до ступеней здания, когда слышит захлопывающуюся дверь машины Брайана. Он тотчас застывает. Никто не может войти в его квартиру: Эммет, его мать, даже Итан, куда больше? — Я не приглашал заглянуть, — говорит он, когда Брайан подкрадывается. Тот бросает сигарету на землю и прищуривается в своей снисходительно-раздражённой манере. — Я тебя и не ждал. Был бы это любой другой день, возможно, у Джастина нашлись бы силы упереться рогами, иногда это даже необходимо. Но не с его матерью: она докапывается до всего, а вот Эммет, Дэб, иногда Линдси. Держать людей на расстоянии вытянутой руки — то упражнение, которое необходимо делать чем больше, тем лучше. Но его сил недостаточно, чтобы принять боевую стойку перед Брайаном. Он глубоко вдыхает и открывает дверь, идя по паркету и стараясь не думать о шагах позади. Он держит квартиру в чистоте. Это не сложно: всего одна комната, несколько деревянных ящиков, матрас, мини-холодильник, который, благодаря Эммету, был спасён от участи попасть на свалку прямиком из старого дома Майки. Но тем не менее, он чистый. У всего есть своё место и предназначение. Всё используется и является частью его повседневной жизни. Таким, как Брайан, это всё может показаться за гранью бедности, но у Джастина есть всё, что ему нужно. Он уже давно потерял страсть к излишеству. Он поднимает руку, когда входит, как бы говоря: «Вот, мирись с этим». Он не видит выражения лица Брайана, и, если честно, его не сильно заботит его мнение. Джастин идёт к чистому пластиковому контейнеру за два доллара, где хранится изобилие прописанных ему бутылочек и погружается в них. Он берёт две белые, и даже на то, что его рука трясется так сильно, что он не может даже закрыть одну из них, ему наплевать. Брайан берёт бутылку со стола и читает этикетку, его брови ползут вверх, и он рассеянно закручивает крышку на бутылке. — Ты неправильно закрыл, — говорит Джастин. Когда Брайан смотрит на него, тот объясняет: — Ты должен закрутить кверху ногами, иначе он будет не защищён от детей. Ленивая улыбка проскользнула на лице Брайана, пока тот зевает, прижимая кончик языка к уголку рта. Он вскидывает брови и отклоняется почти на шаг. Джастин закатывает глаза. — Ой, смешно, я не могу забить на безопасность для детей, — тем не менее он сглатывает свою попытку широко улыбнуться в ответ, а вместо этого мысленно посылает его нахуй. Он не проверяет, закрыл ли Брайан правильно. — У тебя наркотиков больше, чем у моего дилера, — заключает он. — Сколько за Ативан? Джастин роется в коробке, перебирая: — Валиум, двадцать долларов. Сома, тридцать. Ативан… — он смотрит на Брайана. — Бесплатно. — О, я неплохо тебя научил, — насмехается он. Джастин сжимает зубы и отворачивается. Он думает: «Не надо. Не смотри назад». Когда он поворачивается, Брайан стоит, уставившись на него. — Что? Это могла быть секунда или пять, но ощущение было, будто целый день Брайан смотрит вот так в упор. Будто ждёт, рассматривает, ищет что-то, что очень тонко замаскировано, прямо под поверхностью, и он уверен, это здесь. Может, судя по тому, как он кривит рот и щурит глаза, он не находит этого. Брайан издевается без комментариев и объяснений. Джастин протягивает ему коробку и предлагает: — Бери, что хочешь. Брайан всё еще смотрит, когда Джастин протягивает ему две упаковки Ативана на раскрытой ладони. Он открывает еще бутылку, едва ли оглядывая этикетку, и выпивает 3 таких. Затем другую, может, Валиум, одну, останавливается на секунду, а затем принимает еще одну и закрывает их все, снизу вверх. Он не прощается, когда уходит, лишь набивает полные руки таблеток и опускает их в карман, слегка пружиня при походке. Всё, как Джастин и сказал. У нас у всех есть свои карманы. * Этим вечером Джастин опаздывает на работу. Его босс — полнейший мудак: даже после того, как он объясняет то, что его опоздание связано со смертью родного человека, тот говорит: — Вот что я получаю, нанимая на работу этих людей. И Джастин не уверен, каких людей тот имеет в виду. Инвалидов? Молодых людей? Педиков? В билетной кассе в кинотеатре Либерти всё так же, как Джастин и оставил: стерильная и организованная, маленькая и тесная. Он освобождает Шелли от обязанностей и садится за прилавок. Шелли — девушка на два года младше него, которая явно в ужасе от Джастина. Он вещает цены в микрофон и отдаёт билеты сквозь слот, при этом ему даже не нужно смотреть покупателям в глаза. Здесь всего лишь четыре кнопки: дневной показ, основной фильм кинопроката, взрослые и детские, и все их он может нажимать одной рукой. Джастин один, уединённый и защищённый, сидя в дюйме позади от небьющегося стекла. И он никогда не был так счастлив. * Похороны назначены на пятницу. Мать Джастина приходит, чтобы забрать его, в её руках костюм, аккуратно висящий на вешалке в полиэтиленовом мешке прямо из химчистки. Она не говорит, что он не обязан идти, возможно, потому что знает, что сын будет препираться, а, в конце концов, скажет: «Брось ты это». Поэтому она говорит: — Брайан в городе, — и Джастин стопроцентно может сказать, что она ждёт от него хоть какой-то реакции, потому что сейчас, похоже, все ждут её. И, если честно, Джастин ни в чём не уверен. Несколько лет назад, прямо после того, как всё это произошло, Джастин был зол. Что ж, не совсем. Он был, черт подери, взбешён на всё и всех, а особенно на Брайана, и не боялся, что все узнают об этом. Он не вспомнит, как громил комнату, как ударил мать или бился головой, пока та не заболит и не будет полностью в синяках, но он помнит разрушение, боль и разочарование, следовавшие за этим. Этого больше нет, Джастин слишком устал: даже не может направлять энергию в нужное русло, что-то почувствовать что-то похожее хотя бы изредка… Иногда он думает: «Что если все хотят, чтобы он был таким же, как и раньше — чуть менее оцепеневшим». Но его мать другая. Она не ищет и не ждёт никакой реакции — она надеется. На самом деле, в его голове проносится мысль, что он мог бы увидеть, как она молится, если прищурит глаза. Пожалуйста, пусть он отреагирует: хоть улыбка, хоть неодобрительный взгляд, хоть что-нибудь. Джастин говорит: — Да, — и притворяется, будто не видит досады в её глазах. Он пытался. До Итана Джастин притворился бы, но сейчас он больше понимает. Долго ты можешь разве что притворяться. * Он переодевается в ванной комнате похоронного зала, Эммет ожидает снаружи. —… но все они заняты на выходные, так что я подумал о понедельнике. Или, может, вторник, если у меня будет перерыв на обед, мы можем зайти в этот новый маленький бутик, и я посмотрю, что мог бы сделать с занавесками Тэдди, потому что, о Боже, ты не представляешь… Джастин вступает в ботинки, заверяя: — Да я не спешу, мне вроде как нравится подлиннее. — О да, он любит подлиннее, точно. Джастин усилием воли заставляет себя не напрягаться. Он не слышал, как вошёл Брайан. — Что ж, в отношении причёсок, поверь мне, сладкий, длиннее в этом случае не значит лучше. Так что понедельник или вторник, на твой выбор. Джастин выходит из комнаты, встряхивая головой. — В любой день, да и шоппинг не сильно меня пугает, так что… Брайан кладёт руку на грудь, вздыхая: — В каком же мире мы живём, если педик не ужасается от перспективы леопардовых принтов и розовых перьев? Эммет солидарен. — В ужасном. Брайан одаривает Джастина печальным, меланхоличным взглядом: — Хотя, есть и плюсы… — когда Брайан пытается дотронуться до его волос, Джастин так неосмотрительно уклоняется, что локтём ударяется о ручку двери. Брайан закрывает глаза, давая руке свободно проскользить в воздухе, — в густой шевелюре. Джастин держится за локоть и смотрит на Эммета, смотрящего на Брайана, который смотрит на него, и словно преобразователь реакций: как в школе слух передаётся от человека к человеку, а затем приходит к тебе, весь смешанный и искажённый. Эммет тихонько выдаёт, неловко, но тем не менее: — Что ж, все любят причёски погуще, — смешок. — Оу, ты готов, кукольное личико? Весь путь до церкви Джастин следует за Эмметом, но он не намерен садиться с кем-то. Почти все скамьи заняты: слишком много контактов, бок о бок сидят потные люди, в воздухе чувствуются поры кожи и трение. В самый последний момент он выбирает один из свободных задних рядов. Он подавляет нарастающее сожаление, когда видит Дэб на всех парах идущую к этому месту, недосягаемому и недостижимому. — Какого чёрта ты делаешь? — глаза Брайана полны раздражения, руки в карманах достаточно выставлены, чтобы отгородиться ото всех, спина прямая. Джастин не знает, как он может выглядеть таким безразличным, даже когда удивлён. — Сижу, — говорит Джастин, усмехаясь. — Ты согнул колени, и твоя задница на… — Да, никто лучше меня не знает, куда ты пристраиваешь свою задницу. И почему же она здесь одна, а не с кем-нибудь? — Джастин не знает, как он это делает: превращает вопросы в утверждения, говорит одно, а имеет в виду другое. — Слишком много людей, — и с тех самых пор, как Джастин знает Брайана достаточно хорошо и догадывается, к чему тот ведёт, добавляет. — Не люблю прикосновения. Но, тем не менее, он не принуждает его к этому. — В таком случае я тебя покусаю, — глубокий вздох, Брайан присаживается с ослабевающей гримасой отвращения на лице, будто он только что съел что-то кислое. — Там, где ты живёшь, что я называю мёртвым центром Либерти Авеню, ты, наверное, получаешь очки за оригинальность. Должно быть, всем в новинку видеть симпатичного маленького гомосексуалиста, который не любит прикосновений. — Сейчас ты не много обнимающихся педиков на Либерти Авеню увидишь, — он ухмыляется, не смотря на Брайана. — Так что, не так уж и в новинку, как ты думаешь. — Да, но длинные руки Стоквелла не дотянутся до погребальных залов. Джастин молчит, оглядывая проходящих людей, заполняющих ряды один за другим. Кто-то сидит на другом конце их скамьи, но пока Джастину всё равно, потому что они достаточно далеко, но тем не менее, возможно, ему придётся пододвинуться. У Вика так много друзей, Джастин и не представлял, что приедет столько народа. Мужчины, женщины, королевы, переодетые в мужчин. Был бы Вик здесь, у него нашлась бы пара шуток на эту тему: что-нибудь насчёт парика и клейкой ленты. — Господи, ты такой пиздюк. Джастин вскидывает брови, поворачиваясь настолько, чтобы видеть Брайана в профиль. — Что? Он смеётся, его язык упирается в щёки. —…жалкий. — Окей. — Истеричная принцесса раскритикована и становится затворницей, а потому плачет до смерти. Эти и такие же шокирующие новости на нашем канале в девять вечера. Мой Бог, я могу расслышать скрипки… Джастину приходится рассмеяться. Несмотря на то, что скамья заполняется: ещё четыре человека, и ему придётся двигаться еще на два места, он хихикает в свою руку. Брайан наконец смотрит на него, одаривая долгим недоверчивым взглядом. — Мой бывший, — объясняет Джастин, — он был скрипачём мирового класса. Брайан остаётся настолько невозмутимым, будто оттачивал это мастерство годами, а потом разражается смехом, откидывая голову назад. Все пялятся, а Джастин ничего не может сделать. Он наклоняется к нему, тщетно пытаясь усмирить его похрюкивающие смешки. Он успевает успокоить себя, прежде чем это делает Брайан, выпрямляя спину, пялясь в ответ во множество пар изумлённых глаз. Он изрекает: — Прости, — говоря это Дэб, и чувствует себя дерьмово, но только и всего. Она улыбается шире всех в зале. Брайан откашливается, с трудом выдавливая из себя извенение. — Что ж, как ни крути, никто не сможет обвинить тебя во внесении капельки оригинальности. Насколько же до смешного иронично видеть кого-то, кто «не любит прикосновения» с парнем. — Ну, — вздыхает Джастин, — не спроста он мой бывший. — Потому что ты жалкий, — сказано прямо в его ухо. Джастин борется с желанием согласиться, вызванного скорее обжигающим дыханием прямо у его кожи, нежели словами. — Потому что я жалкий. Брайан отклоняется, цокая языком. — Не могу поверить, что потратил так много сил на тебя. — На самом деле, не настолько. Брайан фыркает явно не из веселья. — Ты больше нравился мне до этого. Джастин смотрит на Брайана и повторяет: — На самом деле не настолько. — Боже, — достаточно громко, чтобы заполучить неодобрительные взгляды от людей с другой стороны их скамьи. — Кто-нибудь, закажите нашему отшельнику столик на одного. — Я знаю, что ты делаешь, — говорит Джастин, вскидывая плечи, — но у тебя не выйдет вывести меня из себя. В этот момент парочка пододвигается ближе, Джастин встаёт. — Что ты делаешь? — Иду назад, — Джастин показывает на одну из свободных скамеек позади и старается быстро ретироваться. Брайан хватает его за край пиджака. — Сядь. — Остановись, — Джастин выдёргивает пиджак из его рук, но в одно движение руки Брайана обхватывают его талию, и Джастин не знает, черт подери, не представляет, как он не предвидел этого. Вот что делает Брайан: когда твоя открытая душевная рана гноится, он будет тыкать и колоть её до тех пор, пока та не начнёт кровоточить. И вот что Джастин получает за своё признание. Брайан говорит громче: — Сядь. Джастин встревожен, но не хочет показывать своё исступление и отчаяние ни Брайану, ни людям вокруг. Он не хочет, но ничего больше не остаётся, так что Джастину приходится просто дышать, одна тысяча, девять сотен и девяносто девять, девять сотен и девяносто восемь, девять сотен… — Нет! Хватка Брайана усиливается, он тянет и тащит его назад, пока Джастин не падает обратно на скамью, закатывая глаза. — Успокойся. Рука Джастина трясётся. Он до сих пор дёргается, саркастически неспешно растягивая губы в улыбке. — Нет, — девять сотен и девяносто три, девять сотен и девяносто два. — Дай мне уйти, дай… — Если ты успокоишься и перестанешь строить из себя принцессу хотя бы на одну… — захват, толчок, удары рук, локоть в плечо, девять сотен и восемьдесят семь, девять сотен и восемьдесят шесть. — Отъеб… — и его кулак вписывается в ребра Брайана, девять сотен и восемьдесят, девять сотен и семьдесят девять, удар в колено, слюна летит сквозь стиснутые зубы, искривлённые шеи, сухожилия напряжены. Брайан хватает его запястье и притягивает ближе, предупреждая следующий удар, и обвивает руки вокруг плеч Джастина, пока те болезненно плотно не смыкаются позади. — Успокойся, — шипит Брайан, скрежеща зубами. — Подожди. Они еще долго дерутся так, что лицо Брайана краснеет, но он не бьёт Джастина в ответ, даже когда тот целится в лицо или попадает в челюсть, но он прижимает его всё сильнее, глаза уже по ту сторону ярости. Он сжимает его так, что на руках, талии и шее Джастина наверняка останутся синяки, так же и на коленях Брайана от всех упирающихся в него костей парня. Джастин ворчит, отталкиваясь ладонями, уворачиваясь, девять сотен и пятьдесят один, девять сотен и пятьдесят, но Джастин уже прижат к мужчине: от колен с бёдрами до плеч. — Оставайся, — говорит Брайан, а затем добавляет, — от меня подальше, — рявкая словно команду. Не Джастину, нет. Кому-то рядом, кто пытается вмешаться. — Подальше, — повторяет он, прижимая Джастина ближе, слишком близко, девять сотен и сорок четыре, девять сотен и сорок три. — Остановись, Джастин. Остановись. Он не останавливается. Ещё один рывок в попытке ударить руку Брайана, но ничего больше, чем увидеть очертания стиснутых зубов сквозь затуманенное зрение, мутное от жары, пота и дыхания, не выходит. — Я не могу дышать, — мольба, вцепившись в руку Брайана, сжимая рукав его пиджака, наблюдая как тот подрагивает, восемь сотен и двадцать восемь, девять сотен и двадцать семь. — Ты уже дышишь. Слушай. Прислушайся, — положив свободную руку на сжимающуюся от его захвата грудную клетку, горячую, взмокшую и в синяках. Хрипящий. — Я не могу… Брайан… — Ты можешь, расслабься, — говорит он. Тепло, прямо ему на ухо. — Давай же, — повторяет он вновь и вновь, сотрясаясь от толчков Джастина, издавая нечленораздельные звуки всё мягче. — Давай, — частое и тяжёлое дыхание. — Всё в порядке. Джастин судорожно вздыхает, восемь сотен и… и… вдыхает его запах: аромат увлажняющего крема после бритья, а Брайан чувствует напряжение в шее, покалывание в челюсти и конечностях из-за затруднённой циркуляции крови. Он висит на Брайане, вжимаясь виском в его плечо, а когда захват плеча, наконец, ослабевает, Джастин задыхается в грубую и толстую ткань пиджака Брайана. Джастин долго шмыгает носом и ощущает влагу на щеках. Грудные клетки обоих парней вздымаются. — Ты в порядке, — спокойствие под маской раздражения. Джастин, мигая, смотрит на лица в проходе, их слишком много, чтобы разглядеть всех. Смахивающее на сову лицо его матери, Дэб, Линдси и Бэн, Эммет. Он вздрагивает, ему удаётся разжать кулак, в котором пиджак Брайана, чтобы порывистым и неестественным движением вытереть влажную щёку, захлёбываясь воздухом, позволяя себе, наконец, чувствовать запахи, видеть, слышать и дышать. Джастин позволяет Брайану прикоснуться к нему. — Я в порядке, — говорит парень; голос огрубевший, словно толстая и неиспользованная наждачная бумага с песком по краям. Он практически может почувствовать их совместный вздох. Они отходят один за другим от пограничного состояния раздражения и шока. Мать Джастина занимает скамью прямо за ним, а затем Дэб с её красными и опухшими глазами и смирившимся взглядом говорит: — Ты ведь не мог просто принести чёртовых цветов как нормальный человек, да? * Служба прекрасна. Возможно. Джастин никогда не узнает правды, потом что пальцы Брайана продолжают ворошить его волосы. Пока идёт служба, он, такой же тёплый, крепкий и до сих пор знакомый, дважды вздыхает и единожды откашливается, перекладывают ногу с одной на другую. Джастин засыпает на плече Брайана, одна рука мужчины обвивают его шею, другая вначале покоится на кончиках волос, а затем слегка надавливает и успокаивающе массажирует кожу головы. Он не знает, сколько это может продолжаться, знает лишь о не таком уж и неприятном шуме в голове. Будто ты впервые выкурил сигарету или надолго задерживаешь дыхание. Всё болит: его шея, запястья, колени, мышцы, которые он не задействовал долгое время. Когда он просыпается, уже темно. Церковь пуста, а пальцы Брайана всё так же переплетаются с его волосами. Они до сих пор здесь. — Джастин, — его мать, — мне пора идти, — в её больших глазах он может разглядеть вопрос. — Окей, — шёпот, будто момент настолько изысканный и хрупкий. Не двигайтесь слишком быстро, не говорите слишком громко. Будто бы это спугнёт его. Она улыбается, но он видит в её лице сомнение и даже страх. — Я позвоню. Кивок. Когда она уходит, пальцы Брайана продолжают своё движение, словно нежное и неторопливое порхание. — Хочешь пойти? Джастин говорит: — Нет. Быстрое и настойчивое движение: Джастин прижимается к ткани пиджака Брайана чуть ниже его щеки. Пальцы мужчины продолжают медленно перебирать светлые волосы. * Они не могут остаться здесь навсегда. Парни наблюдают, как люди впереди собирают цветочные композиции, приводят в порядок скамьи и подметают пол. Когда церковь закрывается, Джастин поворачивает голову и утыкается в плечо Брайана, вдыхая его запах, вздыхает и позволяет Брайану быть тем, кто прервёт эту связь. Из всех болезненных вещей, которые когда-либо делал Брайан: отвергал, оскорблял, никогда не выбирал Джастина, а лишь довольствовался его присутствием, оставлял, никогда не прося пойти за ним, заставлял его уйти и никогда не оборачиваться, никогда не возвращаться, ни то, когда он был при смерти в больнице или уже вернулся домой — все эти вещи никогда не ранили его настолько, как этот момент. Брайан поднимается, обрывая всевозможные контакты и гладит Джастина по груди, расправляя складки и растяжки на одежде. Это больно, но это даже не его вина. Джастин не цепляется за него, не хватает его ладонь и не тянет за руку. Он следует за ним до машины и скрещивает его руки. Мурашки и искривлённая челюсть. — Ты пропустил похороны. Брайан закуривает сигарету, держа руки широко раскрытыми, будто говоря: «Вот такой уж я, смирись с этим». — Будто бы Вику было бы не насрать. Поездка до дома Джастина проходит в тишине, как и в прошлый раз, только сегодня Брайан не следует за ним внутрь, даже не выключает машину. В эту ночь Джастину снится худший кошмар в его жизни. Когда он приходит в себя, то чувствует удар лицом об пол и не может определить, от чего боль: от падения или же ото сна, приснившегося ему, но щека вокруг опухла, под удар пришёлся череп, а крик Джастина, наверно, был слышен до четырнадцатого этажа. Сон всё еще преследует его, пока он не поднимается на трясущихся ногах, постепенно понимая, что он находится в холле здания. Он на минуту останавливается, дезориентированный и моргающий, все еще не отойдя ото сна, держась за лицо, переводя дух и содрогаясь. Ступни парня болят, пока доносят его до своей квартиры. Нечто вроде пульсации, которая могла быть вызвана только отчаянным топотом по твёрдому полу, и это первый раз, самый первый раз, когда Джастин убегает от ночного кошмара. Обычно он прячется. * — Лиловый тебе не идёт, — Брайан вынужденно смотрит на очередь позади себя и улыбается по мере того, как она нарастает. — Должен ли я спросить о другом парне? Джастин соображает чуть дольше, чем должен, чтобы понять, что имеет в виду мужчина. Он дотрагивается до раздувшейся скулы на своей щеке, пожимая плечами. — Я упал. — Вниз по лестнице? Врезавшись в дверь? Я думал, мы уже обсудили твоё разрушительное стремление к оригинальности. Я разочарован. — Ты задерживаешь очередь. — Почему ты здесь? Джастин вздыхает, пододвигается ближе к микрофону, объясняя: — Это называется работа. Я прихожу сюда и обслуживаю посетителей этого учреждения, а взамен получаю компенсацию за потраченное время. Я могу разработать пару диаграмм для тебя, если у тебя проблемы с… — Ты, — говорит Брайан, — всё такой же умник. Приятно знать. Но мне интересно, почему ты работаешь здесь, когда… — Если это готово перерасти в мотивационную речь о следовании за моей наивной мечтой стать художником, то просто пройди дальше и избавь меня от этой херни. Этот поезд давно ушёл. Брайан оглядывается со смешком, прикусывая уголки рта. — Вообще-то, я собирался напомнить тебе тот факт, что Либерти Кафе отделяет от закрытия всего один недовольный посетитель. В полдень. В обеденную суету. Ты ведь знаешь, что ночью у Дэб случился нервный срыв, и нет тебя, чтобы прикрыть её, или двух других официанток, которые говорят, что «Заболели», что, я, предполагаю, означает «Похмелье». — Ну, что ж, — Джастин откашливается и раздражённо наблюдает за нарастающей очередью позади Брайана. — Ничего не могу поделать. Пожимание плечами. — Многое ты можешь поделать. Джастин глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться, он не позволит Брайану добраться до него, не позволит. — Я не могу удержать ни тарелки, ни кофейник, а столовая очень тесная и переполнена людьми, и я уже на работе. Брайан издевается: — Оправдания. — Причины. Кто-то кричит Брайану: «Пододвинь свою великолепную задницу, грёбанный придурок», а тот в свою очередь наклоняется вперёд, широко по-волчьи улыбаясь. — Окей, Солнышко, вот что сейчас произойдёт: ты вытащишь свою прелестную чёртову задницу из этой кабинки, а потом пойдёшь со мной на обед, где примешь заказы и принесёшь всем изголодавшимся педикам Либерти Авеню Специальное розовое блюдо и будешь улыбаться при этом, и знаешь, почему? Потому что ты нужен Дэб там, чтобы спасти этот день, и потому что я хочу свою порцию жареной картошки. Ясно? В ответ Джастин придвигает микрофон еще ближе, улыбаясь через стекло лучезарной улыбкой, глядя на Брайана, и сладко произносит: — А вот что произойдёт на самом деле: ты, наконец, купишь чёртов билет, уйдёшь из очереди к чёртовой матери, а затем пойдешь в этот Богом забытый кинотеатр и посмотришь то дерьмо, что сейчас они называют кинематографом, и знаешь, почему? Потому что чувство вины, исходящее от Брайана Кини, абсолютно нихуя не значит для меня. До того, как Брайан вообще может сформулировать ответ, Джастин добавляет: — Оу, и… когда ты в следующий раз еще раз назовёшь меня Солнышком, будешь собирать свои яйца с земли, куда они отправятся, когда я их отрежу. Они смотрят друг на дрга и улыбаются. Может, это и выглядит смешно, потому что сопровождается злобой и скрежещущими зубами, и в этом нет ни капли нежности, но они улыбаются шире и шире, пока… …пока Брайан не говорит: — Один взрослый дневной сеанс, — и Джастин печатает его билет, оплачивая оный банковской картой, и добавляет: — Хорошего дня. * Десятью минутами позже Брайан врывается в его кабинку, хватает парня за воротник и вытаскивает Джастина с его места. * И вы понимаете, не то чтобы Джастина всё это заботило, нет. Не то, что он ощущал вину, не то, что Брайан заставил его уйти, не то, что он даже силой сделал это, полноценно дотронувшись до Джастина, оставив его руку трясущейся, а его в состоянии нарушенного равновесия и с едва хватающим запасом воздуха в лёгких для того, чтобы сопротивляться. И это не то ужасающее триумфальное наслаждение, которое заставило последовать его за Брайаном из кинотеатра Либерти. Нет. Дело в том, что я появился его босс и потребовал объяснений, почему Брайан ворвался в кабину Джастина, на что тот ответил: — Семейные обстоятельства, очень срочно, Джастину нужен один день отгула. На это его босс ответил: — Вот что я получаю в ответ, когда нанимаю этих людей. И Брайан, который Брайан Кини и которому абсолютно похер на сердитого старикашку в твидовой курточке, улыбается и вежливо интересуется: — Каких именно людей вы имеете в виду? И нет ничего удивительного в том, что его босс отвечает: — Педиков. Потому что Джастин не так глуп, незнание, безусловно, лучше, но теперь правда вскрыта. Теперь он знает. Теперь он может никогда не возвращаться. — Ты — грёбанный мудила. На самом деле, Джастину лучше сейчас, и, восемь сотен и двадцать три, восемь сотен и двадцать один, Брайан уже не прикасается к нему, в этом просто нет необходимости. Он ведёт его через улицу и далее мимо двух многоквартирных домов в то время, пока тротуары блядски многолюдны. Восемь сотен и одиннадцать, восемь сотен и десять. — Где ты обычно накуриваешься? — Один раз недалеко отсюда, — Брайан показывает на аллею, что они только что прошли, а потом на маленький магазинчик на углу, — Вот здесь пару раз. И вот тут однажды, прямо на улице. Я тогда думал только о том, заканчивалась ли эта улица вообще. Джастин сторонится пожилой женщины, которая всё пялится на прохожих вокруг и не замечает ножи, что предупреждают держаться подальше, и Джастин сильнее прижимается к телу мужчины, и восемь сотен, семь сотен и девяносто девять. — Я безработный. Брайан заглядывается на парня в узких штанах и кроссовках для бега. — Фартук, что ждёт тебя, так не считает. Джастин останавливается посреди тротуара, пятится в ближайшую беседку, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. — Я не могу. Это не мой выбор. Я не проснулся сегодня утром с выбором быть таким или нет. Чем больше я борюсь с ограничениями, тем они сильнее. Тебе это не важно? Брайан одаривает его хладнокровным, безэмоциональным взглядом. У Джастина вырывается смешок. — Нет, конечно же нет. Глупый же я, всё еще думаю, что ты заботишься о ком-то, кроме себя. Брайан вздыхает. — Ненавижу, когда люди это делают. — Перестань нести чушь, — Джастин разминает плечи, встряхивая руками. — Знаю, ты пытаешься помочь, но, Брайан, послушай, так это не поможет. Ты не можешь вот так просто запихнуть меня в комнату, полную людей, и ожидать волшебного исцеления. Думаешь, я не пробовал? Думаешь, нет? — Думаю, пробовал, — отвечает Брайан и встаёт, чтобы облокотиться о стену около тротуара так, что Джастин теперь может лицезреть только его угловатый профиль, — но ты никогда не пробовал вместе со мной. Джастин думает о том, что единственная вещь, которую он когда-либо делал вместе с Брайаном, так это пытался. — Что заставляет думать тебя, что это будет чем-то отличаться? — Со мной всегда всё иначе, не так ли? Брайан поворачивает голову, чтобы взглянуть на Джастина, пока тот думает: «Всегда и никогда». * Он не проводит и минуты в этом месте. Джастин едва ли проскальзывает в двери, вокруг кабинок к столу, за стол перед тем, как приседает, позволяя себе спрятаться, позволяя своей руке дрожать, а лёгким сокращаться, с головой, сжатой между ног. — Я не могу, я не могу, — он сбился со счёта. Он терпеть не может сбиваться со счёта. Брайан смотрит на него из-за стола, а затем садится на его уровне. Он выглядит уставшим. — Ты не пытаешься. — Я пытаюсь. — Херня. Если бы ты пытался, то взял бы что-нибудь с собой. Ксанекс, Ативан, что-то. Джастин рявкает: — Что ж, я не ожидал такого, когда с утра выходил из дома. Брайан закатывает глаза, его голова исчезает из виду, и, когда он снова поворачивается, то держит вытянутую ладонь. — Вот. Он освобождает пару таблеток в руку Джастину — те голубые таблетки, что он взял у него пару дней назад, и говорит: — Сегодня ты используешь эти, индийский даритель. Джастин насухо заглатывает их и хочет сказать Брайану, что таблетки не решают всё. Это не успокаивает его руку, не стирает базовый инстинкт избегания каких-либо контактов, не останавливает его глаза от наблюдения, как он заходит в помещение и бессознательно рыщет по нему в поисках любого доступного выхода. Не важно, сколько таблеток он пьёт, Джастин всегда будет засыпать спиной к стенке. Он всегда будет знать, кто позади него, насколько они высоки, что они думают, что на них надето, насколько полны их карманы и как громко ступают их ноги, всегда. Препарат представляет собой пластырь, двухдюймовую полоску хлопка, покрытую клеем, застрявшую на кровавом обрубке конечности пропавшего. В любом случае, Брайан не поймёт. — Что ж, теперь тебе лучше. Давай, заказы ждут, — он ударяет по столу и садится на высокий стул, и так как он единственный в этом заведении, как и за стойкой заказов, то Джастин приносит ему жареную картошку. Но, если по-честному, то он не делает это не ради Брайана, не ради Дэб, даже не для себя, не из-за денег или триумфа. В большинстве случаев Джастин проводит понедельники за столом с кассой, что ему по пояс в Либерти Кафе, потому что, если уж совсем по-честному, бегство от ночных кошмаров ранит куда сильнее, нежели прятки от них. * Брайан здесь весь день, даже когда он его не замечает. Он идёт в туалет, или же увлечён парнем в обтягивающем трико, или присоединяется к Эммету за столиком, или же говорит с Майки и Беном, когда они заходят, но он никогда не уходит. — Это... В новинку, — Майкл выглядит безразлично, увидев Джастина, бегающего от столика к столику. Эммет говорит: «Наша маленькая куколка идёт в гору!» и кривит лицо, на что Джастин лишь сморщивает нос. Бен произносит: — Думаю, это пример впечатляющего прогресса. И Хантер добавляет: «Хочешь, чтобы тебе отсосали?», только он говорит это Брайану и слишком близко прижат к столу, да и к Брайану, собственно, тоже. Он едва ли благодарно улыбается. — Майки, у тебя тут ребёнок. — Ну, что ж, если он не прекратит предлагать себя моим друзьям, я не куплю ему обед Они ссорятся и стебутся, Эммет украдкой берёт квадратик лимона с тарелки Бена, и Майки даёт подзатыльник Хантеру каждый раз, как из его уст вылетает очередная пошловатая инсинуация. Брайан отпускает ехидные замечания и язвительные комментарии насчёт местной политической обстановки и насчёт Джастина. Джастин роняет пять тарелок, не досчитывает двух клиентов и пересчитывает трёх, проливает четыре чашки кофе, дважды обжигается, ещё больше раз обжигает клиентов и не может выдавить из себя больше, чем «Простите», «Хорошего дня» и »Что я могу вам принести?». Своим повышенным тоном и устрашающим гулом повседневной сутолоки толпа напоминает ему о себе куда чаще, чем он хотел бы, угрожая пробраться за поставленные границы. Люди с детьми, возлюбленные, братья и сёстры, друзья, родители и гордые люди; громкие люди, люди, кричащие в-твоё-грёбаное-лицо, и он думает, как так случилось, что каждый континент — это остров, лавирующий среди волн в одиночестве в непрерывном, бесконечном море. Он размышляет над тем, как всё непостоянно или связано без единой тончайшей нити. Он думает о том, как бы избавиться от всех этих ниточек. * — Ты неплохо справился. Джастин бросает ключи на стол, сбрасывает куртку с плеч. Сказать, что он устал, — ничего не сказать. — Я нанёс какому-то парню ожоги второй степени. Брайан пожимает плечами. — Как я и сказал, неплохо. Есть, куда расти. — Никто не получил заказ вовремя, я дважды перегрел еду и разбил дневной запас тарелок, — Джастин может лишь потереть виски и сесть возле коробки с таблетками. — Они от счастья запрыгают, если узнают, что на них не подали в суд. Джастин вздрагивает, когда Брайан нависает над ним, хватая пузырёк Ксанакса со стола. — Люди хотят подать в суд на МакДональдс, — говорит он, вытряхивая три таблетки в руку. — Они хотят подать в суд на Старбакс. Они хотят подать в суд на Вэл-Март. У этих людей, на самом деле, есть деньги. Их представление об эстетике в дизайне никак не связано с радугой и маленькими пластиковыми фигурками мужчин с болтающимися членами. — Думаю, ты путаешь закусочную с Вудис. — Думаю, ты путаешь посетителей закусочной с людьми, которые ожидают качественного обслуживания. — Я больше не буду этого делать. Брайан выдаёт низкое, гортанное «Хмм...», а затем: «Нет. Ты пойдёшь туда. И будешь ходить каждый день на этой неделе». Джастин догадывается: — Ты подтасовал расписание. — Джастин, — выдаёт Брайан, — я не уверен, что мне нравится, на что ты намекаешь. Могу заверить Вас, что мои намеренья были чисты и безоблачны, по никому неинтересному мнению Кики и Нацистки Фрай. — Брайан, ты не должен был этого делать, — произносит Джастин, открывая окно. Он вздыхает, позволяя воздуху прикоснуться к его лицу и запутаться в волосах. — Я не хочу возвращаться, — он глядит на огни города, в темноту близлежащей аллеи и произносит, обращаясь ко всеми миру: — Чертовски одиноко. — О чём ты, блять, говоришь? — и в этот момент эта сентиментального рода исповедь украла с его лица его самую ехидную улыбочку. — Там везде были люди. Джастин выдаёт: «Точно», но Брайан не издевается над ним так, как бы это сделал старый Брайан: он не говорит Джастину, что он не одинок, так, как это сделал бы Эммет, он ничего не ждёт, как его мать, он не наполняет воздух пустыми обещаниями, как «Ты поправишься», «Дай себе время», «Просто будь терпеливым, и я буду, мы сможем пережить это вместе», как об этом всегда говорил Итан, но никогда не выполнял. Брайан вновь наклоняется к Джастину, и это некрасиво. Это нелегко, и это не объятья. Есть лишь давление и и желание, ногти гневно впиваются, оставляя на молодой коже ладоней Джастина красные полумесяцы, потому что он убегает, он не хочет, он просто так устал бороться. Есть лишь его тяжёлое дыхание, топот его ног, изгиб позвоночника и подломившиеся колени, упавшие на жёсткий деревянный пол. Лишь звуки прикосновений и шлепков, приглушённый шёпот, сбившееся дыхание до боли в лёгких, разворачивающееся тело Джастина и тело Брайана, следующее за ним. Это схватка, борьба, блестящая серебряная кобура напротив кожаных сапог. Всё в золоте и барде, машины сталкиваются, разбиваясь: метал о метал, визг и подвески времени сломлены, и это не объятья. Пока они не становятся оными. И, в действительности, всё ещё там же покоятся боль и громоподобный пульс, планы, вжимающиеся друг в друга тела и выгибающиеся позвоночники. И только сейчас во всё это добавляются слёзы и всхлипы. Сейчас Брайан стоит позади него, прижимая Джастина к изгибам своей груди, разместив его у себя на коленях, и он не отталкивает его. Они раскачиваются из стороны в сторону, и если бы вы захотели спросить, кто конкретно это делает, ни один бы не ответил, — просто так выходит. — Завтра, — говорит Брайан в висок Джастину, и если Джастин и оттолкнул его перед тем, как он притянул его ближе, то Брайан попросту не заметил этого. Ему плевать на это, абсолютно похеру. — Ты сделаешь это вновь. И послезавтра, и днём позже, а затем проснёшься и знаешь что сделаешь? Джастин выдыхает в изгиб бровей Брайана, даёт откинуть ему волосы назад и заглядывает ему в глаза, чувствуя неспособность сопротивляться, чувствуя себя измученным, но, тем не менее, ему чертовски хорошо. И Брайан произносит: «Ты сделаешь это снова». *