Сон разума рождает чудовищ

Кап. Кап. Тик. Так. Вдох. Выдох. Грязно-желтая лампа отражается зеркалом прямо в глаза. Недовольство с тихим рыком поднимается изнутри: кто придумал назвать их лампами дневного света? Хлорированная вода выплевывается старым краном, медленно наполняя ванну. С тихим вздохом погружается в теплую воду, отдающую запахом ржавчины, привычно пытаясь не обращать внимания на лицо напротив. - Имени надо соответствовать, - замечает лицо, вырезанное на отштукатуренной стене. *** Тик-так. Стандартные офисные часы. Гулкий шум. Система кондиционеров. Гомон, окружающий его со всех сторон, глубже остального проникающий в уши. Люди. Отчаянно пытается сосредоточиться, унять наконец этот шум, разрывающий голову. Смех, сплетни, хохот, звуки шагов, звонки телефонов. Он больше не может, ему плохо... - Эй, Альбрехт, обеденный перерыв! - кричат ему уже в дверях. Спасибо, я здесь посижу. Он уже и не помнил, чем именно руководствовался, меняя в день восемнадцатилетия обычное имя Алик на немецкое Альбрехт. С именем Алик легче быть посредственностью - не так обидно. Теперь он предпочитал считать, что у него нет имени. *** Вышел покурить. Курилка была в неудачном месте, продуваемая всеми ветрами. Альбрехт поскальзывался на мерзлом кафеле; кроме него в курилке был лишь один человек. Зябко передергивал плечами, кутаясь глубже в тонкую куртку. Уже сгустились ноябрьские сумерки, ночами пытаясь напоминать о зиме, не обращая внимания на оставшиеся кое-где жухлые листья. - Вы хорошо спите ночью? Недоуменно оборачивается, привычно запуская руку в темные волосы. Да, обращаются к нему - парень смотрит испытующе, явно дожидаясь ответа. - Конечно, - Альбрехт выпрямляет спину, пытаясь придать себе весомости. - Сон очень важен. - И мозг вам не докучает? - совсем молодой парень, и по юношеской привычке даже время ухитрялся спрашивать с насмешкой. - О чем это вы? - легкий оттенок снисходительности взрослого. - Да ладно?! Не врите мне, что вы этого не знаете. Сначала мозг разогревается, подкидывая вам проколы лишь сегодняшнего дня. Следом, если вы не поймаете момент и вовремя его не заткнете, он серчает, вываливает на вас весь груз прошлых ошибок, неправильных решений. Вы барахтаетесь в бессилии, а он лишь безжалостно и методично срывает поджившую корку воспоминаний с самых отвратительных ваших поступков и мыслей, тех самых, которых вы так стыдитесь, старательно заваливая их дневными делами и запихивая внутрь мозга. Но тут действует тот же закон, что и с платяным шкафом - однажды одежды становится так много, что она просто не вмещается туда. И чем старательнее запихиваешь, тем с большей силой на тебя обрушится. Скажешь, нет? Альбрехт ошарашенно молчит, испытывая ту неловкость, что преследует людей, которым внезапно сказали что-либо существеннее прогноза погоды. Что-то, что требует правильного ответа, которого не знаешь. - Насколько я помню, мы с вами на брудершафт не пили, - наконец произносит Альбрехт и, выбросив окурок, величаво удаляется. *** На следующий день парень не пришел на работу. Через неделю сказали, что он спрыгнул с балкона. *** Он сидел, отчаянно пытаясь сосредоточиться на бумагах, но буквы разбегались под руками, словно муравьи. Гудели противные лампы дневного света, гудела голова. Предметы казались выпуклыми и в то же время погружёнными в воду. Он ненавидит декабрь. Бездумно таращится в окно, уже даже не отсчитывая минуты. В окне ненадолго появляется девичье личико в обрамлении темных локонов, улыбается ему и исчезает. *** - Это все бред. Совсем переработался. Витаминчиков, что ли, попить? - бормотал он, перепрыгивая лужи с небольшими островками снега. Изо рта вырывались клубы пара - снова темный, липкий декабрьский вечер. - Попей, - соглашается усатое морщинистое лицо, на мгновение выглянувшее из фонаря. *** Дрожащая рука отсчитывает капли. Девятнадцать, двадцать. Все. Валериана отправляется в путь - успокаивать нервную систему. Пальцы вцепляются в край раковины, запавшие глаза вглядываются в худое, изнеможенное лицо. - И что ты хочешь этим доказать? - скучающий голос. Альбрехт резко разворачивается и запускает пузырьком в существо из стены. Стекло с пронзительным звоном разлетается, валериана стекает на пол. На штукатурке вновь проступают черты - уже не просто лица, а тела по пояс. Лысый белый мужчина, скрещивающий на груди руки. Губы кривятся в усмешке, чем-то напоминая погибшего парня. - Да кто же вы такие?! - голос истерично срывается, страх железными тисками сжал желудок. - Сон разума рождает чудовищ, - обронило лицо. - Почему нельзя сказать нормально?! - визгливый вопль. - К чему эти китайские мудрости?! Оставьте меня в покое!!! Почему ты мне не можешь объяснить? - Ты разговариваешь со стеной, придурок, - неожиданно сухо и трезво изрекло существо и степенно удалилось. Удалиться - это такое красивый выражение, означающее, что вас кинули в одиночестве. Альбрехт неожиданно успокаивается, стоит некоторое время в раздумьях и начинает хихикать. Конечно. Он разговаривает со стеной. Все просто и логично. Сам не замечает, как сползает по стене в истерическом хохоте. *** Снова нестерпимый гул. Снова этот непереносимый свет ламп - будь его воля, он бы их всех разбил к чертовой матери. Выпуклый сон, никак не становящийся реальностью. Сам не замечает, как ласково проводит пальцами по скуле довольного малыша, прячущегося в перилах между этажами. *** - Люди одушевляют все, что любят. Альбрехт досадливо морщится и пытается зажать уши. Правда, проблематично это сделать одной рукой, когда второй чистишь зубы. - Или то, что ненавидят, - добавляет Стена. *** - Не кури. - Почему же? - фыркает Альбрехт. Еще чего не хватало, выслушивать нравоучения от собственной стены. - От никотина даже я желтею, не то, что ты. Альбрехт внимательно вгляделся в штукатурку - и вправду, пожелтела. Колеблется, но все же тушит сигарету и снова пытается полностью погрузиться в теплые объятия воды. - Самое сложное - соответствовать своему имени, - изрек Стена. Альбрехт старательно пытался не обращать на него внимания, но тому словно было плевать, слушают его или нет. Он говорил просто потому, что хотел говорить. - Я, вообще-то, пытаюсь помыться, - попытался скопировать этот насмешливый тон, но вышло лишь жалкое подобие. Стена приподнял бровь. - И откуда ты такой умный взялся, - досадливо вздохнул Альбрехт - даже стена его ни в грош не ставит. - Ты дал мне имя, - тот передернул плечами. - А имя дает ответственность. Имени надо соответствовать. Если не справляешься, то имя побеждает тебя и ты исчезаешь. Альбрехт быстро одевается, стремясь как можно скорее уйти из ванной. Отвратительный грязно-желтый свет словно отпечатывается в мозгу, наделяя его таким же цветом. По кафелю медленно разливалась темно-синяя вода. Альбрехт медленно обернулся и замер в жутком оцепенении. В его ванной лежала огромная, раздувшаяся, синюшная рыба. Она хлопала ртом со странным хлюпающим, будто задыхающимся звуком; из-под ее тела вытекали чернильные разводы; над всем этим ухмылялся Стена. Альбрехта пронзила волна ужаса: он, не успев даже подумать, выбежал прочь из дома. *** "Господи, - всхлипнул он, хотя никогда и не вспоминал раньше о боге. - Господи, да что же это? Да как? Помоги, пожалуйста, ведь так не должно!" Он бежал, или, вернее, шел, спотыкаясь. В груди словно осьминог теснился, лениво ворочая щупальцами; в глазах мутнело. Он оперся плечом о бетонную стену. "Это просто давление, - думал он. - ничего больше. Снижение артериального давления, возможно, гипотензия - да, точно, это все нервы! Правильно врачи говорят, все болезни от нервов, надо чайку попить, успокоиться; водички бы, да, водички..." Асфальт под ногами так и манил своей твердостью - оплот надежности в наши дни. Он нервно хихикнул, подавляя желание прижаться к нему щекой, бросится в объятья и спокойно заснуть. - Эй, есть тут кто? Луч фонаря небрежно заплясал по переулку. Полицейские. Нет, они не должны его видеть. Он не хочет в психушку - хотя именно там ему и место. *** Он бежал, задыхаясь; петлял неизвестными ему улочками; и отовсюду - отовсюду! - тянулись к нему молящие руки, обращались страдальческие лица. Альбрехт добрался до пристани и замер. Тучи внезапно разошлись, открывая ему все звездное, ночное небо. Он даже не чувствовал холода, восхищенно поглощая кожей свет звезд. Их колющий свет впивался ему в радужку, оседал на сетчатке. Альбрехт вздохнул, избавляясь от осьминога внутри, и растворился в ночном тумане. *** Иногда люди могут слышать чьи-то вздохи и запах табака, подходя к пристани, но это, конечно же, им только кажется.