Ее выбор

У нее холодные руки. Пальцы тонкие, на тыльной стороне ладони — сетка вен. Когда она в своем естественном виде, то видит лишь синюю твердую кожу. Но даже в таком виде ее руки остаются по-женски аккуратными. И холодными. Рейвен холодна. Как синий лед. Как низкая температура зимой. Просто холодна. И сама девушка понятия не имеет, в чем причина. То ли в этом стакане виски, то ли в ее сердце. Гостиница маленькая и захудалая. В коридоре полно пыли и грязи, забившейся по углам. Палас давно не пылесосили, стены обшарпанные. Около плинтуса виднеются черные разводы — кто-то хорошо испачкал стену ботинками с тяжелой подошвой. Двери, как и стены, тонкие, хлипкие. Здание похоже на карточный домик — одно неверное движение, и оно рассыплется в пыль. Станет прахом. Как ее сердце, отдающееся гулом в груди. Чисто формально, номинально. Но на самом деле там, в грудной клетке, огромная дыра. Она зияет так, что Рейвен ощущает свист ветра в ушах. Он стрелял в нее. Хотел убить. Девушку тянет расхохотаться в голос. Эрик, мать его, Леншерр пытался ее убить. Сукин сын. Ублюдок. Мразь. Она всегда это знала. Рейвен злится. Ее пальцы сильнее сжимают стакан. Стекло дрожит, покрывается сеткой мелких трещин, лопается в руках у застывшей Даркхолм. И тогда девушка приходит в себя. Она вскакивает на ноги, от неожиданности снова становясь самой собой — синяя кожа, желтые глаза и красные волосы. Ей не противно. Нет. Она уже давно привыкла к тому, что не такая как все. В самом буквальном смысле. Девушка быстро поднимает осколки с пола и кидает в урну. В ковер въедается желтое пятно. К черту. Рейвен падает на кровать и смотрит в потолок. Эта ночь здесь, в гостинице, название которой она даже не запомнила. Следующая ночь будет где-то еще. Вся ее жизнь — это сплошной бег. Она одна. И от этого почему-то становится тошно. Рейвен переворачивается на бок, нащупывает рукой одеяло и натягивает его на свое синее тело. Подносит к лицу ладонь. Кончики ее пальцев по-прежнему холодные. Ее кожа синее неба, гладко-шероховатая, прочная. Нечеловеческая. Девушка закрывает глаза, ощущая, как трансформация накрывает ее тело. Теперь ее кожа человеческая. С маленькими волосками, родинками, венами под кожными покровами и родимыми пятнами. Теперь она человеческая. Но Рейвен знает, что она-то — не совсем человек. Маска. Фикция. Суррогат. Она знает. Будь естественной, будь самой собой. Так говорил ей Эрик. Живи в мире людей, будь осторожна, но честна и добра. Так говорил ей Чарльз. Теперь она одна. Без одного. И без другого. Теперь ее жизнь — это игра на выживание. Она — мутант. Мутантов не любят. Их боятся. Презирают. Рейвен закрывает глаза и проваливается в сон, чтобы проснуться на следующей день и продолжить свой бег. Но пока она спит. Ее сон о прошлом. О том времени, когда Чарльз еще мог ходить, счастливо ей улыбался, а она хохотала над его совершенно безумными идеями. О том времени, когда Эрик и Чарльз дружили, когда глаза Леншерра были чуть мягче, и в них она видела малую толику тепла, частицу света, что была в его душе для нее. Это все в прошлом. В том прошлом, которого нет. Дождливый вечер. Конец мая. Температура на градуснике прочно держится около отметки плюс двадцать. Но тугие капли плачущих туч упорно барабанят по крышам, стеклам и зонтам прохожих. Они мешают восприятию мира, делая его мутным и серым. Но для Чарльза Ксавьера это самый счастливый день. — Эй, — ее голос звонкий и чистый, а волна золотистых волос бьет мужчину по лицу, касается его губ и глаз своими кончиками, когда Рейвен садится рядом. — Подвинься, — ее голос делано-возмущенный, а в глазах пляшут бесенята. В ее руках дорогой алкоголь. Но Чарльз уже настолько пьян удачей, счастьем и теми выпитыми литрами праздничного шампанского в кампусе университета, что даже не смотрит на этикетку бутылки. — Эй, — Рейвен щелкает пальцами перед его носом, — ты еще здесь? — Чарльз переводит на нее взгляд. Девочка, которую он когда-то застал ночью на своей кухне за воровством еды, улыбается сейчас столь лучезарно. У нее взрослый взгляд и такие же осознанные мысли. Мужчина это знает. — Празднуем дальше, — выдает Чарльз. И Рейвен хохочет. Заливается искристым смехом на диване, запрокидывает голову, выгибая шею. И тогда Ксавьер замечает, что кожа у нее белая с тоненькими прожилками вен, синеющими в некоторых местах чуть сильнее, чем положено. Губы у нее полные, а волосы мягкие. Они щекочут ему плечо. И Чарльз давит внезапно ударившее в грудь желание коснуться ее локонов. Рейвен красива. А он, дурак, не замечал этого. Очаровательная девочка выросла, превратилась в обаятельную девушку. Чарльз клянет себя за свою слепоту. — Празднуем, — соглашается Рейвен, убирает прядь волос назад и откупоривает бутылку. Ловко и быстро. Горячительная жидкость оказывается в стаканах, и один из них девушка подает Чарльзу. Она усаживается удобнее, забирается с ногами на диван и чуть наклоняет голову, изучая профиль своего друга. — Господин профессор, — в ее голосе смешинки, и Чарльз дергается, на мгновение затянутый в омут своих мыслей. — Мы пьем за вас. За то, что ты теперь профессор. — Добавляет Рейвен уже более серьезно, салютует Чарльзу стаканом и делает глоток. Мужчина рассеяно подносит стекло ко рту и пьет. Гортань обжигает. И Чарльз морщится. — Что это? — Бурбон, — ухмыляется Рейвен. — Ты решила меня споить? — У нас есть повод, — она садится чуть ближе к нему, и Чарльз убеждает себя, что в голову ему ударил алкоголь, а не она сама, ее запах, ее движения, ее смех, звук ее голоса. Мужчина хмурится на мгновение и мотает головой из стороны в сторону. — Так как ты себя чувствуешь в новой роли? Чарльз смотрит на ее рот. Это алкоголь. Эта самая трезвая и правильная мысль, что сидит в его мозгу. И жалит, жалит, жалит. Мешает отдаться на милость своим желаниям. Он забывает о том, что сегодня он стал профессором Оксфордского университета. А ведь он молод. Слишком молод для такого почетного научного звания. Но генетика, наука, ДНК, мутанты, собственные способности, способности девушки рядом — все это кажется в эту минуту таким несущественным. Потому что есть она. А она хмурит лоб и что-то говорит. До Чарльза не долетают звуки. Он опьянен, одурманен. И в следующую секунду мужчина целует Рейвен. Девушка замирает, замолкает, ощущая, как горячий рот прижимается к ее губам. От Чарльза разит алкоголем и чем-то еще. Его пальцы ложатся на ее щеки, едва гладят. А Рейвен боится дышать. Ксавьер проводит по ее губам своими, будто испрашивая разрешения, и тогда Даркхолм уверенно отталкивает его. — Ты пьян, — выдыхает она. — Да, — подтверждает он. — Тобой. — Чарльз… — Рейвен качает головой. Хмыкает себе под нос, а потом в мгновение ока становится Мистик. Чарльз непроизвольно подается назад. В своем истинном виде Рейвен… странная. Да, именно так. — Теперь не нравится? — голос девушки звучит жестко, даже колюче. — Рейвен… — Проспись. — Говорит она, забирая бутылку и стаканы. — И поздравляю тебя еще раз. Ты достоин быть профессором Оксфордского университета. Это было единожды. Всего лишь один чертов раз. Он коснулся ее губ своим ртом. И она не почувствовала ничего. Потому что Чарльз Ксавьер всегда был для нее другом, братом, но не кем-то большим. Другом, которого она потеряла. Другом, которого она предала. Но даже сейчас, спустя годы, спустя кровь и боль, она ощущает заботу Чарльза на себе. В этом вся его суть. Он создан для того, чтобы думать о других. Потом она ушла к нему, к другому. К тому, у кого холодные глаза, жесткий рот и сила металла в руках. Эрик всегда был другим. Сильным, несокрушимым, жестоким. Иногда ей казалось, что он соткан из тьмы, пропитан волокнами небытия. И каждый раз, когда она пускала мужчину в свое тело, то чувствовала, как ее пронзает тьма, накрывает с головой, заставляя забыть о добре и сострадании. О том, чему учил ее Чарльз. Но ведь Рейвен сделала свой выбор. Выбрала Эрика Леншерра, а не Чарльза Ксавьера. — Ты думаешь о нем, — девушка дергается и резко оборачивается. Эрик ленивым движением бросает на тумбочку черную шляпу с широкими полями и стягивает со своих плеч такой же черный пиджак. — Я не чувствую себя спокойно, — признается Рейвен. Прошел всего лишь месяц, когда она совершила необратимое. Неотвратимо и осознано шагнула во тьму за Эриком. Стала его полностью и всецело. Хотя Леншерр так не считал. Потому что Чарльз всегда и неизменно будет присутствовать в ее мыслях. Мужчина обходит кровать и опускается на колени перед девушкой. У Рейвен снова холодные руки. Он берет ее маленькие и аккуратные ладони в свои большие и шершавые, греет их своим теплом, подносит к губам и мягко целует. Девушка едва улыбается. — Я не принуждал тебя, — говорит он. — Я знаю, — эхом отзывается она. — Так зачем ты себя казнишь? Девушка жмет плечами. В ее душе все так мутно, так расплывчато, так неясно. Она запутанная и растерянная. И глаза блестят. Рейвен отнимает руки и с ожесточением на красивом лице стирает пальцами слезы. Эрик смотрит долго, будто проникает взглядом в подкорку головного мозга, копается в мыслях. — А тебе не бывает тошно? — спрашивает она, когда мужчина поднимается с колен и начинает расстегивать манжеты своей рубашки. Ткань давит на горло и ест плоть — он хочет от нее освободиться. — Ты был его другом, но предал его идеалы и ценности. Эрик замирает. Смотрит в большое зеркало, в котором отражается его застывшая напряженная фигура и сгорбленная Рейвен на краю кровати. Он смотрит прямо ей в глаза. И девушка встречает его взгляд. Не прячется, не боится. Этой врожденной смелостью эта девочка всегда ему нравится. — Я предал его, — соглашается Эрик, возвращаясь к своему занятию — расстегиванию манжет. — Предал лишь потому, что верю в иное, в те ценности и идеалы, что отличаются от его. Ты считаешь, что мне надо было изменить самому себе? Рейвен молчит. Что хуже: предать самого себя или предать друга? Для нее ответ очевиден. Человек не должен терять, в первую очередь, самого себя. Но лишаться из-за этого важных и дорогих людей тоже неправильно. Ее светлые волосы падают ей на лицо, и Эрик не видит ее мокрых щек. Но он знает, что соленая влага снова скапливается в уголках глаз девушки. Так по-женски слаба Рейвен бывает лишь с ним. Странно, но от этой мысли в груди разливается что-то теплое. Когда шероховатые, по-мужски грубые пальцы касаются ее подбородка, заставляя девушку поднять голову и посмотреть прямо в чужие глаза, Рейвен ощущает, как ей становится легче. Мягким и нежным Эрик бывает редко. Но бывает. Она знает. В этом стальном мужчине с тяжелым характером и кровью невинных на руках есть что-то неземное, что-то тонкое и эфемерное, так притягивающее ее. — Не плачь, — произносит он мягким голосом, а она закусывает губу. — Не кусай губу, — тут же реагирует Леншерр, и его голос звучит более хрипло, а в следующую секунду он целует ее. И ее тело тут же отзывается. Ее руки обнимают мужчину за шею, а его руки резко притягивают фигуру девушки к себе. У него требовательный рот и твердые губы, а язык горячий и мокрый. В его руках Рейвен всегда вибрирует. Внутри рождается такое сладкое, щемящее чувство. Наверное, это зовется любовью. Или похотью. Она не знает. — Стань настоящей, — шепчет Эрик, отрываясь от ее рта и касаясь пальцами ее мягкой щеки. И Рейвен подчиняется. Синеет на глазах, становясь Мистик. — Ты прекрасна, — выдыхает мужчина, не боясь и не брезгуя прижимать к себе такое тело. Неправильное, покрытое нечеловеческой кожей, смотрящее на мир нечеловеческими глазами. Во взгляде Эрика Рейвен никогда не видела того, что иногда замечала в глазах Чарльза. Эрик всегда и искренне восхищался ею такой. За это она его и любила. За то, что желал ее настоящей. Когда мужские руки затаскивают ее на постель, мужской рот продолжает терзать ее губы, чуть прикусывать, до крови и боли, Рейвен помогает Эрику освобождаться от одежды. Она знает, почему пошла во тьму. Ради него. Ради света в его глазах. Ради возможности быть самой собой. Леншерр порочен и темен, но когда он целует ее, ласкает ее тело, входит так глубоко, как может, для Рейвен мир расцветает, играет и бьется тугим комком под горлом. Эрик делает ее настоящей. Ради этого стоит жить. Его выстрел, пуля из стали, прорвавшая ее плоть — это стало символом предательства, зияющей дырой в груди. Она сама предала Чарльза, а потом Эрик предал и ее. Она отвернулась от того, кто любил ее и заботился о ней, а тот, кого любила она, вывернул ее наизнанку, выпотрошил и ничего не оставил. Рейвен садится в постели и ожесточенно трет щеки. Ночью она непроизвольно стала самой собой. Но даже из желтых глаз по синей коже текут слезы. Может она и не так отличается от людей, как думает? Может все гораздо проще? Девушка поднимает голову и смотрит в окно. Занимается рассвет. Красное марево расцветает на небе пестрыми красками, синеет, затемняясь облаками. Природа дика и красива. Рейвен встает с постели. Она так и не поспала толком. Лишь ворочалась, думала, вспоминала. Ее кожа снова становится привычной для человеческого глаза. Белая, с родинками, золотистые волосы и упрямые глаза. Рейвен хватает сумку и выходит из номера, прикрывая за собой дверь. Перед ней — длинная дорога. Не Чарльза с его проповедью добра и сострадания, не Эрика с его лживыми обещаниями и тьмой в душе. Перед ней ее дорога. Кривая, косая, неправильная, но все равно ее. И ничья больше. Рейвен проводит пальцами по переносице, водружая солнцезащитные очки. И тут чувствует. Кончики ее пальцев едва заметно потеплели.