Прекраснее и сдержаннее

Смешно, в самом деле, было считать, будто он не в состоянии выдержать чуток спиртного только потому, что он женщина. Артура уже тошнило от заботливости полу-оцепенелых рыцарей, пытавшихся удержать его подальше от эля. Он был наследным принцем, чёрт побери, – вернее, на данный момент принцессой, – и имел полное право справлять свой двадцать первый день рождения так, как ему хотелось, будь они все прокляты. – Ты сам себя позоришь, – прошипел Мерлин после того, как сэр Гавейн поймал себя на разглядывании декольте Артура, покраснел как рак и на ватных ногах отошёл от стола, словно опасался за свой рассудок. – Я сам себя развлекаю. – Бедный Гавейн. Он был лёгкой добычей. – Ты демонстрируешь свою грудь. – Разве она не для этого предназначена? Моргана демонстрирует свою практически постоянно. Лицо Мерлина интересным образом перекосило, и он быстро оглядел зал, будто проверяя присутствие Морганы. – Поверить не могу, что ты такое сказал, – яростно зашептал он. – А ещё не могу поверить, что ты соревнуешься с Морганой в… в этом! – Мы всегда и во всём соревновались, с самого детства. Отца буквально с ума сводили. – Могу представить, – пробормотал Мерлин. – И вообще, мои больше. Разве нет? – Артур наклонился вперёд, подперев рукой подбородок в, как он надеялся, кокетливой манере. Что заставило ложбинку между его грудей совершить ту самую вещь, которой он не знал названия, но которая вынудила сэра Эвана, отличавшегося суровой привлекательностью, совершенно не по-рыцарски распахнуть рот. Какими же распутниками были его рыцари, в самом деле. – Давай, скажи честно. – Они… – Мерлин кашлянул, моргнул и умышленно не посмотрел на его грудь. Вредина. – Слушай. С меня хватит. Если ты хочешь сидеть здесь и строить из себя венценосную шалаву, то ради бога. Я ухожу. – Что? – С чего это Мерлин такой раздраженный? Это ведь было просто забавы ради: на самом деле Артур вовсе не хотел, чтобы все эти мужчины пожирали его взглядом. – Ты не можешь уйти. Ты должен оставаться рядом, пока я тебя не отпущу. Ты мой слуга. – А ты пьян. – Мерлин выхватил кубок у Артура из рук – ублюдок, он бы не смог этого сделать, будь принц чуть трезвее, – и одним глотком осушил его. – Воришка, – упрекнул Артур, однако без энтузиазма, поскольку горло Мерлина во время глотка являло собой до странности завораживающее зрелище. Артур никогда раньше этого не замечал: должно быть, это его новообретённое женское тело вздумало несвоевременно обратить внимание на так глупо выступающий и неожиданно мужественный кадык его слуги. – Налей мне ещё. – Сам налей, – хмуро ответил Мерлин, грохнув кубком по столу. – Или попроси одного из своих ухажёров. С этими словами Мерлин вышел – нет, вылетел – из зала. Хмм. Ну и какая польза от этих кадыков? Очевидно, что, несмотря на изменившее пол Артура проклятье – которое, кстати, не было таким уж неприятным, – Мерлин все еще оставался большей девчонкой. – Он не особо услужлив, да? – заметил Вильгельм с дальнего конца стола. – Для слуги, я имею в виду. – Нет, – сказал Артур, глядя на дверь, из которой только что выскочил Мерлин. – Не особо. Для слуги. В том-то и дело, верно? Внезапно игривая улыбка Вильгельма перестала казаться занятной – как и сальный блеск в глазах Эвана. По правде говоря, зал уже ощущался довольно пустым. – Мне худо, – объявил Артур и осторожно поднялся со стула. Обычно, будучи навеселе, он не терял координацию и отлично держался на ногах, но в данный момент все эти многослойные юбки отнюдь не помогали. Как и туфли, будь они прокляты. Бесполезные каблуки. – Я возвращаюсь в свои покои. Несколько рыцарей тут же вскочили, вызвавшись проводить его до комнат по исключительно благородным причинам (вы устали, уже поздно, вино в голове шумит), как будто Артур в самом деле был девушкой. Идиоты. Он отмахнулся от них как от мух. Они что, думали, он не способен сам о себе позаботиться? Или что он настолько легковерен, чтобы доверить им свою честь? Определённо не после всех их похотливых взглядов этим вечером. Глупцы. Может, у Артура и женское тело, но он всё ещё способен разрушить все их надежды на воспитание детей одним рассчитанным ударом колена. Они забыли, что он всё ещё Артур? Или женская грудь обладала доселе неизвестным свойством, включающим в себя амнезию? – Доброй ночи, миледи, – поклонился сэр Эван, и Артур поклялся самому себе кастрировать любого, кто ещё раз назовёт его так. – Доброй ночи, – мило ответил он своим самым сладким голосом. Он уже почти надеялся, что дело дойдет до кастрации: от его глаз не укрылось, как во время пира Эван занял место позади его стула, с которого открывался прекрасный вид на его декольте. Да, Артур слегка подзадорил рыцаря, но он надеялся, что Мерлин окажется для него достаточным препятствием. Мерлин таковым не оказался. Придурок. Придурок, который наверняка ждал его наверху. Ждал и ненавидел каждую секунду ожидания. Эван громко вздохнул, когда Артур выходил, и его склонённые в поклоне плечи разочарованно поникли. Вильгельм проводил его покачивающиеся бёдра откровенно тоскливым взглядом. Предатели. Они и правда забыли, кто он такой. Артур понятия не имел, почему хотел отметить свой день рождения с ними. Когда на самом деле мог отметить его кое с кем другим. ________________________________________ – Ты рано, – сказал Мерлин, когда Артур наконец-то ввалился в комнату. Дьявольские каблуки туфель Морганы почти до смерти измучили его лодыжки. Надо было догадаться, что за любую помощь в подборе одежды от заклятого врага придётся платить. Ауч. Артур не ответил Мерлину. Он доковылял до ближайшего стула и рухнул на него, широко раскинув ноги. Боже, сидеть скрестив ноги было невыносимо. Не так раздражающе, как ездить на лошади по-дамски, надо признать, но то, по крайней мере, можно было считать вызовом его атлетическим навыкам. А вот носить каблуки и класть ногу на ногу... Что ж, это казалось бессмысленным, пока отец не напомнил ему об обязанностях. Нравилось ему это или нет, но Артур был наследной принцессой Камелота – в данный момент – и не мог позорить имя Пендрагонов неподобающим поведением. Во всяком случае, на людях. Если Мерлин и заметил его неженственную позу, то ничего не сказал. Он продолжил складывать одежду Артура – новую одежду, которую портнихи пошили для него всего неделю назад. Существовало лишь несколько вещей, наводивших больший ужас, чем перспектива быть заживо погребённым под горой полных немолодых женщин, вооруженных гигантскими иглами, однако Артур вышел из этого испытания, чувствуя себя на удивление расслабленным и обласканным. Он рассматривал платья, пока Мерлин складывал их. Большинство были сделаны из какого-то гладкого блестящего материала, который выскальзывал у Мерлина из рук, когда тот пытался его подхватить – и в кои-то веки Артур не стал пенять ему на неуклюжесть. Он и сам ещё не привык к новому гардеробу. Для него всё это выглядело как малопонятная груда блёсток, ленточек и кружев. Было довольно тяжело научиться одеваться самому. (Он помнил, как сказал полной возмутительного энтузиазма Моргане: «Нет, мне не нужна служанка. У меня есть Мерлин».) Не то чтобы он теперь позволял Мерлину одевать себя, но Моргане необязательно было это знать. Артур почти привык к корсетной акробатике по утрам, и его чрезвычайно успокаивала мысль, что Мерлина нет рядом и он не поднимет его на смех. Хотя корсеты и правда смотрелись хорошо. Просто отлично. Сегодняшний пир стал тому подтверждением. – Так, значит, – Артур устроился поглубже в кресле, вытянув ноги как можно дальше. Ах, блаженство. – Ты меня ждал. – Конечно, ждал. Я же не знал: может, тебе станет плохо, когда ты вернёшься, или понадобится сменить одежду, или ты... – Или я вернусь не один? – ухмыльнулся Артур. Мерлин – будучи всё ещё врединой, – не ответил. Он упрямо хмурился, глядя на платья, и Артур уже думал, что он вообще не заговорит, когда Мерлин наконец спросил, едва слышно: – А почему не вернулся? – Что? – Почему не вернулся не один? – Мерлин сглотнул. – Не привёл... кого-нибудь. Сюда. Артур всерьёз задумался об издании королевского указа, запрещающего слугам мужского пола непрестанно сглатывать – потому что снова этот его кадык! И... снова. О боже. «Это нелепо, – попенял самому себе Артур. – То, что у меня сейчас нет кадыка, не делает его желанным». А затем его глупый женский разум подкинул образы других частей тела, которые имелись у Мерлина и более не имелись у него. Артур готов был пнуть себя за такие мысли, вот только он никогда не бил женщин. – Прости, не расслышал. – Артур оторвал глаза от того, что ещё совсем недавно было просто чужой шеей, причем довольно тощей. – Что ты сказал? Мерлин швырнул платье, которое держал в руках, обратно на постель. – Знаешь, что? Проехали. – Он резко развернулся на каблуках и зашагал – нет, бросился – к дверям. О Господи. Только не снова. – Стой. – Ну что на этот раз? – Стой, Мерлин. Мерлин замер. Напряженная спина говорила о том, что ему очень, очень хочется обернуться, но он не сделает этого, пока Артур не попросит. – Да? – Ты не можешь уйти. – Нет, приказы здесь не помогут. Пора играть грязно. Мерлин был из тех слуг, которые наслаждались возможностью покомандовать своим хозяином, побыть героями, лучшими, нужными, поэтому... – Ты... ты мне нужен. Вот теперь Мерлин действительно обернулся. Глаза его были в шоке распахнуты, а рот слегка приоткрылся: он напоминал необременённую интеллектом золотую рыбку. – Пр... правда? – И всегда был нужен. Ты... Проклятье. Теперь на лице Мерлина было то самое выражение – уже не оглушённой рыбы, а человека чести, потрясенного до глубины своей преданной души, – словно говорившее: «Я знал, что не зря рисковал ради тебя жизнью», – и это выражение по влиянию на тело Артура превзошло даже Мерлинов кадык. «Идиотское женское влечение», – проклинал сам себя Артур, отказываясь признавать поражение. – Ты нужен мне, – сказал он, приподнимая ступню, – чтобы снять с меня туфли. Последовал момент оглушительной тишины. Артур видел, как Мерлин отшатнулся, услышав его ставший вновь высокомерным тон, и едва не пожалел о своих словах. Вот только Мерлин должен был понять, что не может разгуливать тут, периодически вызывая порхание бабочек у Артура в животе одним своим взглядом. Это нарушало все приличия. Разумеется, Мерлин поймёт. Судя по всему, он не понял. Глаза Мерлина остекленели. – Ну конечно же. Простите, что пренебрег своими обязанностями, милорд. – Он чеканным шагом вернулся обратно и упал к ногам Артура, кипя возмущением, словно ребёнок у ног ненавистного учителя. – Ваши туфли, говорите? Снять, говорите? – Его слова резали воздух подобно ножу. – Что ж, ваше желание для меня закон. Любое желание, милорд. Артур взирал на него, слегка удивлённый внезапной вспышкой, но ещё больше – обращением. – Ты не зовёшь меня «миледи». Мерлин фыркнул. – С чего бы? – Его руки грубо обхватили лодыжки Артура, развязывая вычурные ремешки. Ублюдок, как будто не знал, как болят его ноги. – Ты мужчина, что бы там ни говорил король Утер. «Потерял сына и приобрёл дочь», мать вашу. Да он ждёт не дождётся, когда ты превратишься обратно. – Ты считаешь меня недостаточно женственным? – По какой-то причине это уязвляло. По какой-то безумной причине, потому что Артур никогда бы не почувствовал себя так, будучи мужчиной. Хотя, может, и почувствовал бы – ведь быть недостаточно женственным означало быть недостаточно хорошим в чем-то, а Артура всю жизнь учили быть лучшим. С рождения. – О, ты женственный, ещё как. И решил сегодня всем это доказать, да? – Яростным рывком расстегнув один из ремешков, Мерлин едва не сорвал туфлю с его ступни. – АУ! Понежнее с королевскими ногами, ты, маленький... – Позволил им крутиться вокруг себя, заигрывать, – негодовал Мерлин, словно не слыша его истошного вопля. – Да, теперь у тебя хорошенькая фигурка, но это не меняет того факта, что фигурка принадлежит величайшей заднице. «Миленькой заднице», – хотел было поправить Артур, но вместо этого ответил: – Леди не может быть задницей. – Что за леди вешается на мужчин подобным образом? Артур ощетинился. – Уж не хочешь ли ты сказать, будто я... – Не заставляй меня говорить вещи, за которые я угожу в колодки, – огрызнулся Мерлин. – Не дай бог, я буду слишком занят, отбивая головой картофелины, чтобы снять твои дурацкие шёлковые туфли. – Мерлин сорвал вторую туфлю, и Артур сдержал желание дать этому кретину подзатыльник. Таким поведением он только подтвердит свою неженственность. Вместо этого принц улыбнулся – но, очевидно, не той сладкой улыбкой, которой награждал Эвана, потому что Мерлин не только не растаял, но гневно уставился на него в ответ. Ну неужели он был абсолютно невосприимчив к Артуровым чарам? – Ты такой грубиян, Мерлин. – Артур не дулся. Определённо не дулся. – У тебя недостаточно манер, чтобы обращаться с принцем с тем уважением, которого он заслуживает, не говоря уже о естественном желании преклоняться перед своей принцессой, чего она тоже... – Это мозоль? – спросил Мерлин, и Артур сердито посмотрел на него. – Я могу спокойно сделать выговор своему слуге, как подобает леди? Или упомянутый слуга так и будет перебивать меня? – К чёрту всё, Артур точно сейчас его ударит. Но это означало, что ему придётся прикоснуться к голове Мерлина. Покрытой большим количеством невероятно мягких, чрезвычайно растрепанных, чертовски притягательных волос. Да что такое с телом Артура, раз оно продолжает так реагировать на все подмечаемые детали? – Это и впрямь мозоль, – вымолвил Мерлин, и внезапно Артур ощутил свою левую ногу как никогда в жизни, потому что Мерлин прикоснулся к ней: шершавой ладонью к нежной ступне. Артур понятия не имел, что женская нога может быть такой мягкой, и нежной, и чувствительной, но... но... – Я же просил тебя, – хрипло произнёс он, – быть осторожнее. Но нет, разумеется, ты не слушал. – Прости, – пробормотал Мерлин, и после секунды упрямого сопротивления его плечи поникли. Он пробежался пальцами по горячей ступне Артура, оставляя лишающие самообладания мурашки, и принял сокрушенный вид. – Я ужасный слуга, да? – Определённо да, – надменно заявил Артур и поражённо увидел, как Мерлин ещё больше ссутулился. Что, никаких язвительных ответов? Все разговоры о слугах и обязанностях Мерлин всегда воспринимал как шутку. Даже стоя на крепостной стене перед возвращением в Эалдор, он выглядел почти счастливым, когда Артур назвал его плохим слугой. Но сейчас было по-другому. Сейчас было нечто хрупкое в Мерлине, в линии его плеч – нечто, способное больно ранить, требующее осторожного обращения, – словно плащ из крошечных ледяных кристаллов, разобьющийся вдребезги при малейшем прикосновении. Да, именно, – если Артур дотронется, этот лёд развеется, как морозные узоры на окне или звездный свет на поверхности озера. Мерлин был странным существом. Таким хрупким и ломким, и трепетно ярким – особенно когда грустил. Грусть тревожно преобразовывала его ничем не примечательное лицо: рот его становился мягким и ранимым, и это производило сокрушительный эффект, – а линия челюсти каким-то образом казалась одновременно мужественной и детской, отчего желудок Артура делал сальто, словно у малолетней девчонки, и всё это было очень похоже на... Ах. Это. Мерлин не знал. Он не мог. Ведь не мог же? Не мог знать, что он делает с Артуром. Потому что унизительно было думать, что Артур реагировал на идиотскую привязанность Мерлина точно так же, как Эван реагировал на его груди. Это было просто-напросто неправильно. Плохо и неправильно. На Артура внезапно снизошло кошмарное озарение, что, случись всё наоборот и превратись в девушку Мерлин, Артур бы определённо запятнал себя, совершив нечто совершенно непристойное со своей тощей служанкой. (Мерлин с маленькими грудками и худыми бёдрами, в незатейливом платье... ох. О, боже). Как ужасающе было внезапно осознать, насколько тонкая черта пролегала между властью и превышением полномочий – поскольку даже сейчас, будучи женщиной, Артур был опасно близок к тому, чтобы воспользоваться своим слугой в своих интересах. Прекрати так выглядеть, чтоб тебя, иначе Артур и правда совершит нечто очень неженственное... Нет. Это надо прекратить. Артуру пришлось напомнить себе, кем был Мерлин. Он был не слугой, а следовательно, – не тем, кого можно использовать по своему желанию. Мерлин был... Мерлин был... – Ты ужасный слуга, – сказал Артур, ненавидя то, что ему приходится это говорить, – потому что ты не слуга. В смысле, ты слуга. Но не слуга. Мерлин поднял на него озадаченный взгляд. Глаза его всё ещё были полны печали, но уголки рта поползли вверх. – Ты с Гвен переобщался? Звучишь прямо как она... – Я имею в виду, – выдавил Артур сквозь стиснутые зубы, ненавидя Мерлина ещё больше, – что ты не. Слуга. Ты... Вроде как... Сам знаешь. Спустя пять томительных секунд недоверчивого молчания Мерлин издал мягкий смешок. – Ты опять пытаешься надо мной пошутить? Что с тебя надо снять на этот раз? Тво... – Тут Мерлин оборвал себя на полуслове и покраснел, и Артур определенно не хотел знать окончания фразы. Вот только на самом деле он хотел, и именно это ему и не нравилось. – Ты вроде как друг, – выпалил Артур, сжав ладонями ручки кресла, чтобы не схватить ненароком Мерлина за его абсурдно прелестные волосы и не втряхнуть в него здравый смысл. – Понимаешь? Вот почему ты ужасный слуга. Потому что на самом деле ты не слуга. За исключением тех моментов, когда ты слуга. И тогда ты просто ужасен. Мерлин вытаращил на него глаза. То, что последовало за этим, Артур позже назовёт одной из самых мучительных пауз в своей жизни. Он сидел, обливаясь потом, как перед турниром, – а обливаться потом в корсете было практически так же неприятно, как в доспехах, стоило это признать. – Ты... Ты серьёзно? – А ты, очевидно, оглох! – рявкнул Артур. Его щеки заливал жар, он это чувствовал. Просто унизительно. – Идиот. – Ты покраснел, – изумленно произнёс Мерлин. У него снова было это рыбье выражение лица, но по какой-то причине оно не делало его менее привлекательным. Артур отметил с изрядной долей злорадства, что голова Мерлина была по-прежнему похожа на турнепс. – Заткнись. Ты тоже. – Он не мог поверить, что собственное лицо так предает его. Да что оно о себе возомнило? – Вовсе нет, – возразил Мерлин и тут же покраснел ещё больше. – Вовсе да. И, смею добавить, ты покраснел гораздо раньше, чем я. Мерлин задохнулся. На долю секунды Артур забеспокоился, что болван сейчас захлебнётся собственной слюной (подобная перспектива в отношении Мерлина казалась вполне вероятной), но потом стало ясно, что Мерлин смеётся. – Ты... Я не могу! – Мерлин склонился над его ступней – той самой, с бросающейся в глаза мозолью, – и так хохотал, что его дыхание согрело кончики пальцев у Артура на ноге. Артур согнул их, и пальцы коснулись волос Мерлина. – Заткнись, – рассеянно сказал он. – Разве я не говорил тебе заткнуться? Ты мой слуга. Ты должен замолкать, когда я велю. – Значит, если я не замолкаю, когда ты велишь, то я не твой слуга? – Смех Мерлин постепенно стих, однако голос его был игривым, а глаза сияли, и он снова смотрел на Артура. В самом деле смотрел, тем самым взглядом: тёплым и пристальным, – от которого самообладание Артура летело к чертям. Все девушки были такими восприимчивыми, или это только Артуру по несчастью досталось подобное тело? – Нет, ты всё ещё мой слуга. Вот только ужасный. – Хм. – Мерлин улыбался. Улыбался, черт бы его побрал. Артур насупился. Он завёл весь этот пустой разговор с единственной целью – защитить Мерлина от самого себя, – но всё будет бессмысленно, если Мерлин намеренно станет саботировать его усилия. – Не могу поверить, – прошептал Мерлин. Он выглядел совершенно расслабленным – практически растаявшим, как сироп или сливки, или нечто настолько же вкусное, вызывающее желание лизнуть. Артур старался не углубляться в эти мысли. – Ты всё так причудливо запутываешь. Артур всё запутывает? Но... ах, ну да, это у него здесь была женская грудь. Вероятно, тем самым он выиграл состязание по причудливости. – Ну а ты всё... – он попытался подобрать слово, – ...усложняешь. – В каком смысле? – Мерлин снова трогал его ногу – обхватил пятку, баюкая ступню в ладонях, – и его руки были успокаивающими, почтительными, а вовсе не грубыми. На самом деле они были нежными – такими же, какими Мерлин готовил его к поединкам или ухаживал за его ранами, – но прежде Артур не обращал на это внимание. По крайней мере, не до такой степени. – Во всех смыслах, – ответил принц, но разум его вопил: «В ТОМ САМОМ СМЫСЛЕ!», – и сам он мог думать лишь о том, как Мерлин к нему прикасается. Артур кашлянул. – Вообще-то мои ноги уже не болят. Можешь их отпустить. «Лучше бы тебе их отпустить, – промелькнула мысль, – если хочешь выйти из этой комнаты, сохранив свою непорочность». Артур не был в стельку пьян, но не был и абсолютно трезв. Самоконтроль принца – или принцессы – был не безграничен. – Ты лжёшь, – беспечно возразил Мерлин, словно перспектива быть изнасилованным принцессой ни капли его не пугала. – Они ещё болят. Я знаю. – Как ты можешь знать? Это моё тело! – Потому что я знаю твоё тело, – сказал Мерлин, потом запнулся и быстро добавил: – Благодаря всем этим... турнирам. И... эмм... – Моё тело изменилось, – напомнил Артур. – Ты уже не можешь утверждать, что знаешь его. – Мне кажется, я знаю, – тихо промолвил Мерлин. – Кое-что изменилось, однако... – Его рука обвела пятку Артура, скользнула вверх к лодыжке, на короткое мгновение сжала её и двинулась выше. – Ну, твои лодыжки стали тоньше. – Разумеется, стали, – оскорбился Артур, изо всех сил игнорируя тот факт, что грёбанная рука Мерлина скользила вверх по его грёбанной ноге, приподнимая мешающиеся оборки платья. – Я леди, а не какая-то валькирия. Мерлин сдавленно фыркнул. Он, похоже, не осознавал, что делает, придурок эдакий, – в то время как Артуру пришлось постараться, чтобы сдержать стон, когда ладонь Мерлина, такая тёплая, загрубевшая от работы и большая, заползла под его икру. И стала разминать её. – Ух, – произнёс Артур. – Ты всё ещё слишком крепко сложен, чтобы сойти за леди, – заметил Мерлин. – Таких икр от природы не бывает. По крайней мере, у женщин. – А ты много женских ног щупал? – Да нет, не очень, – пробормотал Мерлин, и Артур ощутил непривычный укол ревности от этого «не очень». – Просто это всем известно, разве нет? «Всем известно, что не стоит неосознанно совращать своего превращённого в принцессу принца, пока вы оба не совсем трезвы», – подсказал рассудок Артура, но телу его оставалось лишь трепетать. Смутно он понимал, что происходит, и помнил, что именно этому он и противился, – но прежняя борьба с собой казалась такой бессмысленной сейчас, когда пальцы Мерлина порхали под его коленом, заставляя его задыхаться. У Мерлина разум, похоже, тоже помутился: может, он и хотел всего лишь отметить различия нового тела Артура от прежнего, но, кажется, абсолютно не осознавал, что нарушал – уже нарушил, – все нормы приличия. Краем затуманенного сознания Артур вынужден был признать, что алкоголь и слуг лучше было не смешивать: они плохо сочетались вместе. А скорее – слишком хорошо... – Мягкие, – произнес Мерлин, и именно об этом Артур и подумал, опустив взгляд на его мерцающие в свете огня волосы. Большой палец Мерлина перестал дразняще кружить вокруг его колена и медленно двинулся вверх, выше и выше и... о, боже... Неужели все женские бёдра были такими чувствительными и отзывчивыми? Артур ощущал себя таким смущенным и таким... таким открытым, что вынужден был поджать пальцы на ногах, зарывшись ими в Мерлинову тунику. Мерлин ухитрился придвинуться ближе, прижав его ступню к своей груди и забравшись всей рукой ему под юбки. Те так удобно и откровенно бесстыже сбились вокруг голых Артуровых коленок, что любой вошедший в комнату сразу бы понял, что тут происходит. – Гладкие, – произнёс Мерлин. Он так и собирался отпускать односложные комментарии по поводу бёдер Артура? Под тяжелой тканью одной верхней юбки и двух нижних было так жарко. Артур чувствовал, как его кожа становится влажной под уже липкой Мерлиновой ладонью. Какое-то непривычное, скручивающееся спиралью напряжение собиралось у Артура в низу живота: оно сплеталось в сияющий золотой узел чего-то – чего-то особенного, невыразимого и пронзительного, чего-то нестерпимо острого, на грани боли и необходимости. Это нечто нарастало и расходилось волнами по всему телу Артура, заставляя того чувствовать отчаянное желание, ощущать себя влажным и скользким. «Ближе, – безмолвно умолял Артур, не понимая, да и не желая понимать, чего именно просит. – Ближе, чтоб тебя…» Кончики пальцев Мерлина послушно скользнули ближе, но недостаточно близко… не… не… – Ах! – Ноги Артура поддались внезапной, шокирующей, сотрясшей всё тело конвульсии, которая бросила его в очередную волну пота и сорвала унизительно громкий крик с его губ. Он выгнулся как натянутая тетива и обхватил ногой дурацкую, очаровательную, тощую шею Мерлина, – и следующее, что он понял: Мерлин упал лицом в его сбившиеся юбки, а рука его оказалась сброшена с бедра Артура. – Умф! – воскликнул Мерлин, шокированный не меньше его, прежде чем вывернуться, отпрянуть и упасть назад, приземлившись на локти. Глаза его были широко распахнутыми, лицо покрасневшим, а сам он был очень, очень трезвым. – Черт, – прошипел Артур, обозлившись на внезапное пробуждение и дрожь всё ещё неудовлетворенного тела. Он был так близок, так чертовски близок, а затем сам же всё и испортил. Казалось, Мерлин на мгновение потерял дар речи. Разинув рот, он глазел на Артура с покрытого тростником пола, потрясенный видом растрёпанной, едва не лишенной невинности принцессы. Однако его полнейшее изумление быстро сменилось выражением абсолютного ужаса – и ужаса такой величины, что Артур счёл необходимым вмешаться. – Ты не понимал, что делаешь, – подсказал Артур, и Мерлин дёрнулся, словно марионетка на ниточке. – Н-но… – Ты не понимал, ты был пьян, и я воспользовался своим высоким положением и твоей глупой, тупоголовой… – Но я… – Тихо, Мерлин, я пытаюсь спасти тебя от обезглавливания. – Артур продолжил: – Глупой, тупоголовой невинностью, поскольку ты понятия не имел, каким образом ты влияешь на моё женское тело, у которого, очевидно, нет ни вкуса, ни нормы приличия, – и ты ни в коем случае, никоим образом не несёшь ответственности за… – Подожди, – потрясённо сказал Мерлин. Он всё ещё не поднялся с локтей, и Артур полностью осознавал, каким трахабельным он выглядел в такой позе. – П-подожди. Я… Я оказываю на тебя влияние? – Видимо, это открытие потрясло его больше, чем тот факт, что он только что шарил рукой у принца под юбкой. Но Артур не собирался это обсуждать. Мерлину необязательно было знать все подробности его нездоровой увлечённостью долговязыми слугами. – Сейчас ты уйдёшь, – сказал Артур и, умолчав «чтобы я мог поласкать себя», закончил: – И никогда не заговоришь об этом снова. – Я на тебя влияю, – повторил Мерлин, всё ещё страдая присущей ему избирательностью слуха. Затем, словно вспомнив о чем-то, спросил: – Сэр Эван тоже на тебя влиял? – Что? – Сама мысль была настолько отталкивающей, что Артур на краткий миг забыл, что всё ещё был влажным и зудящим там, и что Мерлину нужно было убираться отсюда немедленно, если принц хотел удовлетворить себя. Но… Но… Эван! Или любой из этих рыцарей-лицемеров! – Не говори ерунду. – Ерунду, – эхом откликнулся Мерлин, а затем лицо его приняло чудное выражение. – Ерунду, – повторил он со странной, недоверчивой улыбкой, показавшейся в уголках рта. «Не смей светить на меня своими ямочками», – с отчаянием подумал Артур. – Если бы мне нужен был слуга-попугай, Мерлин, я бы его завёл. – Мерлин, будь он проклят, улыбался своими ямочками. Артур поёрзал в кресле. – По-моему, я велел тебе уйти. – Велел, – Мерлин расплылся в ухмылке. – Но вы же знаете меня, милорд. Когда я вообще вас слушался? – Ужасный слуга, – промолвил Артур; сердце его сильно забилось. Это были его собственные слова – его слова, – брошенные ему в лицо, и это было так похоже на Мерлина – на идиотского крестьянского мальчишку, который отказывался вести себя с ним иначе только потому, что Артур был принцем, и отказывался вести себя иначе только потому, что он стал женщиной. Так похоже на Мерлина: отказываться называть его миледи, но продолжать звать его задницей. Так похоже на Мерлина: постоянно отказываться слушаться, постоянно отказываться подчиняться, постоянно отказываться уходить. В смертельной ли опасности, или в лабиринте Гедрефа, или в логове монстра – он всегда, всегда, всегда отказывался уходить. – Ужасный слуга, – повторил Артур, на этот раз с хрипотцой в голосе. Теперь всё обрело смысл: ласковые руки Мерлина, перебинтовывавшие его после турнира, нелепая вспышка слуги на сегодняшнем пиру, – всё, всё. Артур буквально чувствовал, как что-то в нём дрогнуло, разбилось вдребезги и вновь срослось в нечто тугое и крепкое. Это было почти страшно – вот только не было, потому что Артур знал это уже давно. Вернее, его тело знало – и пыталось намекнуть ему, пока всё в конце концов ни прояснилось. – Да, – сказал Мерлин нетвёрдым голосом. Должно быть, намерения Артура отразились на его лице, потому что губы Мерлина разомкнулись, и он снова сделал эту вещь: растёкся по полу как сироп, от макушки до кончиков ног, – и лицо его осветилось похотливо-ярким светом, приглашавшим Артура выпить его до дна. Нет. Ещё не время. – Ты пьян, – сказал Артур, потому что должен был это сказать. – Лишь чуть-чуть, – возразил Мерлин; его грудная клетка поднималась и опускалась быстрее с каждым мгновением. – Я использую тебя. – Вовсе нет, – снова возразил Мерлин. – М-м-м. По крайней мере… пока что. – А ты бы этого хотел? – Артур так крепко вцепился в подлокотники кресла, что удивительно, как те не сломались. – Да, – выдохнул Мерлин. – Ты возбуждён, – сказал Артур, потому что Мерлин был возбуждён, обязан был быть. – Д-да, – с запинкой ответил Мерлин и ахнул, втянув в себя воздух, когда Артур поставил ногу на его пах – ту самую, которую Мерлин ласкал чуть раньше, – и прижал ступню к обнаруженной там эрекции, словно та была его собственностью. Что так и было. – Скажи это, – приказал Артур: ведь он чувствовал ответ под натянувшейся тканью потертых штанов, прямо под своей ногой, – и одних очертаний было достаточно, чтобы свести его с ума. Он чувствовал себя свихнувшимся, безрассудным, разгоряченным. Слова обжигали язык. – Ты возбуждён. Скажи это. – Я… Я… – Мерлин казался почти напуганным, но Артур знал, что это был за страх – не страх перед Артуром, вовсе нет, а страх потерять контроль. Что ж, ему же хуже, потому что Артур намеревался заставить его потерять контроль. Он поджал пальцы на ноге, надавливая, и бёдра Мерлина беспомощно вскинулись. – В-возбужден, я… Чёрт, Артур, пожалуйста… Может, дело было в том, как прозвучало его имя из Мерлиновых уст; может – в голосе Мерлина: ломанном, какого Артур никогда у него не слышал; может – в том факте, что Мерлин, который никогда ничего не просил и никогда ни перед кем не сдавался, умолял его. А может, всё вместе. Ошеломляющий жар пронёсся по венам Артура: внезапный и беспощадный, как проклятие. Всё, довольно. В мгновение ока Артур вскочил со стула и бросился на Мерлина, безошибочно обхватив ладонями его запястья и крепко прижав его руки к усыпанному тростником полу. Это было откровенно странно: устраивать своё платье так, чтобы удобнее было оседлать Мерлина, – но для этого понадобилось лишь лёгкое движение бедрами, – и глаза Мерлина едва не сошлись на переносице, когда Артур уселся на нём сверху, упершись коленями по бокам от него. – Гнх, – вымолвил Мерлин, и тогда Артур наклонился вперёд и прижался своим торсом к его. – Ч-черт… Что… У тебя и правда есть… – Да, у меня есть груди, – пропыхтел Артур, – на которые ты даже смотреть не желал. – Я не осмеливался обнажить свои желания… – Хм. Почему бы тогда тебе не обнажить мою грудь? Мерлин застонал. Его запястья завертелись в Артуровой хватке, и Артур отпустил их: ему очень хотелось узнать, что сделают эти преданные, загрубевшие крестьянские руки. Разумеется, они тут же взлетели к застёжкам платья на его спине – с которыми Артур с радостью бы помог, вот только Мерлину, похоже, помощь вовсе не требовалась. Тесёмки на его шее развязались словно по волшебству, Артур почти не ощутил рывок за шнуровку. В нём снова вспыхнула прежняя ревность, и Артур коснулся губами Мерлинова уха: – Часто этим занимаешься, да? Руки Мерлина дёрнулись у Артура за спиной, последние тесёмки распустились. – Э-э, нет, – сказал он. – Я просто… Я привык развязывать твои дурацкие византийские рубашки с запутанной шнуровкой. – Они не дурацкие. – И тут Артур кое-что осознал. – Я ещё не поцеловал тебя. Щеки Мерлина ещё больше покраснели. Боже, он и правда нечасто этим занимался, если его смущали такие малости. Мерлин приподнял подбородок, словно предлагая, и Артур едва сдержал ухмылку. – Ну так… Ну так поцелуй. – Нет. – Артур поёрзал, всё ещё лежа на нём сверху, грудью к груди, давая почувствовать, как он знал по прежнему опыту, соблазнительную мягкость. Интересно, все ли женщины ощущали себя такими восхитительно-порочными, когда делали это намеренно. Потому что они и правда делали это намеренно – теперь Артур был в этом уверен. Он снова качнулся, легонько скользя своей покрытой тканью грудью по грудной клетке Мерлина – и дыхание того сорвалось. – Ч-что? – Я сказал нет. – Он нежно подул Мерлину в подбородок, и мгновенная дрожь прокатилась по телу слуги – дрожь, на которую безотчётно откликнулся Артур: его губы, прижатые к коже Мерлина, затрепетали. – Я не стану тебя целовать. Ты меня целуй. К удивлению Артура, Мерлин закатил глаза. – Мне следовало догадаться, – пробормотал он, поглаживая ладонями расшнурованную спину принца: пальцы погружались между полосками шёлка, лёгкими, сводящими с ума движениями касаясь мучительно голой кожи. И, может, он в самом деле делал это раньше, потому что прикосновения напоминали полёт очень тёплых, очень дразнящих бабочек на его спине. «Я тебе не арфа, – хотел сказать Артур. – Прекрати играть на мне». Но вместо этого протянул, как он надеялся, своим самым невозмутимым тоном: – О, так ты всё же что-то знаешь? Поразительно. – Задница. – Пальцы Мерлина проложили путь к его затылку и отвели в сторону светлую прядь. – Я так и знал, что ты всё ещё задница. Сними с меня туфли, Мерлин. Скажи мне, что ты возбуждён, Мерлин. Развяжи мой корсет, Мерлин. Целуй меня, Мерлин. – Он покачал головой, снова улыбаясь своими раздражающими ямочками. – Ты никогда не перестанешь мне приказывать, да? – А ты когда-нибудь перестанешь игнорировать приказы? – Ну-у, – Мерлин осмелился сам использовать протяжный тон, – я мог бы. Если они в моих интересах. – Поцеловать меня – в твоих интересах? – Даже не знаю, – ответил Мерлин – вот ублюдок – и ухмыльнулся. – А ты как думаешь? – Я думаю, что ты ужасный слуга. – Артур был абсолютно уверен, что никогда ещё никого так не ненавидел. Если Мерлин не поцелует его сейчас же, то пусть не винит потом Артура за то, что тот сорвал с него штаны и взял силой. – Я знаю, – сказал Мерлин и имел наглость тихо засмеяться, обхватив Артура руками за шею и наконец-то, наконец-то притянув его в поцелуй. – Я знаю. Рот Мерлина был совершенно не таким, как ожидал Артур. Не то чтобы он вообще ожидал чего-то – он ведь не сумасшедший, чтобы размышлять о том, каким будет на вкус рот его слуги, – но Артур всё ещё был совершенно не готов к его неприкрытой, беззастенчивой жадности, отдающей элем сладости, горячности и жару. Каким бы застенчивым, рассеянным и глупым ни был Мерлин, его рот являл собой абсолютную противоположность – Мерлин целовал Артура так, словно знал его, ждал его, был уверен, что он придёт. Так, словно был хранителем секрета, а Артур – тем самым секретом: негласным, священным и неоспоримо его. Он целовал с уверенностью, и отчаянием, и неукротимой жаждой, словно яростно клеймил свою собственность, – Артуру ещё никто и никогда не выказывал такого обладания. В Мерлине не было изящества – но оно и не требовалось: Мерлин вздрагивал и раскрывался с таким искренним голодом, который потряс Артура до глубины души, потому что Мерлин обнажил всего себя перед ним и, сделав это, обнажил и Артура тоже. Это… это было… Артур не мог вдохнуть, но ему было всё равно… Мерлин вылизывал его дочиста, избавлял от всех посторонних привкусов, кроме своего: кислая сладость эля, растворяющаяся до вкуса чистого пота, соли и слюны. Потому что Мерлин был чистым – в том смысле, какого Артуру никогда не дано было узнать или понять; он мог лишь принимать то, что Мерлин давал ему, и пытаться дать что-то в ответ. Рот Мерлина был сочным, как летний лес: темным, топким и влажным, – и обладал глубиной и необузданностью, которые казались непостижимыми, казались вечными, и древними, и отчаянными, и юными, и Артуру чудилось, будто он ныряет вниз головой в странный, сокрушительный экстаз – в бездну, из которой нет спасения. Их губы уже распухли от поцелуев и приятно ныли, но они не могли остановиться. Языки слепо искали друг друга, ладони Мерлина обхватили лицо Артура, и было дыхание – одно на двоих, и жар, и касания, и раскачивание, и Артур беспомощно вжимался в него, двигаясь непристойными кругами, которые Мерлин встречал на полпути, подаваясь ему навстречу, и этому не было конца, не было края, и Артуру хотелось взять охвативший их огонь и поджечь всё вокруг… Артур вывернулся из его рук задыхающимся, с кружащейся от шока головой, почти ничего не видя перед глазами из-за нехватки кислорода. Он царапал зубами подбородок Мерлина, бормоча что-то низким, гортанным, определённо не женственным голосом – какой-то несвязный бред, который, однако, заставил Мерлина застонать… – Тунику. Снимай. Снимай её, Мерлин, чтоб тебя… И пальцы Артура уже цеплялись за подол Мерлиновой рубахи, задирая её: простая шерсть казалась грубой под его руками. Но Мерлин, похоже, оставался всё таким же неуклюжим и глупым, как обычно, поскольку ему понадобилось несколько секунд, чтобы очнуться и помочь. – Д-да, м-м-м, конечно. – Голос его был надтреснутым, как высохшая на солнце почва, и затем руки Артура оказались на нём – на Солнце, потому что кожа Мерлина горела, словно в лихорадке, и была горячее, чем что угодно на Земле. И когда Мерлин неловко выпутался из собственных рукавов и отбросил тунику в сторону, Артур наконец-то смог пробежаться пальцами по всему худому торсу к его соблазнительному, позабытому кадыку, с которого всё и началось. Артур помассировал его; Мерлин выгнулся. Редкие жёсткие волоски на груди щекотали ладони, и Артур осознал, что снова опустил руки Мерлину на грудь, проследив путь румянца, опалившего его кожу. Дыхание Мерлин вырывалось с хрипом, становясь медленнее и глубже с каждым вдохом – а сердце Артура напротив ускоряло ритм, грохоча в груди словно запряженная карета. – Меня, – сказал Артур, – меня тоже. – Он и сам не понимал, о чем он, пока Мерлин снова не потянулся к его блузе, развязывая оставшиеся шнурки на спине. Однако он не снял её сразу, и Артур нетерпеливо запыхтел. – Мне можно… Мне правда можно… Чёрт возьми. Мерлин снова начал мыслить связно – или что у него там сходило за связные мысли, – но Артур не собирался поощрять эту внезапную, несвойственную ему робость, которую Мерлин никогда не проявлял, даже будучи в колодках. – Можно, – ответил Артур и, когда Мерлин так и не шелохнулся, добавил: – Нужно. Но Мерлин выглядел так, словно его огрели по голове тупым предметом, поэтому Артур решил раз в жизни уступить ему и сделать всю смущающую работу самому. Артур повел плечами, позволив блузе и расшнурованному корсету соскользнуть, – и вот он оказался голым перед Мерлином, в этой странной женской ипостаси, – таким, каким никому не позволял себя увидеть, и это было… Это было… – О. Мой. Бог, – выдохнул Мерлин, и голос его пустил стаю мурашек по коже Артура. Мерлин, придурок, просто лежал там и пялился. Артур смутно осознал, что его соски затвердели. Он передёрнул плечами. – Ну? – в конце концов произнес он, желая, чтобы вопрос прозвучал раздраженно, но вышло всего лишь нерешительно. – Прикоснись ко мне, болван. Мерлин сглотнул. – Хо… хорошо. – Он поднял руки – трясущиеся, как у пономаря перед Священным Граалем, – и обхватил его ладонями: тёплыми, мозолистыми и потрясающими, и выдох, вырвавшийся при этом у них обоих, прозвучал оглушающе в тишине комнаты. Камин потрескивал. Пальцы Мерлина сдвинулись, всего на дюйм, пока не коснулись сосков, – и Артур втянул воздух, ощутив, как его пронзила резкая волна жара. Мерлин, в свою очередь, всё ещё глядел на его грудь как на некое откровение. – Испытываешь религиозный опыт? – Ну вот опять – Артур хотел прозвучать самодовольно, может, даже насмешливо, но голос выдал его острое удовольствие. – Я. – Мерлин выглядел потрясенным. – Я понятия не имел, что они так делают. – Как делают? – Так, – сказал Мерлин и снова обвёл пальцами его соски, пока те не загрубели, не затвердели и не заострились, а потом Мерлин сделал это снова, потрясающий подонок, и… – Продолжай, – велел Артур, понимая, что голос звучит так, словно он раскалывался на куски. И не важно, что его разум ухватился за слова Мерлина жадными маленьким кулачками и зарябил торжествующими вспышками понимания, начинавшимися с «впервые» и заканчивавшимися «мой». Но когда это Мерлин повиновался? Очевидно, никогда, потому что вместо того, чтобы продолжить ласкать его соски, как послушный мальчик, он убрал руки со словами «извини, я должен» и в следующий момент уже приподнимался и целовал его грудь – и, возможно, не подчиняться приказам было здорово, было восхитительно, потому что… – Блядь, – простонал Артур, уронив голову и взмахнув волосами, так что они закрыли от него огонь в камине. Но это было неважно, ведь теперь огонь был в Мерлине, в крошечных лижущих язычках пламени, опалявших соски Артура, и в плюшевых, вельветовых поцелуях мягких губ, которые втягивали их по очереди, и омывали, и ласкали, и сосали. Возбуждение скрутило Артура и вывернуло наизнанку, мучительно сладкое, и он вдруг понял, что пальцы его запутались не в соломе на полу, а в волосах Мерлина. А Мерлин, чёрт бы его побрал, всё сосал и сосал, пока соски Артура не превратились в маленькие набухшие подушечки: мягкие, ноющие и влажные от слюны. Артур вздрогнул, издал низкий жалобный звук, и Мерлин сместился, обвёл языком очертания его груди, а затем - под ней, вылизывая мягкую тяжесть и, без сомнения, солёную складку у основания, – а потом одним обжигающе-лижущим движением снова скользнул вверх, вдоль по грудной кости, до самого горла; оставшаяся дорожка слюны остывала и пощипывала, и… – Стой, – приказал Артур, оттягивая его голову, и Мерлин воззрился на него с блестящими губами, выглядя порочным, красивым и голодным. Артур едва не забыл, зачем вообще остановил Мерлина, почему обязан был это сделать, но, к счастью, его голосовые связки сами вспомнили, потому что… – В тебе, – прорычал он. – Я хочу быть в тебе, чёрт возьми, но я не могу… – Да, – бездумно вторил Мерлин, – да. – Его руки неожиданно оказались на бёдрах Артура и прижали их к себе: похоже, его глупый слуга уже забыл, что ниже талии тело Артура тоже было женским, – но этого хватило, чтобы к принцу вернулось осознание своего затруднительного положения: насколько влажно и скользко было у него между ног. – Я же сказал, что не могу, – процедил он с сожалением и разочарованием. – Чт..? – К Мерлину снова возвращалась способность мыслить связно – медленнее, чем к Артуру, но этого стоило ожидать. Мерлин заморгал, глядя на него своими тёмными затуманенными глазами, и если бы Артур мог, то уже оказался бы в нём. – Я не могу. Тебя. Трахнуть, – объяснил он, раскачиваясь на Мерлине сильнее с каждым словом, будто в доказательство. – Поэтому тебе придётся трахнуть меня. Понимаешь? Взгляд Мерлина начал проясняться, лицо его приняло ошарашенное выражение. – Что? Артур не ответил. Просто потянулся к штанам Мерлина и принялся развязывать их унизительно неловкими пальцами. Артур никогда раньше не делал этого ни с одним мужчиной, никогда, но одна мысль о том, чтобы отпустить Мерлина, не взяв его, была невыносима. Странные, беспорядочные искры пробегали по его нервам и собирались между ног, объединяясь в настойчивую, безотлагательную потребность ощутить нечто внутри – что было неестественно и абсолютно нечестно, потому что рассудок Артура желал совершенно иного, для чего его теперешнее тело было не приспособлено. – С-стой, – произнёс Мерлин, с каждой секундой выглядя все более растерянным. – Подожди, Артур… – Я собираюсь засунуть тебя в себя. – Пальцы Артура нашли его эрекцию, высвободили её из штанов, и Мерлин хныкнул – так что Артур едва не кончил на месте. Он никогда не прикасался так к мужчине, никогда не держал… Боже, это же Мерлинов… Он держал в руке член Мерлина, такой твёрдый, такой возбуждённый, что тому наверняка было больно. И у Мерлина был такой полу-испуганный, полу-жаждущий взгляд, что Артуру захотелось доставить его на вершину блаженства, увидеть, что останется от Мерлина, когда он присвоит себе его всего. – Мы не можем этого сделать, – говорил Мерлин тихим, дрожащим, благоговейным голосом. – Артур, мы не можем… – Почему, чёрт возьми, мы не можем? – Артур провёл пальцем по всей длине его члена; он был похож на его собственный, когда тот у него ещё был: так же приподнимался и дёргался. Не так уж и странно. – Из-за заклинания и… Что если… Что если ты теперь девственница? – Ну, вот мы и выясним, разве нет? – Но тебе же будет больно! – Меня протыкали грёбанным мечом, Мерлин. Не думаю, что мне будет так же больно. – …поверить не могу, что ты сравнил меня с жестоким насильником, жаждущим физической расправы, – пробормотал Мерлин. По всей видимости, он уже бредил от желания. Его ладони порхали над бедрами Артура, словно не решаясь прикоснуться, и Артур сел так, чтобы смотреть Мерлину в глаза. – Это я здесь тебя насилую. – Да, да, конечно, ты. – Рот Мерлина странным образом изогнулся, словно тот не мог решить, сжать ли губы в беспокойстве или растянуть их в улыбке. Вот идиот, он и правда боялся причинить Артуру боль, когда единственное, что могло сейчас навредить ему – это невозможность кончить. – Тебе требуется убеждение? – Артур обхватил его рукой – увереннее, чем раньше. Мерлину не стоило ожидать, что ему будет легко, когда Артур сам не мог расслабиться. Поэтому он крепче сжал ладонь – словно привык это делать, словно где-то на периферии сознания не трясся от страха при мысли об этом внутри себя. Артур ласкал член Мерлина, постепенно сдвигаясь так, чтобы тот оказался между его ног, и глубоко вдохнул. Теперь руки Мерлина осмелились сжать его бёдра. – Нам необязательно это делать, – настойчиво повторил он, и Артур видел, каких усилий ему это стоило: уши Мерлина полыхали красным, а член отчаянно пульсировал в кулаке. – Завтра ты можешь стать самим собой. И тогда можешь… сделать. То, что хочешь. То, чего мы оба хотим. Артур… – А что если завтра я не стану самим собой? Пальцы Мерлина непроизвольно сжались. – И ни послезавтра? И никогда? – Это невоз… – Это абсолютно возможно, Мерлин, мать твою, и не смей мне возражать. Зелье, которое варит Гаюс, может не сработать, и ты сам это знаешь. Я беру то, что могу, тогда, когда могу. Ты откажешь мне в этом? – Будь всё проклято, ну почему его голос дрожал? О, отлично, теперь Мерлин уже не поверит, что всё в порядке. Артур попытался взять себя в руки – и потерпел неудачу. – Откажешь? Что-то во взгляде Мерлина сломалось: смягчилось, или потемнело, или… Артур не был уверен, но, что бы это ни было, Мерлин поднялся с пола и обнял его обеими руками. И было так унизительно, что Мерлин считал себя обязанным это сделать, – но Артур всё же позволил. Ради Мерлина. – Мне без разницы, – прошептал Мерлин ему на ухо, – кто ты. Ты ведь это знаешь? "Заткнись, чтоб тебя". Дыхание Мерлина, голос Мерлина, упрямство Мерлина и его вечная настойчивость. – Артур? – Я тебя ненавижу, – пробурчал Артур ему в плечо, и Мерлин издал удивлённый смешок. – За что на этот раз? "За то, что заставил меня осознать вещи, которые я никогда не должен был осознать". – За то, что никак не заткнёшься. – И затем он поцеловал Мерлина, так нежно как мог, опровергая собственные слова, – а в следующее мгновение опускался, опускался на Мерлина, принимая его в себя. Мир раскололся. Мерлин продолжал обнимать его, продолжал целовать его, хотя Артур чувствовал большим пальцем, прижатым к его шее, как бешено колотился его пульс. Видимо, Мерлин решил не двигаться, и Артур был ему за это благодарен, потому что он ощущал себя лишившимся сердцевины яблоком, и это было чертовски больно. – Блядь, – ахнул он. Глаза слезились, он едва понимал, что бёдра его дрожали, а нутро прошила тупая молния, распространявшаяся по всему телу: мучительная, ослепляющая и горячая. – Бляяядь, – повторил он. Но это ничего. Абсолютно ничего, всего лишь… – Артур. – Голос Мерлина будто врезался в него. – Артур, ты… – В порядке, – выдавил тот сквозь стиснутые зубы и не к месту вспомнил огромный таран, которым приказал своим рыцарям пробить ворота Кренвинского замка в прошлом году. Интересно, те ворота так же себя ощущали? – Ох, блядь. – Если не скажешь что-нибудь другое, – осмелился пригрозить Мерлин, – то я остановлюсь. – Ты не можешь остановиться, имбецил. Только попробуй – и я тебя убью. – Ладно, – слабо отозвался Мерлин, – хорошо. Хорошо. – И зашипел, поскольку Артур теперь действительно оседлал его – как говорится, принял меч по самую рукоять, – и шок от осознания прокатился по телу принца: эта заполненность, и тяжесть, и да. – Я сделал это. – Артур задыхался, чувствуя головокружение. Кожа казалась тонкой и натянутой, словно вот-вот лопнет. Место между ног пульсировало и сочилось болью. Его затрясло, и немного этой влаги вытекло из него прямо на Мерлина – вокруг Мерлина, о боже, потому что, несмотря ни на что, его тело всё ещё хотело, чтобы его трахнули. Артур моргнул в попытке прояснить зрение и увидел перед собой подбородок Мерлина, запрокинутый и покрытый синяками в трёх разных местах: значит, Артур, сам того не сознавая, кусал его. Сильно. Мерлин абсолютно, полностью затих. Кажется, он дрожал или... или трясся, потому что глаза его были крепко зажмурены, а костяшки пальцев, впившихся в бедра Артура, побелели. И выглядел он таким напуганным и пропавшим, будто находился на пороге смерти. Или возрождения. – Мерлин, – позвал его Артур и чуть приподнялся, чтобы тут же опуститься снова. Мерлин хныкнул. – Мерлин, – снова произнес Артур. Скольжение члена внутри него казалось чем-то нереальным, словно ощущение из другого мира: шелковисто-горячее, и неумолимое, и неизменное, как прилив. Бёдра его не переставая раскачивались. – Мерлин, – сказал он приказным тоном, и Мерлин наконец открыл глаза. На мгновение они полыхнули золотом – львиным, нечеловеческим, диким, – но затем всё исчезло (несомненно, лишь игра света), и Мерлин застонал. – Пытаюсь… Я пытаюсь не… – Не что? – …не обрушить замок нам на головы, – закончил Мерлин с хриплым смешком, и голос его звучал так потерянно, что Артур обхватил ладонями его лицо. – Не глупи, Мерлин. Ты не можешь сдвинуть целый замок. – Я могу сдвинуть весь мир, – прорычал Мерлин, и с поразительной силой, которой Артур никогда не ожидал от столь хрупкого тела, Мерлин перекатил его на спину и прижал к полу. Перемена позиции заставила обоих застонать. Мерлин теперь в самом деле был в нём, по собственной воле и своими силами, и это было… – Единственное, что ты сдвинул, это меня, – заметил Артур, задыхаясь. Он определённо был мазохистом и самоубийцей, пытаясь спровоцировать своего слугу разорвать его надвое. – Я же сказал, – повторил Мерлин, – весь мир… И, прежде чем Артур успел осмыслить его слова, Мерлин уже вбивался в него: снова, и снова, и снова, – и Артур запрокинул голову и закричал, чувствуя, как раскрывается в нескольких дрожащих, подбрасывающих движениях, которыми его плоть жадно сжималась вокруг члена Мерлина, пытаясь удержать его в себе каждым дюймом своего существа. И сейчас Артур не мог вынести и мысли о том, что Мерлина не будет в нём, пусть даже на мгновение, – вот почему он обхватил его ногами, и соединил лодыжки у него за спиной, и цеплялся за его плечи, повторяя раз за разом… – Трахни меня, трахни меня, трахни меня, Мерлин… А Мерлин дрожал всем телом, и пронзал, и вбивался; глаза закрыты, а лицо чуть отвернуто в сторону, словно он сдерживал что-то, удерживал что-то в себе – и Артур не мог этого вынести, поэтому он целовал Мерлина в висок, целовал его влажные от пота волосы, целовал его рот, целовал подбородок и говорил: «Сделай это, сделай, отдай мне всё, Мерлин… дай мне…» И Мерлин дал: задрал ноги Артура ещё выше – юбка смялась между их телами, а шнуровка платья больно терлась по животу и соскам Артура – и с силой толкнулся в него. Всего раз – и тут же выскользнул наружу и потерся членом о бедро Артура, кончая со стоном «обожебожебоже»; и если бы Артур не был так потрясен ощущением чужого семени, излившегося на его кожу, он бы почувствовал благодарность Мерлину, за то что тот не кончил в него. – Пожалуйста, – говорил Мерлин, – пожалуйста, я должен. – В его словах не было никакого смысла, однако в следующий момент Мерлин спустился вниз по его телу, скользнул руками под юбку и задрал её, путаясь в слоях, пока не убрал все с дороги со словами: – Попробовать тебя, я должен попробовать тебя на вкус, попробовать себя в тебе, Артур… И тогда Артур понял, что Мерлин и правда может сдвинуть весь мир, потому что язык Мерлина был прямо там, вылизывая его, раскрывая, всасывая жадно и отчаянно; и было влажно, и мокро, и скользко, и Артур слышал, как сам хнычет, выгибаясь всем телом, зарывшись пальцами в нелепые волосы Мерлина, дёргая их, возможно даже вырывая, но ему было откровенно все равно, потому что он кончал, тоже: волны разрушительного, пульсирующего жара, ужасно похожие на жажду крови, и разрушение, и разламывание, и взятие – вот только на самом деле это он давал Мерлину, а Мерлин брал - ради него, у него; глухо и сладко мыча в липкие складки его тела, и язык его исследовал, пробовал и обжигал. – Хватит, – повторял Артур, – хватит. – Уже становилось больно: острый, чересчур пронзительный пик чувствительности в той влажности, что воцарилась у него между ног, – и язык Мерлина проходился прямо по нему, прямо по этому пику. На этот раз Артур потянул его за волосы и оттащил прочь – Хватит, – сказал он, – пожалуйста. – И Мерлин снова пополз вверх, целуя его плечи, шепча нечто похожее на «тише», и «Артур», и «мой». Последнее заставило Артура моргнуть и вернуться в реальность содеянного: в ту реальность, где он был измятым, насквозь промокшим и откровенно изнасилованным. Где чувствовал себя грязным и хорошенько оттраханным, и таким цельным, как никогда раньше, – вероятно, потому что никто прежде не осмеливался воспользоваться им с такой несдержанностью, даже в бытность его мужчиной. Мерлин продолжал целовать его: волосы, уши, лицо, – и Артур слегка сместился, пока они не встретились губами. У Мерлина был вкус самого Артура, и того прошила дрожь желания, одновременно зарождая в нём самое ужасное собственническое чувство, которое ему доводилось испытывать. Одна лишь мысль о том, что Мерлин будет на вкус как кто-то ещё… Будет брать кого-то другого… – Мой, – эхом откликнулся Артур, и Мерлин вцепился в него, и задрожал, и застонал. Тростник с пола запутался в волосах Артура, и ощущение было неудобным, странным и неправильным: у него не должно было быть таких длинных волос. Но тяжесть Мерлина на нём была чем-то предначертанным, приятным и правильным, а остальное можно было игнорировать и погрузиться в отголоски удовольствия, всё ещё гулявшего внутри. Его тело напоминало цимбалы, в которые били долго и не жалея сил. Интересно, все женщины были такими чувствительными после оргазма? – Ты в порядке? – спросил Мерлин, в конце концов отстранившись, и Артур едва сдержал порыв дать ему подзатыльник за то, что он посмел думать, будто Артур какая-то нежная девица в беде. В пропотевшем платье – возможно, но... – Конечно, в порядке, – ответил он, скорее сипло, чем возмущенно, и губы Мерлина изогнулись в улыбке. Артур мстительно спросил: – А ты? – Кажется, я только что умер, – сказал Мерлин и широко ухмыльнулся, когда Артур уставился на него. – Рад узнать, что это был настолько приятный опыт, – проворчал он. Мерлин уткнулся ему в шею и засмеялся, согрев тёплым дыханием его плечо. – Я имел в виду, умер и попал в рай, но да. – Мерлин был раскрасневшимся и очаровательно потрясённым. – Ты действительно восхитительный. Это было... Я даже описать не могу, это было так... Честное слово, я бы не возражал, если бы в тот момент наступил конец света. – Хорошо же, что он не наступил. Иначе бы мы не смогли сделать это снова. – Снова. – Изумление озарило лицо Мерлина, и Артур протянул руку и коснулся его, чтобы забрать себе частичку этого изумления. А потом обхватил Мерлина за шею и притянул к себе для одного-единственного поцелуя. – Хмм. – Артур был сонным, а ещё отчаянно хотел принять ванну, но волосы у Мерлина на затылке так мягко скользили между пальцами, а сам он так чудесно играл роль одеяла. Артур встретился глазами с Мерлином, который смотрел на него сверху вниз, и внезапно ничто уже не казалось странным. Ни женское тело Артура, ни то, что он лишился невинности с собственным слугой, ни валяние нагишом на полу. Ничто из этого не казалось странным, совсем. Глаза Мерлина были тёмно-синими, почти чёрными от желания, и светились радостью. Он, как лениво отметил Артур, очень напоминал пилигрима, достигшего конечного пункта своего путешествия. Ему шла эта уверенность. В это мгновение Артур решил, что сделает всё от него зависящее, чтобы она не покидала Мерлина. – Хотите, чтобы ваш слуга отнёс вас в постель, Ваше Высочество? – Ох, заткнись, – проворчал Артур, неспособный в должной мере отреагировать на эту язвительную подколку – и на отголосок беспокойства, скрытый за нежным поддразниванием. – Я в порядке. Хотя он всё равно позволил отнести себя в постель. Просто ради Мерлина. - Fin. -