Hide and seek

Раз, два, три… Пальцы тяжело ударяются о столешницу, выстукивая известный лишь одному человеку ритм. Монетка Рейхстага остановилась на самом краю, будучи ненужной и брошенной. Его губы замерли в предвкушении. Еще чуть-чуть, и он засмеется в голос. Четыре, пять, шесть… Его неизвестно куда глядящие глаза пугают. Белки наливаются яркой-яркой кровью. Отвести взгляд хочется, но это невозможно. Страх сковывает. Семь, восемь, девять… Его губы разрезает кривая мерзкая ухмылка. Такую можно увидеть за столами в дорогих казино. Азарт распознаваем, и его стоит бояться. Его рука тянется вниз, к внутреннему шкафу. Щелчок – спущен с предохранителя – револьвера. Должно получиться. Должно! Нельзя допустить, чтобы!… Десять. Пуля вылетает безотказно – летит прямо в цель, голову, - и поражает беспомощную женщину. Надежда. Отчаяние. Крик. Боль. Агония. Ад. Голова взрывается адской невыносимой мукой, словно соприкоснувшись с шаровой молнией. Он блекнет перед глазами, на Него теперь плевать, Он уже не Он. Он – живая мишень. Из груди вырывается тяжелый, отдающий отчаяньем всего мира, вопль. Предметы вокруг поддаются, тянутся, ощущая бесконтрольную мощь; подчиняются чужому разуму, который охватили неподавляемые жгучие эмоции. Железные каски сминаются прямо на головах немецких солдат, и вопли заливают собой все помещение целиком. И смех. Смех повсюду. Смех проникает в само нутро, разжигая в крови гнев, заставляя его струиться по венам. Стекла лопаются. Мелкие осколки разлетаются в стороны. Злоба. Злоба подчиняет себе все! Они не зовут с собой играть. Никогда не зовут. Даже сейчас пятеро мальчишек стоят в кругу и громко спорят, а он сидит в противоположном конце. Эрику пятнадцать и он другой. Он ловит на себе чужие косые взгляды так же часто, как любой другой отвечает на рукопожатие. Только с этим мириться у него не получается, лишь злит еще больше. Эрик - далеко не паинька, поэтому он не подставляет другую щеку, когда звонкая пощечина обрушивается на первую. Поэтому сейчас, когда очередной глупый мальчишка поливает его неприязнью, Эрик начинает медленно считать до десяти. По мере этого счета, кончик языка высовывается наружу, проходясь по обветренным растрескавшимся губам. А привкус такой, словно язык прикасается к горячему железу. Вытерев тыльной стороной ладони рот, он замечает, что на костяшке отпечатывается багровый след. Его боятся и ненавидят. Словно бы вслух говорят о том, что земля не должна носить ему подобных. Что он должен был родиться нормальным или вообще не рождаться. Обходят стороной, даруя взгляды наполненные высокомерным презрением. Только они не желают считаться с одной вещью: его стоит бояться. «Десять». Прожекторы светят в глаза. Зрачки сужаются, а веки пытаются прикрыть то ценное, что обязаны защищать. - Я выпущу вас вон туда, - громко объявляет немец, указывая пальцем в сторону минного поля. – Буду считать до десяти, а вы, в свою очередь, будете прятаться. Победит тот, кто выживет. Стоя за шипастым забором он делает финальную паузу. Его глаза исследуют каждого, кто стоит на другой стороне. Его глаза блестят уже знакомым огнем. Недобрым. Азартным. И заливается диким фашистким смехом, который холодит и разжигает душу, накаляя ее, словно угли. - Один! Люди начинают разбегаться, направляются вглубь запретного поля. Они отшвыривают друг друга, едва столкнувшись или попадаясь на чужом пути. Им страшно, их страх играет против них. Эрику не страшно, он смотрит прямо на того, кто держит рупор и ведет счет. Эрик жмурится от яркого света, но глаз не отводит. Он наперед знает, что случается с теми, кто любит считать до «десяти», каждый из них обречен. Эрик не убегает даже тогда, когда видит, как солдаты вскидывают винтовки, нацеливаясь на него, и слышит, как за его спиной раздаются предсмертные вопли людей, наскочивших на мины. Ему их жаль, но останавливать их в его планы не входит: с ними случится то, что должно случиться, ибо они готовы умереть ради своей нормальности. Они это заслужили. И Эрик понимает, что если он поможет им, они продолжат ненавидеть его за то, что он не похож на них. - Спасайся! – Эрик удивляется, когда один из «нормальных» тянет его за плечо в сторону мнимой свободы. Настолько удивляется, что поддается ему, забывая о своем жгучем чувстве правосудия. - Восемь! – голос полный радости смешивается с тяжелым вздохом, и Эрик ощущает, что хватка чужих пальцев на его плече ослабляется и совсем исчезает. Пуля во лбу говорит Эрику о том, что никогда нельзя забывать о своих обязанностях. Чужой смех вновь наполняет всю округу, рупор разносит его по всем окрестностям, проникая в самый мозг Эрика. И все остальные звуки становятся на второй, третий, четвертый планы. Лишь смех, действующий на него гипнотически. Словно рефлекс на лампочку у собаки Павлова. Сила пробуждается самостоятельно, заполоняя собой всего Эрика. И он оборачивается, выпуская всю свою злобу наружу. К ним, создателем этого монстра, живущего внутри него и отвечающего на рефлексы. Губы немца раскрываются, чтобы произнести «десять», но звук не идет. Страх выгнал любые звуки. Эрик держит над головой силу десятков мин, а затем, одной лишь силой мысли, посылает в сторону чертовой базы. - Десять. Говорит он, но его голос тонет в звуке чудовищной силы взрыва. Он стоит один, посредине пепелища и кучи изувеченных трупов. Осматривая поле сражения, Эрик понимает, что ему нравится играть в прятки. Поиски захватили его целиком. Он уже сбился с любимого счету людей, виновных в его трагическом несчастливом детстве. Он убирает мерзавцев и ставит на белой бумаге палочки. Вот-вот там появится десятая отметка. Глядя на карту, Эрик ухмыляется. Кажется, в темноте блеснули его белые зубы. Оскал или улыбка хищника, загоняющего свою жертву в ловушку. Вот только последняя, десятая, жертва мало похожа на жертву. Уж скорее еще один хищник, причем смотрящий в оба. Эрик не боится. Он знает, что то самое, что сидит глубоко внутри, приведет его к абсолютной победе. Ведь название «того самого» - жажда мести. И она не отступит, пока последний виновный не получит по заслугам. Особенно когда виновный – самый главный злодей, изменивший всю жизнь Эрика, убивший его мать. Дело Эрика – правое дело, а он сам – вершитель правосудия. Любой, будучи на его месте, поступил бы так же. Он уверен. Все происходит совершенно не так, как он представлял. В рукаве виновного припасена парочка добрых тузов, которыми он ловко кроет королей Эрика. И выкидывает еще одного – в качестве доказательства того, что сказки не всегда оканчиваются победой сил добра. Будучи под водой, Эрик задумывается, а является ли он вообще доброй стороной? В любом случае, отступать назад уже поздно. И даже если белый цвет ему не подходит, Эрик не позволит тому, кто предпочел черный, оставаться на этой земле. Он убьет его, чего бы это ни стоило. Даже ценой собственной жизни. Выбрав целью лодку, Эрик начинает прощупывать местность на наличие масштабных железных предметов. Когда его разум соприкасается с чем-то большим и, без сомнений, тяжелым, он заключает предмет в тиски, намереваясь этой штуковиной утопить всю лодку к чертям собачьим и подвести финальную черту. Эрику плевать, что этот чертов пресс раздавит его, что он давит на него, ненамеренно пытаясь утопить. Эрику плевать на то, что он не в состоянии удержать этот кран, черт возьми! Перед ним поставлена миссия, и он ее выполнит! Никто и ничто не сможет ему в этом помешать! - Привет. Мозг словно ледяной водой окатывают, а после суют в морозильник. Огонь, бушующий внутри, пытается растопить внезапно появившийся лед, борется с инородным телом. Но безуспешно. - Меня зовут Чарльз Ксавьер. Я хочу помочь. Это происходит у него в голове. Кто-то пробрался в его голову! Эрик барахтается, сопротивляясь, пытаясь вырваться или убить еще одного неприятеля. Но мозг все холодеет и холодеет, начиная затормаживаться. На десятой секунде Эрику становится легко и просто. На десятой секунде его глаза закрываются, и он проваливается в темноту. Ему кажется, что на нем вновь ставят опыты. Ему кажется, что он вновь превратился в беззащитного ребенка, не способного управлять собственной силой. - Занятно! Очень занятная способность! Его зовут Чарльз, и он кажется на голову больным фанатиком, проповедующим религию мутаций. Эрику говорят, что Чарльз – профессор. Эрику говорят, что Чарльз – гений. Чарльз кажется достаточно милым, пока не залезает в чужую голову и не принимается там копаться, словно заглядывает под капот машины, решив подергать за проводки и понять, что и как устроено. Только перед этим, Чарльз между делом вежливо интересуется: «Не возражаешь, если…», и вламывается внутрь. Эрик ненавидит Чарльза, но ненависть эта отличается от той, с которой он преследует грешников своего детства. Ему кажется, что тот просто не имеет права настолько беспардонно заглядывать внутрь. Поэтому Эрик начинает прятаться от Чарльза, ощущая себя слабым. Чарльз даже пытается отговорить его от мщения, которое движет им. Говорит, что убийствами ничего не решишь, что они лишь забьют пустую дыру в душе запекшейся кровью. Чарльз ничего о нем не знает, черт возьми! - Я знаю о тебе все. Эрик стискивает зубы, злясь и начиная беспокоиться за свою шкуру так, как никогда раньше. Рядом с Чарльзом всегда кто-то есть. Люди. Мутанты. Друзья. Они пожимают ему руку, они смеются, они просят о помощи и благодарят. Они его не боятся, несмотря на его чудовищную силу телепата. Эрику кажется это дикостью. - Ты не один, Эрик. Мы с тобой. Говорит ему Чарльз, сжимая его плечо. В глазах уверенность. В глазах жалость, которая ему не нужна! Эрик запирается в комнате, чтобы никому не навредить. Он не знает, кто он и в чем смысл его убеждений. Стоит между Адом и Раем, черным и белым, огнем и льдом. Эрик ничего не знает, кроме того, что нужно успокоиться, пока выпитые злоба и печаль не стукнули в голову снова. Он считает до десяти. Ровно на десятой секунде Чарльз, словно Иисус, появляется в дверях. Хмурый и обеспокоенный он не спрашивает «не возражаешь, если…» - Чарльз захватывает его сознание, беря над ним вверх. Эрик боится. Чарльз что-то переставляет в его голове, словно шахматные фигуры на доске пока, наконец, не устанавливает равновесие. И отпускает Эрика из хватки. Уверенное равновесие не душит силу, находящуюся внутри Эрика, - поддерживает, контролируя целиком. Он ощущает себя сильным без ненависти. - Я – твой друг. Я не сделаю тебе больно. Он был одновременно огнем и льдом. Две эти сущности, казалось, могли ужиться только в нем. Только он поддерживал свою жизненную силу благодаря непрерывной борьбе внутри него самого. Адское пламя сдерживал толстый слой айсберга, но так и не мог погасить окончательно. Шестеренки, работавшие внутри, никогда не останавливались – сила, дарованная ему, не давала им остановиться. Эрик жил жаждой мести. Живя под одной крышей с Чарльзом, он научился скрывать свои мысли. Думать, строить планы, а потом ловко стирать все написанное из своей головы. Эрик тренировался, занимался, креп, пока не настал нужный момент. Игральный кубик находится в руках Эрика, и он жаждет реванша. Два хищника, запертых в маленькой комнатке, никогда не подружатся. Они перегрызут друг другу глотку, ибо один не сможет спокойно существовать, пока существует другой. И на этот раз Эрик не проиграет. Обезоружить врага становится задачей выполнимой, когда внутреннее ледяное равновесие стоит на твоей стороне. На ладони Эрика монетка Рейхстага, он показывает ее последнему грешнику, чтобы он узнал ее, вспомнил. И тот вспоминает. Эрик по глазам видит. А после начинает считать до десяти. Ровно в десять монетка улетает в глубины черепной коробки бывшего хищника, Эрик посылает ее туда будто бы назло Чарльзу. Хищникам нельзя иметь друзей, иначе друзья находятся в вечной опасности. Хищники должны быть одиноки, они несут эту ношу в жертву силе, которой были награждены с рождения. Когда Чарльза ранят, Эрик сбегает не по своей воле, он должен так поступить ради блага остальных. Он спасает их, но по их мнению, он их предает. Эрик теперь один. Он не Черный. Он и не Белый. Он не с ними. Они не с ним. Эрик, объятый перекрестками дорог, запутался в направлении Ада и Рая. Ему осталось лишь гадать, куда направиться. Другом звался еще вчера, а сейчас сам не знает, кем является. За историю, пережитую им, он понял одно: хватит прятаться. С прятками покончено.