За стеклом

В коктейле плавится лед. Золотистый, как магия Румпельштильцхена, отдающий полынью и мятой; Джош смотрит, как после глотка по стенке стакана стекают крупные маслянистые капли, чертя извилистые дорожки на запотевшем стекле, и думает, какая кривая занесла его сюда. Город за огромными - от пола до потолка - окнами живет своей нехитрой ночной жизнью, и залитый теплым светом ламп гостиничный номер кажется волшебным фонарем, кораблем Питера Пэна, плавающим во тьме, или частью какой-нибудь еще сказки. Наверное, доброй, решает Джош, и крутит стакан, пытаясь на просвет разглядеть, нет ли там внутри такого же Джоша, вглядывающегося в пустой стакан, и так до бесконечности. Впрочем, это, конечно же, невозможно, он уже большой мальчик и не ведется на пирожки с табличкой "Съешь меня!", у него давно просрочена виза в Страну Чудес. - Полгода, - бормочет он себе под нос. - Целых полгода. - Всего лишь полгода, - отвечает Карлайл, и отворачивается от окна, прервав созерцание ночного Ванкувера. - А потом - все с начала. У Карлайла в руке бутылка "Будвайзера", и вообще он весь какой-то спокойный и домашний, в потертых джинсах и застиранной футболке, с забранными в куцый хвостик волосами, со всеми своими браслетами и кольцами - похожий на тех потрепанных мужиков, которые играют блюзы у входа в Сентрал Парк, а потом часами просиживают в ближайшем баре, подчистую спуская всю выручку. Джиннифер звала его в кино на "Калифорнийское соло", вспоминает Джош, и ему пришлось придумывать какую-то идиотскую отмазку, потому что от перспективы полтора часа созерцать Карлайла на большом экране его загодя бросило в жар. Вот если бы Роберт... Но Роберт не зовет его в кино, да это было бы как минимум странно, Роберт делает с ним другие, сумасшедшие, немыслимые вещи, и за время съемок Джош выучил только одно нехитрое правило - как бы он ни был готов к любым неожиданностям, Карлайлу все равно найдется, чем его удивить. Два правила, поправляется Джош и хмыкает в стакан. Второе: всегда иметь в кармане любрикант. Отличный опыт съемок сказочного сериала, что тут скажешь. Карлайл отлепляется от окна, подходит ближе, мягкой, обманчиво-расслабленной походкой, и его отражение в стекле тоже движется, уходит вдаль, в темноту и неоновые огни, в зеркальное отображение их теплого золотистого мирка. Джош смотрит на отражение, потому что это проще и легче. У Карлайла за ухом торчит тонкая женская сигарета - это Лана, вспоминает Джош, засовывала ее туда, глупо хихикая, и что-то несла по потерянный клатч, а Карлайл целовал ей кончики пальцев и называл "дорогушей", и улыбался так, что у Джоша зубы сводило от злости. - Ну, - говорит Карлайл, подойдя совсем близко, - что сидим? Кого ждем? Или тебе нужно особое приглашение? За последние пару месяцев Джош научился выпрыгивать из собственной одежды меньше чем за минуту, прямо как в армии, но сейчас он медлит, и сам не может понять, почему. Карлайл протягивает руку, касается - скулы, подбородка, губ, Джоша ощутимо потряхивает от каждого прикосновения сухих горячих пальцев, поглаживающих его бесцеремонно и властно. "Кто еще мог бы сделать это с тобой?" - мелькает дурацкая мысль, но, действительно, это похоже на наваждение. Одного взгляда и жеста хватает, чтобы у Джоша встало все, что только может стоять, и превратившаяся в элемент утренней рутины дрочка в душе, и жадные тоскливые взгляды, которые заметила даже Джиннифер, и словно бы случайный тактильный контакт где-нибудь на съемочной площадке, от которого в буквальном смысле подгибаются коленки - все это должно закончиться? - Ты что, - спрашивает Карлайл, маскируя металлические нотки акцента мягким, протяжным местным выговором, - думаешь, что все это в последний раз? Именно об этом Джош и думает, но будь он проклят, если признается сам. Вместо ответа он осторожно ставит пустой стакан на пол и тянется вперед - руками, губами, всем телом, торопится получить то, за чем пришел, и смех Карлайла дробится на его губах, когда Джош лезет целоваться. Карлайл хватает его за волосы, дергает назад, - больно дергает, у Джоша чуть слезы не наворачиваются, - заставляет запрокинуть голову, смотрит сверху вниз, и в глазах у него - голод, и заоконная тьма, и что-то еще, от чего пульс частит, словно в лихорадке, эхом отдается в ушах вместе с негромким приказом: "Раздевайся". Стекло холодит щеку и плечо, от дыхания Джоша на нем остается мутноватый ореол. Капля пота чертит щекотную дорожку по спине между лопаток, следом - еще одна. Далеко внизу живет город, спешат по своим делам полуночные гуляки, и, стоит любому из них поднять голову, как он увидит... Джош содрогается всем телом, прикусывает ребро ладони. Голого Джоша Далласа он увидит, опирающегося на окно в ярко освещенном номере отеля, бесстыдно выгибающегося навстречу ласкающим его изнутри пальцам, двум - нет, уже трем. Немыслимо; но с Карлайлом мыслимо все, и, думает Джош, если бы тому пришло в голову трахнуть его прямо под светом софитов посреди съемочной площадки, Джош бы, наверное, согласился. Смазка течет по внутренней стороне бедер, металлический браслет на запястье Карлайла на удивление холодный, и Джош невнятно вскрикивает в закушенную руку, когда Карлайл отвлекается от растяжки, чтобы небрежно и быстро подрочить ему. Теперь он упирается в стекло лбом, скребет по нему свободной пятерней, оставляя влажные следы - какой-то ебаный "Титаник" - мелькает и тут же исчезает случайная ассоциация, он подается назад и едва не рычит от разочарования, потому что этот чертов мудак еще даже джинсы не потрудился расстегнуть, а Джош уже готов, готов на все сто - да что там, на двести! - дать ему прямо на глазах у всего провалиться-ему-под-землю-Ванкувера. Шлепок по ягодицам только дразнит его, Джош уже готов решить нехитрое уравнение Карлайл+смазка+кровать, но тот, наконец, избавляется от лишней одежды, натягивает резинку и входит - одним толчком. Джош прогибается в пояснице и скулит, насаживаясь глубже и сильнее, и это - лучше, чем во все предыдущие разы, и это - так же, как во все предыдущие разы, потому что с Карлайлом никогда не бывает одинаково, но всегда - сумасшедше, до немыслимой пошлости типа искр перед глазами, и Джош готов поспорить с кем угодно - они существуют, эти искры. Карлайл движется в нем неторопливо и уверенно, Джош, конечно, хочет большего, его, конечно, осаживают, прижимают зубами кожу на загривке; Карлайл заставляет его оторвать одну руку от стекла и, переплетя пальцы, снова обхватывает член Джоша, и от контраста холодной и горячей кожи, от ускоряющегося ритма, от запотевшего стекла, в котором мутными контурами читаются их отражения, Джошу хочется зажмуриться, поддаться, раствориться. Остаться. - Ну же, - почти мурлычет Карлайл ему на ухо, вбиваясь глубже, - кончи для меня... Дорогуша. И Джош не может сдержаться. Джош натягивает носки. Нарочито медленно, не поднимая взгляда, возится с ботинками, потому что думать о том, чтобы уйти сейчас - слишком тяжело. Да что там, тяжело вообще - думать. На оконном стекле осталось смазанное пятно - это Карлайл небрежно вытер его бумажным полотенцем; горничную определенно ждет сюрприз, надо было еще на этой бумажке расписаться. Обоим. И выставить в качестве лота на е-бэй. Джошу тошно, и неловко, а Карлайл невозмутимо достает из холодильника еще одну бутылку пива и приподнимает ее в насмешливом салюте. У него на ключице - отчетливый засос, слишком заметный в вырезе футболки, и Джош на мгновение чувствует странное, болезненное удовлетворение: ему все-таки удалось оставить хоть какой-то след. Кроме пятна на стекле, дурацкой переписки в твиттере, и пары месяцев дистиллированного безумия. Румпельштильцхен в их сказке пытался найти формулу любви, а Джош теперь знает, к кому посылать ученых мужей, если им вдруг потребуется формула секса. Несколько шагов до двери кажутся расстоянием в сотню миль. Карлайл ловит его на полпути за конец шарфа - когда, кстати, Джош начал носить такие шарфы, уж не после ли того, как познакомился со своим личным искусителем? - Если ты намерен превратить это в драматичное прощание, то ты не по адресу, малыш, - говорит он, и насмешливо щурится, и Джош пялится, как дурак, на собирающиеся в уголках глаз лучики морщин, на кривоватую улыбку, на выбившиеся из хвоста пряди волос. Нет, думает он. Хватит. Больше я не попадусь в эту ловушку. - Никаких прощаний, - говорит он, широко ухмыляясь, и отбирает у Карлайла бутылку, делая хороший глоток. Ледяное пиво приходится как нельзя кстати, особенно сейчас, когда, стоит ему закрыть глаза, и он видит запотевшее стекло, городские огни и собственный размазанный, точно в замедленной съемке движущийся силуэт. - Всего лишь полгода. А потом - все сначала. Он даже гордится своей выдержкой - ровно до того момента, как Карлайл берет обратно протянутую бутылку и облизывает горлышко. Медленно. Блядь. Шарф выскальзывает из его рук. Джош уходит только под утро, пошатываясь, будто пьяный, и уносит с собой - запахи, звуки, прикосновения - столько всего, что идти приходится бережно, чтобы не расплескать. В лифте он смотрит на свое отражение в зеркале - встрепанное, с воспаленными губами, с синяками под глазами - и не только под глазами, и тихонько смеется, прижимаясь лбом к холодному стеклу. "Все сначала", - шепчет он. Уж в этом-то он точно уверен.