***
В гулкой тишине каменного мешка хриплое дыхание казалось слишком громким. Он пытался дышать тише, но не мог: кажется, удар кованого сапога рыцаря сломал-таки рёбра. Эх, где ты, мама, с твоими чудодейственными настоями и волшебными руками? Наверное, там же, где и отец: на одном из кругов ада. А где ещё могут встретиться Ведьма и Демон? Да, мама была ведьмой, это без сомнения. Она могла превращать себя в людей и животных. Она быстро излечивала собственные раны. Она никому не делала зла, но ведьма - зло сама по себе. Так думают люди. А отец... она сама рассказывала, что он был демоном. Да иначе и быть не могло. Раздался скрип двери, после него - чей-то зычный голос. - Встать!***
Люди в доспехах и с крестами на плащах прибыли в деревушку несколько лет назад. Они заявили, что море - это важно для войны и торговли. И остались, за год выстроив на берегу серую крепость. Деревушка стала наполняться прибывавшими людьми, превращалась в город, который обещал стать богатым. Женщина так же жила на его окраине, хоть и вынуждена была уйти в глубь леса. Благо её сын уже стал почти взрослым - ему минуло пятнадцать - и был уже не обузой, а помощником. Он никогда не был в городе, никогда не видел других людей. Она не могла ему это позволить, но он, с удивительной ясностью всё понимая, не настаивал. Правда, в жёлтых глазах его она порой замечала звериную тоску. Он, скаля острые клыки, смотрел на кипящую в городе жизнь, забравшись на высокую сосну, слившись с тенью её ветвей. Страстно желая жить, он понимал, что жизнь не для него: слишком многие пожелали бы ему смерти.***
Она лежала на соломе, глядя в потолок. Синие глаза болели от постоянного вглядывания в темноту. Солома запуталась в каштановых волосах. На площади разжигали костры. Ванда криво усмехнулась. Костры... она любила огонь. Любила танцевать вокруг него, прыгать, не боясь обжечь босые ступни, сжигать в его языках сухие травинки, чтобы потом по дыму предсказать грядущее. На площади жгли другие костры. И не травинки в них будут жечь, вовсе нет. Дверь распахивается и в камеру грубо вталкивают кого-то. Он падает, пытаясь поднять собственное тело, опираясь о пол дрожащими руками. Дверь снова закрывается, скрипя многочисленными засовами.***
Следом за людьми в доспехах прибыли мужчины в чёрных рясах - инквизиторы. Они прятали лица за капюшонами. Они привезли вкусную еду, сласти детям. Они помогали тем, у кого было совсем плохо с хозяйством. Их полюбили, и потому никто не обратил внимания, когда они стали вечерами и ночами заглядывать в дома, говорить с горожанами, точно что-то вынюхивая. Их встречали и привечали. А на утро шли в выстроенную внутри крепости церковь, благоговейно глядя на искусно написанные иконы. Вскоре многие стали ходить в церковь, чтобы не только молиться, но и что-то нашёптывать инквизиторам. И тогда люди из домов начали пропадать, уводимые мрачными тенями. Засвистели кнуты, заскрипели спрятанные в подвалах дыбы. До костров оставалось недолго.***
Ванда посмотрела на тёмную, скорчившуюся и вздрагивающую фигуру на холодном каменном полу. Вставать не хотелось: тело ныло. Нет, её не избивали, просто почти волоком протащили по улицам сюда, в темницу. Но фигура на полу вдруг зашлась жутким кашлем. Острые плечи вздрагивали. Девушка заставила себя слезть с лежака и на коленях подползти к новому соседу. - Эй?.. Ты слышишь меня? Она тронула его за плечо, про себя удивившись тому, как странно одет незнакомец: что-то обтягивающее каждую косточку и меховое. Незнакомец вздрогнул и вдруг резко и быстро, слишком быстро для жестоко избитого, откатился в сторону, забившись в угол и... пропадая. - Что? Эй... куда ты делся? - ведьма недоумённо посмотрела туда, где только что был сосед. - Выходи, я вовсе не так страшна, как ты думаешь! Ну, волосы растрепались, ну ведьма, но я не хочу причинять тебе зло, правда! Из тёмного угла раздался хриплый, какой-то слегка подвывающий смех. - Зло? - голос был ему под стать: хрипло-шипящий, не человеческий. - Знаешь, зло для всех своё. Церковь считают добром, но ничего хорошего я от неё не увидел... так что же есть зло и добро, м? Ванда нахмурилась. - Я не знаю, кто ты и о чём говоришь, но я не привыкла разговаривать с кем-либо, не видя его. Еле различимая тень в углу зашевелилась. В узком луче луны, бьющим из маленького окна под самым потолком, появился кто-то. Он вышел, по-звериному опираясь на четыре конечности, ссутулившись. Он насмешливо скалил острые клыки и настороженно смотрел из-под длинной чёлки сверкающими в темноте глазами. Ванда охнула, а затем вдруг улыбнулась, широко распахнув ставшие счастливыми глаза. - Азазель? Это... вы? Но... как, почему вы здесь?.. Сосед поморщился и снова рассмеялся. - Не-е-ет... я - не он. Я его сын. Сын демона высшего порядка и ведьмы-изгоя. Пр-р-роклятый с момента рождения, - он оскалился шире, прорычав ненавистное, насквозь пропитавшее разум слово. Ванда сглотнула, оправившись от первого потрясения. - Ты... не проклятый. Ты счастливейший. Ты сын самого Азазеля! Юноша зло посмотрел на восторженную ведьму. - Сын, который не видел отца. Сын, отец которого не спас женщину, которая делила с ним ложе. Нет. Я именно проклятый. - Парень тихо зашипел. Ванда сначала подумала, что от ненависти и злобы, но потом заметила, как дрожат его худые руки. А потом поняла, что пол под демоном-полукровкой становится темнее, и темнота эта поблёскивает в луче луны. Кровь? Ведьма приблизилась к соседу и осторожно позволила ему опереться о своё плечо. - Пойдём. Ляг на солому: так теплее. Ты ранен? Юноша как-то странно посмотрел на неё. Страх, недоумение, восторг и недоверие перемешались в его глазах. Ванда удивилась: глаза без зрачков, но всё равно выразительны. Слишком выразительны. - Ты не боишься меня, - он не спрашивал. Он утверждал, но от этого не переставал удивляться. - Скажи, почему? Люди боятся демонов. Люди боятся всех, даже самих себя. Ванда кивнула, помогая ему почти доползти до лежака. Мешком упав на солому, демон крепко зажмурился, быстро вдыхая холодный воздух сквозь крепко сжатые зубы. - Люди боятся. Но я ведьма. Тоже не совсем человек. Демон распахнул глаза. - Ведьма? Моя мама тоже ведьма. Она тоже не боялась. Ванда кивнула, вглядываясь в лицо юноши. Острые скулы, впалые щёки, сверкающие глаза. Длинный, прямой нос, мягко очерченные, не узкие и не полные губы. И мех. Да, теперь она поняла, что юноша был обнажён по пояс, а то, что она приняла за одежду - его собственный, вроде бы синий, мех. - Мне бы немного света... - пробормотала она, силясь понять, как ранен сосед. - Меня, кстати, Ванда зовут... - Курт, - тихо представился парень. Ванда чувствовала, что инквизиторам как-то удалось забрать её силы. Она не могла создать даже простенький пульсар. Такая мелочь, а не получалось. Курт, казалось, понял, в чём дело. Коротко кивнув, он вдруг взял девушку за руку (его ладонь оказалась трёхпалой) и крепко, насколько мог, сжал её, чуть прикрыв глаза и нахмурившись. Ванда вдруг почувствовала, как тонкой струйкой в неё льётся какая-то иная сила... её сила была подобна огню: пылкая, яркая, жгучая, поглощающая, но короткая. Эта же сила была иной. Тихая, мягкая, но при том настолько отдающая опасностью, что рубаха на спине девушки намокла от пота, несмотря на холодный воздух камеры. Она, эта сила, походила на дикого хищника, который мог ласковым комочком жаться к своей семье, часами выжидать добычу на холоде, а затем одним коротким ударом когтистой лапы убить даже более мощного противника. Рука Курта дрогнула, и он открыл глаза. Слабым голосом прошептал: - Ну как? Лучше? - Как ты сделал это? - девушка не могла сдержать удивления и ужаса: чужая сила разливалась по жилам, смешиваясь с остатками её собственной. Демон пожал плечами. - Моя мать - ведьма. Была. Она научила меня этому трюку. Только ему. Правда, - он еле заметно улыбнулся, - я ещё умею перемещаться с места на место, но это уже от отца. И сейчас точно не смогу... - Почему? - Они меня чем-то опоили. Не знаю, что это, но я ничего не могу. Только передать тебе часть жизненной энергии. - Жизненной... что? Ты с ума сошёл! Зачем? Он пожал плечами. - Ты сможешь превратить её в свою, магическую... во мне-то магии нет. Только жизнь и демоническая суть. Ванда сжала губы. Почему-то захотелось ударить этого демона. Но, спохватившись, она решила хотя бы попытаться ему помочь. Она не знала, зачем, и был ли в том смысл, но ей было необходимо делать хоть что-то. Крохотный алый пульсар возник между её сведённых вместе ладоней. Она заставила его зависнуть над телом Курта. И тихо застонала.***
На Христа надевали терновый венец. Христос терпел, страдая. Христа приколачивали к кресту. А потом он погиб, чтобы после вознестись на небеса, в рай. Нюрнбергская дева так любима инквизицией за то, что не убивает, а лишь калечит. Особенно, если вовремя отпереть створки и снять с часто ржавых шипов доведённое до бредового беспамятства тело. Куда там венцу и кресту. Более десятка острых лезвий пронзали тело, но уже желаемая смерть не наступала. Это стало последней каплей. Последней, после долгих дней в холодном каменном мешке, после калёного железа и двадцати ударов кнутом. Они называли это "очищением". Вслух. А про себя - проверкой. Он должен был умереть, но выжил. Да, теперь они были уверены - это именно демон или же сын демона. Значит, он не умрёт от ран. Значит, от него можно избавиться лишь одним способом. Умертвить, вернув туда, откуда он пришёл. Заставив спуститься под землю, в ад. На площади укладывали хворост.***
- Долго они тебя?.. - Да. - Как ты выжил? Слабое пожатие плечами. - Я сын демона и ведьмы. Я живучий. Но не умею восстанавливаться так, как они. - Как я могу тебе помочь? Курт ухмыльнулся. - Думаю, смысла в этом нет. Я чую запах дыма. Ванда нахмурилась. - Я ничего не чувствую... Собеседник её на это только зло улыбнулся. - Я сын демона и ведьмы. Я чувствую острее тебя. Девушка кивнула. Глядя на жуткие, сочащиеся кровью и гноем раны Курта, она думала о том, как он всё ещё может говорить. Впрочем, он сын демона и ведьмы. Однако - Ванда это почти физически ощущала - ему было очень больно. Отчего-то она ужасно хотела облегчить эту боль. - И всё же... как мне помочь тебе? Хоть немного? Злой оскал демона вдруг превратился в мягкую улыбку. - Расскажи, кто ты?***
Она росла в семье, где все были любимы. Младшая сестрёнка и брат-близнец были лучшими друзьями. Отец и мать - самыми лучшими родителями на свете. Мать была знахаркой и немного ведьмой. А отец был лучшим в округе кузнецом. Он знал о тайне жены, но не любил её от того меньше. Детство Ванды прошло так счастливо, как только могло пройти. Когда она уронила первую кровь, мать начала обучать её колдовству. Лорна - сестричка - была слишком мала. К тому же, Магда считала, что Ванда более способна. Так девушка стала ведьмой. Не той, которой пугают детей, а той, что залечивает раны, помогает воинам в поединках за правое дело, спасает людей от буйства стихий. Их любили в родной деревушке. И всё было прекрасно, пока люди в чёрных рясах, прибывшие из соседнего портового города, не ворвались в их дом... Дома была только Ванда: все уехали в соседнюю деревню, покупать Пьетро коня, Лорне платье у известной на всю округу швеи. Ванда же никуда ехать не хотела, решив посвятить лишний денёк чтению старинных маминых книг. За этим занятием и застали её инквизиторы.***
- Ведьма... и дочь Ведьмы... знаешь, - Курт усмехнулся, - есть поверье, будто кузнецы близко общаются с нечистой силой... выходит, правда. Ведь мы - ты, я, наши матери, мой отец - нечистая сила и есть... Ванда посмотрела на его торчащие рёбра, стекающие по меху белёсо-красные потёки. - А мы ли нечистая сила? Может, нечисты те, кто нас очистить пытается? Демон пожал плечами. - Может, и так. - А ты? Как ты жил?***
Его пытались убить много раз. Первый - при самом рождении. Второй, третий и четвёртый он не помнил. Пятый был, что символично, в пятый день его рождения: вилы сильно распороли бок мальчика. Впрочем, он не плакал, за руку уводя мать, что сыпала на людей проклятия. Её проклятия всегда сбывались, а Курт не хотел, чтобы мама делала кому-то больно. Хватало и того, что больно делали им. Потом был шестой, седьмой и так до двенадцатого разы. Дважды жгли их хлипкий дом. Трижды забрасывали камнями. А один раз его попросту пытались задушить, накинув на шею хитроумную петлю. Тогда-то он и переместился первый раз. Стало проще: они смогли быстро уходить. А потом остановились там, где их так долго никто не трогал. Два года, пока не было города. И ещё два с момента постройки крепости. А потом пришли инквизиторы. Они напустили какого-то едко пахнущего дыма, жгли какие-то ветки. Вдохнув этот запах, Курт понял, что не может переместиться. А мать его не смогла оборотиться дикой волчицей, чтобы порвать тех, кто хотел обидеть её маленького, пусть и взрослого уже, волчонка. Сына. Сын защищал её. Долго, упорно, забыв о том, что злом на зло отвечать нельзя. Он шипел и рычал, зубами рвал чью-то плоть, гибким хвостом ломал чьи-то шеи. Он выдохся и упал тогда, когда из тела уже торчали три арбалетных болта, а прочим ранам, порезам, ушибам и сломанным костям числа не было. Он упал, закрывая мать телом. Его оттащили в сторону, а её хладнокровно убили, проткнув длинным копьём. Курт знал, что тело её сожгут позже. Дураки. Думают, что после удара в сердце она сможет восстановиться. Курт знал, что это не так...***
- А... почему они так не убили нас с тобою? - тихо спросила Ванда. - Я им интересен. Я точно знаю, они описывали меня и моё поведение, мою реакцию, мою живучесть... записывали всё это в свои книги. А ты... не знаю. Возможно, ты не простая ведьма. Девушка кивнула. Разговор не возобновлялся: юноше было совсем плохо от боли и приближающейся лихорадки, а Ванда вдруг подумала о том, что её родители и братик и сестричкой давно уже вернулись, а её дома нет. Что же они подумают? Где будут её искать? Точно не здесь, в подземелье. Одна она осталась, хоть и живы у неё все. Одна. Впрочем, Курт ещё более одинок. Она осторожно прилегла с ним рядом. Лежака оказалось достаточно для двух тел: ладно-стройного и чрезмерно худого. Курт был очень горячим, почти как любимый Вандой огонь. Луна ушла куда-то в сторону, и камера погрузилась во тьму. - А почему тебя привели ко мне в камеру? - спросила Ванда, рассматривая ухо Курта, оказавшееся вдруг острым, как у сказочного эльфа. - Думаю, - голос юноши стал совсем тихим, - нас будут сжигать в одно время. Судя по запаху дыма - очень скоро. Ванда вздрогнула, но не от самого известия, а от того, как спокойно демон говорил об этом. Сама она не была готова умирать, хотя и понимала, что её ждёт. А Курт... Она посмотрела на страшные раны, торчащие рёбра, дрожащие его пальцы. И поняла, что костёр для него - избавление. Избавление от страшной смерти. Смерти от гангрены, лихорадки, истощения и боли. Для него костры на площади - спасение. Для неё - нежеланная смерть. Ванда сама не поняла, когда успела заплакать. Она не хотела умирать. Не могла. У неё же есть семья! Её любят! Им будет плохо без неё... Курт почувствовал её слёзы и скосил на девушку глаза. - Не плачь. Не плачь... Он не знал, что сказать ей, интуитивно ощущая причину её горя. Да. Ей рано на костёр. Она должна ещё пожить. Ему терять нечего, это правда, но она... Только вот, он ничем не мог ей помочь: его чем-то опоили. Да и, по правде сказать, сил не было даже шевелиться, не говоря уж о перемещении. Тишина превращалось в болезненное забытье.***
- Хэй, куда поехал, окаянный? Хочешь дом управляющего спалить, ирод? - Да помолчи ты, пень тупорылый! Сказано же: сюда сыпать надоть! - Не сюда, а туда, башка твоя тупая! Посередине, шоб весь народ видал! - А кого жечь-то будут? - Не поверишь! Кажется, ведьму и... только тссс! Демона! - Вона ка-а-ак... Прям-таки и демона? - Сам не видел, но говорят... - Ну, посмотрим, что там тебе наговорили... давай, укладывай, а я пойду доложу, что готово всё у нас.***
Дверь камеры отворилась. - Встать. Встать. Встать! Удар плетью заставил Ванду резко подскочить: она только-только забылась беспокойным сном. Курт же лишь слабо вздрогнул. Пока на девушку надевали кандалы, она круглыми от ужаса глазами смотрела на то, как демона грубо стаскивают с соломы, несколькими ударами кованых сапог приводят в чувство. Она видит, что Курт судорожно дёргается, кашляет кровью. Он правда пытается встать, но уже не может. Вдруг Ванда ловит на себе его взгляд. И вздрагивает. "Помоги" Он не хочет умирать вот так, забитым насмерть теми, кто убил его мать. Он не хочет умирать в провонявшей чем-то затхлым камере. Он хочет выйти на воздух. Для него избавление - костры на площади. Да. Он надеется не жить, а умереть иначе. Ведьма бросается к демону. Кто-то хватает её за волосы, но она успевает схватить слабую его ладонь и мысленным толчком вернуть ему его великодушно отданные ей силы. Он встаёт, опираясь на руки. Смотрит в её глаза. "Зачем? Ты могла использовать её, чтобы спастись!" "Нет, я не умею перемещаться. Я не смогла бы убежать." "Ты могла бы победить! Ты очень сильная. Ты сама как огонь, я чувствую это." "Мне пришлось бы убивать. Убивать даже тех, кто не виновен. И силы бы не хватило на всех." Диалог взглядов был прерван грубыми толчками.***
Кто сказал, что сумерки - время вечернее? Вовсе нет. Утром тоже сумерки, которые ошибочно именуют рассветом. Серое небо, тусклый свет. Толпа жадно смотрит туда, откуда выводят обречённых. - Ох ты ж... - И правда - демон! - А ведьма-то ничего! Есть на что посмотреть и что пощупать... эх! - Ага, такую пощупаешь, потом щупалка и отсохнет! - Это точно. Ведьма же! - А демон-то, демон! Посмотрите только! Ванда слышала эти крики. Сжимала зубы до скрипа. Три костра не зажжённых? Три? Но почему? Ответ находится быстро: из-за угла выносят окровавленное когда-то, а нынче обескровленное тело женщины. Ванда видит глаза Курта и понимает, что несут его мать. Неосознанно она находит пальцами его руку, слегка сжимая ладонь. - Ты говорил, пахло дымом. Но костры не горят... - Горят. Но ты ещё этого не чувствуешь... Ты почувствуешь это, когда их зажгут. Он говорит непонятно, но она понимает суть. Костры уже горят от того, что их зажжение нельзя предотвратить. Когда верёвки крепко привязали тело девушки к столбу, она снова бросила взгляд на демона. Он собирал последние силы, чтобы не обвиснуть на верёвках безвольным мешком. Поймав её взгляд, он улыбается. - Спасибо тебе. - За что? - Умирать не так страшно. Ему? Страшно? А ей-то казалось, он смерти ждёт. Но... боится. Тоже. Как человек. Как все, кто жил когда-то. - И тебе спасибо. Мне тоже не так страшно. - Кто знает... может, увидимся ещё... ты ведь знаешь, где встречаются ведьмы и демоны? - В аду? - Нет. Ада нет, как нет и рая. Они встречаются в вечности. Я бы хотел увидеть там тебя. Ванда. Она чувствует, как тяжело даётся ему каждое слово. И чувствует, что вечность - это не так и страшно. Особенно, если рядом будет странный демон, который говорит как старец, а не как юнец, которым является. С таким не страшно и умереть, даже тогда, когда умирает он сам. Факел опускается на хворост. Языки пламени лижут босые ступни. И тогда она начинает петь. Она поёт громко, прославляя силу дневного и ночного светил, мощь горных рек. Она поёт славу молниям и небу, земле и деревьям, зверям и птицам. Она не славит лишь людей. А горящий в ярком пламени демон рядом с нею в какой-то момент начинает смеяться жутким, нечеловеческим, но счастливым смехом. Кажется, в толпе послышались крики и плач. Ванда этого не замечала. Она пела последнюю свою песню у последнего своего костра. Она всегда любила костры. Танцевать у них. Прыгать через них, не боясь обжечь босые ступни. Может, и смерть на костре не так страшна? Смех перешёл в хрип. Песня оборвалась кашлем. В глазах пляшут язычки пламени, кожа плавится от боли. А душа, кружась в эйфорическом танце, улетает куда-то далеко, где костры горят в лесах, а не на площадях. Где не поют славу лишь людям. Где в вечности встречаются ведьмы и демоны, которых когда-то сожгли на людной площади...