За одну лишь ночь.

Первым делом в Женю летит барабанная палочка, норовив попасть прямо в лоб, но он ловко уклоняется. Вместо Жениного лба она попадает ровно в мягкую обивку входной двери и, отскочив от неё, падает на пол. - Явился! – кричит Тошик из соседней комнаты, и прищуривает один глаз, замахиваясь второй палочкой. - Какого хера? – злится уставший Женя, заваливаясь в комнату, где сидит горе-барабанщик. Окна распахнуты настежь, в воздухе разит алкоголем и сигаретным дымом. По комнате разбросаны скомканные листы нотной бумаги, одежда, какие-то сувениры и мягкие игрушки. Номер Нервов в отеле часто представляет собой что-то, неотдаленно напоминающее свалку, но если в нем остается один только Тошик, хаос обеспечен на сто процентов. И Тошик обычно сидит, как сейчас, на не до конца разобранном чемодане, и балансирует пепельницей на острой коленке. Только сегодня суббота, и если в субботу Тошик не находится в поисках очередной жертвы, значит – вы попали в параллельную Вселенную. - Какого хера? – повторяет свой вопрос Женя, разгребая ногой свободное место на матрасе и усаживаясь на него. Тошик переставляет пепельницу с правого колена на левое, и достает из кармана рубашки привычный Честер. - Маус и Влад свалили, - констатировал факт Тоша, потупив глаза в пол. – И ты, сука, тоже свалил. - И поэтому надо было нажраться в одиночку? – Женя взглядом указывает на полупустую бутылку виски, и Антон кивает, все также рассматривая узор на паркете. - Что на тебя нашло? – спрашивает Женя, рассматривая выжженные ярко-красные волосы. – Я никогда тебя таким не видел. - Таким... В дерьмо? – пьяно улыбается Антон и снова тянется за бутылкой. - Харе, придурок, - Женя грубовато вырывает алкоголь из цепких пальцев и ставит рядом с собой от греха подальше. Тошик нервно смеется, а Женино волнение возрастает с огромной силой – Антон был другим, не таким, каким все его привыкли видеть. За пьяной веселой оболочкой крылось запертое на замки отчаяние, и Женя знал это, чувствовал. Тоша потянулся к другу и лег ему головой на плечо – он всегда делал так, когда хотел чем-то поделиться. - Ну что с тобой? – Женя перебирает пальцами его волосы, пытаясь догадаться, что же пошло не так. Вместо ответа Антон выгибается и кусает Женино ухо – сначала легко, а потом все настойчивей. Женя теряет ощущение гравитации , поддаваясь Тоше в его игре, чувствуя, как внутри умирает что-то светлое и гетеросексуальное. - Доебался, - томным голосом тянет Тошик, не отвлекаясь от своего занятия. – Какая разница тебе, а? Кончик языка двигается от хрящика к мочке, зубы несильно прикусывают тонкую кожу. На пару секунд Тошик останавливается, и просто тепло дышит Жеке в ухо. Женя ошалело слушает его дыхание, а потом будто выходит из глубокого транса. - Что это было? – Женя не знает, смеяться ему или кидаться на друга с кулаками за его пьяные гейские выходки, или проявить сообразительность и смекалку в ответ на такое. В любом случае, Антон невменяем. Он просто смотрит на Жеку, развернувшись к нему всем корпусом, серьезно и не мигая, не отводя взгляд. Жене становится не по себе. - Ты такой... охрененный, - Тошик медленно поднимает руку, проводит ей по Жениным волосам, взъерошивая их. Жека ругает себя что есть сил, не понимая, почему он осознает всю нелепость и безответственность ситуации, и при этом теряется и не может что-либо сказать. Ни слова, будто он стал нем, как рыба, только отрывистое дыхание. Тошик пододвигается ближе, от него пахнет виски, сигаретами и какой-то туалетной водой, и чтобы окончательно не ринуться в бездну, Женя вспоминает её название. У него плохая память на всякие марки и бренды, и поэтому он видит свои попытки как последнюю нитку, удерживающую его на плаву. Сейчас он готов отдать душу, чтобы оказаться в любом другом месте, хоть на заполненном автомобилями шоссе, но не здесь, где все его слабости демонстрируются напоказ, как в дешевом кинотеатре. Антон улыбается. - Прекрати, - серьезно говорит Мильковский, пытаясь почти незаметными движениями стряхнуть чужую руку, которая медленно спускается на шею, потом на грудь, выбивая мысли, ставя сознание в почти неосознанное положение. - Да ладно тебе. Я три года молчал и скрывал все в себе, и теперь ты не отплатишь мне всего одной ночью за это долгое время? Его слова звучат в наполненном спиртом воздухе трезво и рассудительно. Женя передергивает плечами, или ему только кажется, что он вообще способен шевелиться? В его голове крутятся, как смерч, слова Антона, и хочется крикнуть ему в лицо «Три года, как ты сказал? Ты хочешь забыть три года за одну ночь?». Но вместо этого он тупо смотрит на него и задает совершенно очевидный в этой ситуации вопрос: - Чего? - Того, - совершенно спокойным голосом говорит Антон и прижимается губами к сухим губам Женьки. Руки Тошика на шее Мильковского крепко сцеплены в замок, дыхание тяжелое, порывистое, как после долгого бега, сердце, готовое насквозь пробить грудную клетку, гремит так, что Женя ощущает его как своё второе. Странное ощущение, ощущение с другой планеты, когда два человека с стучащими во всю комнату сердцами прижимаются близко-близко друг к другу, и каждому кажется, что он обладает двумя гремящими мышцами, по одному с каждой стороны, и каждый теряет контроль над реальностью, превращаясь в куклу, повинуемую другому, в марионетку, ведомую руками другого. Язык Тошика не спеша исследует рот друга, теряясь в ощущениях, борется с его языком, не видя цели победить или быть побежденным, но желая быть одним целым, чем-то новым, чем-то другим. Жека кладет руки на колени Антона и притягивает его к себе ближе, заставляя почти обхватить ногами корпус. Гладит его по спине, несильно проводя ногтями по пояснице под майкой, доставая ладонями до лопаток. Тоша кусает его шею, расстегивая рубашку, пуговицы выскальзывают из петель одна за одной, и Тоша тут же кусает освобожденное от ткани место. А потом вдруг замирает, слушает, как кровь стучит в ушах, как за окном дико ревет сигнализация какой-то машины. Поднимается и смотрит на Женю – глаза блестят в темноте, не мигая. - Прости, - тихо, но на взводе говорит он. Так говорят тихие, медленно нарастающие раскаты грома перед бурей. И вдруг вскакивает на ноги и кричит. – Блять, прости, слышишь? Не смотри так на меня, Жень! Не смотри, перестань, пожалуйста! Я не объясню тебе ничего, не смогу, да даже если и объясню, нихера не поймешь! Тошик отшатывается от Жени в сторону, как сумасшедший, со всей дури впечатывает кулаком в стену и вылетает из комнаты, хлопая дверью так, что звенят оконные стекла. Женя сидит неподвижно, а потом опускает плечи и сжимает руками голову. Темнота режет глаза, тишина режет уши. Голова разрывается от осознания того, что ничто и никогда уже не будет по-другому. Он сказал «три года» - шутка ли это была, или правда? Издержки наивного детства или что-то непостижимое, что вдруг резко взметнулось вихрем в сознание, перевернуло принципы, разрушило устои? Женя не знал. Не знал он также, передается ли это воздушно-капельным, половым или каким-то другим способом, это ощущение хаоса в голове от простого прикосновения, ощущение эйфории от одного слова. А может, это происходит уже очень давно, и Женя только сейчас, когда Антон натолкнул его на это, отдал себе в этом отчет? Это все неважно. Важно лишь то, что если ты отдашь все это без остатка, все копившееся долгое время, прорастающее корнями, за одну лишь ночь, ты останешься пуст, как картонная коробка из-под обуви, брошенная на чердак.