Часть 1
17 мая 2014 г., 22:37
When I am down and oh my soul so weary
When troubles come and I am burdened be...
В глазах темнеет, внутри все кипит, бурлит – да как они посмели?! Я кидаюсь к полке в порыве бессильной злобы, и любимая книжка рассыпается на страницы. Иду к окну, оно распахнуто, и весенний апрельский ветер только сильнее распаляет меня своей ненормальной, неправильной сейчас, чертовой безмятежностью! Я хочу бурю. Хочу, чтобы весь мир понял, каково мне теперь будет!
Звонит телефон, и я слышу голос матери. Он кажется таким противным, что мочи нет: «Мы с отцом и Сонечкой скоро будем!». Стиснув зубы говорю «угу» и бросаю трубку. Проклятые родители! «Со-онечка!», – передразниваю. Становится хуже, и мне невыносимо грустно и тоскливо оттого, что скоро все будет не так, как было раньше, пока эта чертова сирота не ворвалась в нашу... нет, в мою жизнь.
Меня всегда любили больше всего на свете, а я все делал, как хотел, и это было классно! Даже этот чертов телефон мне поставили именно сюда, в эту комнату, чтобы мне не нестись в коридор, когда позвонят мои друзья. Трубка съемная, так что мама, когда ей нужно поговорить, берет ее к себе, и я никому не мешаю. Да что там техника! У меня есть очень красивые дорогие книги, лицензионные игры для компа и еще куча всего нужного! Меня любят, очень-очень! Или я могу сказать – любили? Ведь теперь их любовь разделится надвое, и одна ее половина достанется этой Соньке, которую я уже ненавижу.
Стук в дверь вызывает волну ярости, но я стараюсь запихать ее подальше. Иду открывать, и с кислой миной оглядываю маму, папу и... Соньку. Она пялится на меня этими большими серыми глазами и бесит. Теребит в руке край джинсовой юбчонки с розочкой и бесит. Тряхнув золотистыми волосами, говорит:
– Привет! – и улыбается.
– Ага, – отвечаю, – проходи, Сонька.
И кланяюсь, как конферансье в цирке, склонив воображаемую шляпу. Родители морщатся на такое, и я отвечаю им тем же.
Понуро бреду в свою комнату, в общую с ней комнату. Наши кровати стоят у разных стен: я не хотел, чтобы они хоть как-то соприкасались.
Неохотно рассказываю незваной сестре, что где лежит и, буркнув что-то невнятное, иду к родителям, пока Сонька раскладывает свои вещи в моем шкафу, переодевается в ночнушку и укладывается спать – на часах уже десять.
– Зачем вы приволокли ее сюда? – шепчу матери сквозь зубы. Плевать, что рассердится, мне хуже, чем ей.
– Во-первых, не приволокли, а удочерили, – вздыхает мама. – А во-вторых... разве ты не мечтал о сестренке, сынок?
– Нет.
Это правда. Нет, никогда, никаких братьев и сестер.
– Послушай... – мать берет меня за руку, я выдергиваю, – мы ведь не станем из-за Сони любить тебя меньше. Ты все также наш родной сынок, просто теперь... теперь еще один человек обрел семью. – Я хмыкаю. – Соня никогда не знала родителей, она... ее не хотели рожать, потому что... ну, как бы это тебе объяснить... в общем, у ее родителей все вышло не совсем по любви, не по доброй воле...
– Ну отымел ее мать какой-нибудь пьяница, мне то что? – я огрызаюсь, с вызовом смотря в глаза матери. Горячая пощечина заставляет меня ошарашенно втянуть воздух и убежать в свою комнату, горя от унижения и обиды. Проклятые слезы застилают глаза, и я, наскоро скинув с себя одежду, забираюсь под одеяло и поворачиваюсь к стене. Засыпая, чувствую, как маленькая ладонь проводит по моим волосам, а пальцы стряхивают мои слезы с ресниц. Ну вот, этого позора мне еще не хватало.
And I am still and wait here in the silence
Until you come and sit a while with me.
Прошел месяц, как совсем ненужная мне Сонька вторглась в мою жизнь, и я изо всех сил старался не замечать ее. Хорошо хоть, что она была младше меня на год и поэтому учится на другой параллели. Хвала небесам, в школе мы не пересекаемся, иначе бы я просто ее не выдержал.
Вот и сейчас, идя по вечерней заснеженной улице, я врубил музыку и постарался отвлечься. Родители укатили на дачу, оставив нас одних с Сонькой, и мне жуть как не хотелось возвращаться в нашу квартиру. Дорогу припорашивал мягкий снег, бесшумно ложась кучами маленьких серебряных звездочек, и я чувствовал нечто бесконечно-родное в них, что-то столь же одинокое и холодное, как и сам я.
Я поднялся на лифте, чувствуя, как с волос стекает талая вода. Позвонил в дверь, и меня чуть не снес буйный златовласый вихрь. Сонька принялась причитать о том, что я мог заболеть, стала снимать с меня промокший шарф и шапку, побежала заваривать чай с вишневым вареньем. Хотел было идти на кухню, но сестра, видя, как я дрожу, почти пинками погнала меня в детскую и уложила в кровать.
Не знаю, почему это вдруг случилось, но мне стало очень уютно с ней. Она отхлебнула чаю из своей чашки и зажмурилась...
– Знаешь, – говорит, – а мы ведь пили такой чай только по праздникам...
– Почему?
– На всех детдомовских заварки не хватало, и ее обычно копили, чтобы досталось всем. А получалось так очень редко.
Я глотнул ароматную жидкость, и мне стало не по себе. Я пил заваренный чай сколько себя помню, а она – заботливая младшая сестра – по праздникам? Она поправляет мне любимое одеяло, чтобы мне было теплее и лучше, а я ее не люблю?
Не люблю?
You raise me up, so I can stand on mountains;
You raise me up, to walk on stormy seas...
Резкий стук в дверь, и Сонька медленно поднимается с края моей кровати. Она что-то тихо говорит тому, кто за дверью, и я не могу расслышать ее слов. Возвращается. Слышу щелчок по ту сторону деревянной двери; она меня заперла?! Что за бред? Я встаю с постели, поставив чашку на письменный стол.
Слышу грохот, глухой звук упавшего табурета, шорохи.
А в конце – крик.
Ее крик.
I am strong, when I am on your shoulders...
Разбежавшись, я в диком ужасе выламываю дверь, выбегаю через проход и вижу, что все разграблено, шкафы и тумбочки разворочены, по полу рассыпано какое-то барахло, и посреди него, раскинув руки, лежит Сонька. Струйка крови бежит из уголка ее губ, и она улыбается:
– Они грозились выломать дверь, если... я не... открою, – кашляет хрипло, надрывно, жутко хрипит. – Они не добрались до тебя... братик.
You raise me up: To more than I can be.
Я сижу в приемном покое больницы, глядя на циферблат: два часа ночи. Юноша в белом халате почти неслышно подходит ко мне, тихо шепчет:
– С ней все хорошо, молодой человек. Скажите, как ее зовут?
– Сонечка...