Лекарство от одиночества

Я никогда не любил знакомства в интернете. Все, что ты знаешь о человеке после договора о встрече – скупую личную информацию вроде роста, веса и возраста, ну, иногда еще длины члена, и адрес, по которому нужно приехать. Ах, да, еще пара фотографий. Целью таких интернет-знакомств чаще всего является «потрахаться на одну ночь». Ну, или на две, если сильно понравится. Среди моих многочисленных знакомых не было ни одного, который нашел бы свое «счастье» в интернете. Сам я был счастливым обладателем «стабильных отношений» и даже вот уже пять лет как носил на пальце кольцо. Так что я стабильно отсасывал своему мужу с утра и так же стабильно трахал его вечером. Наверное, я любил его, не знаю. Вернее, я точно знаю, что когда-то любил. Давно. Но сейчас наши отношения превратились в рутину, которая устраивала нас обоих. Так я думал. Пока не нашел на столе записку с единственным словом «прости». Там же лежало и золотое обручальное кольцо. В настоящем браке мы не состояли, так что развод у нас выглядел именно так: записка и кольцо на кухонном столе. Символично. Именно здесь, на этой кухне, я когда-то попросил Анхеля надеть это кольцо. А потом на этом самом столе и трахнул. Господи, как же давно это было... Но самое смешное, что я не испытал ничего. Ни боли, ни обиды. Только пустоту. Я просто почувствовал, как в груди вдруг ширится холодная пропасть, зародившаяся еще давно, тогда, когда мы перестали целоваться. И вот, спустя три месяца, я, двадцатидевятилетний мужчина, сижу в салоне своей дорогой тачки и жду, когда на часах появится нужное число. Девятнадцать ноль-ноль. Так тот парень указал в своем последнем сообщении. Сколько он там сказал ему лет? Девятнадцать? Наверное, лучше было бы встретиться у меня, но я как-то побрезговал вести в дом, будем называть вещи своими именами, шлюху. Так что когда мальчишка назвал адрес, я был рад. Это была самая окраина города. Трущобы. Дома на снос, бюджетное жилье, ночлежки... Когда-то и я жил в таком месте. Но потом дела мои пошли в гору, и к двадцати трем годам я оказался вполне обеспеченным членом общества со всеми этой обеспеченности атрибутами. Линия 102, дом 341. Надо же, теперь тут и названий улиц нет. Все пронумеровали. Наверное, для удобства полиции. Гораздо легче загрузить в память дрона именно цифры. «Убийство на линии 102». Безлично, функционально. Можно не думать о том, что кого-то живого вдруг не стало. Восемнадцать пятьдесят девять. Пора. В неловких ситуациях я всегда становлюсь излишне пунктуальным. Закрываю машину, перехожу покрытую растрескавшимся асфальтом, заваленную мусором дорогу, поднимаюсь по трем ступеням подъезда и дергаю дверь. Ничего похожего даже на домофон здесь нет. А камера видеонаблюдения болтается на засиженном мухами длинном проводе. Вряд ли она работает. В голову приходит мысль, что если меня здесь убьют, то вряд ли об этом быстро узнают. Забавно. А я ведь явился сюда сам. В подъезде темно, воняет застарелой мочой и почему-то прогорклым маслом. Нужная мне квартира находится на третьем этаже, так что я прохожу мимо вряд ли работающего лифта и поднимаюсь по заплеванной лестнице. Один пролет, второй, третий... Нажимаю кнопку звонка, параллельно разглядывая исписанную граффити дверь. Слово «шлюха» я нахожу семь раз. Створка открывается спустя минуту. На пороге высокий, всего лишь на несколько сантиметров ниже меня, светловолосый парень. Голубые, покрасневшие, словно от слез или недосыпания глаза, шрам на щеке. Так вот почему все фотографии были в профиль. – Ларри? – зачем-то спрашиваю, хотя и так все ясно. Мой сегодняшний «трах». – Проходи, – парень сторонится, пропуская меня. Молча захожу, невольно оценивая обстановку: голые бетонные стены с остатками непонятного цвета обоев, стертый линолеум на полу. И холод. Боже, как в таком холоде можно жить? Хотя... Зимой в нашей маленькой квартирке бывало точно так же. Но к хорошему быстро привыкаешь: я уже не мыслил жизни без терморегулятора и кондиционера. – Ванная, – Ларри указывает на дверь в конце коридора. – Если нужна. Киваю. Дома я принял душ, но вымыть руки лишним не будет. – Когда закончишь, я буду в комнате, – парень щелкает выключателем, и тесную, обшарпанную ванную комнату освещает безрадостный свет сорокаваттной лампочки. – Могу раздеться. Или ты хочешь сам? Зачем вообще такое спрашивать? – Разденься, – включаю воду, с трудом открывая краны. Как давно я не пользовался смесителем? Дома вода давно включается автоматически. Ларри кивает и уходит. А я долго и старательно намыливаю ладони, отчего-то желая как можно сильнее оттянуть тот момент, когда мне придется все же пойти в комнату. Но я ведь сам этого хотел? Когда я захожу, Ларри уже лежит на широкой двуспальной кровати. Одеяло аккуратно сложено в ногах, единственная подушка там же. Иначе как «траходром» эту постель назвать не получается. Слишком уж очевидны ее функции. Невольно начинаю разглядывать самого парня. Светлая гладкая кожа, маленькие темные соски. На животе расплывчатый синяк. Такие бывают, если сильно ударить ногой. На шее и плечах уже сходящие отметины засосов. Он ведь шлюха. Это более чем очевидно. Почему не попросил с меня денег? Ларри молча ждет, пока я раздеваюсь, складываю вещи на хлипком стуле, ложусь рядом. А потом как-то очень обыденно спрашивает: – Мне сначала отсосать? Сглатываю вязкую слюну и киваю. У меня не стоит. А в груди разливается противное и болезненное чувство непонятно откуда взявшейся жалости. Парень соскальзывает вниз, устраивается меж моих ног и привычным движением обнимает мой член губами. Теплыми, влажными губами... И через пару движений я чувствую, как к низу живота приливает тепло. Господи... Невольно опускаю ладонь на его макушку, зарываясь пальцами в мягкие пряди светлых волос. И, почувствовав мое прикосновение, парень осторожно касается пальцами моей кожи. Ведет ими по животу, бедрам, обхватывает мошонку, помогая себе. Анхель никогда не брал у меня в рот и эти ощущения для меня относительно новы, если не считать пары раз в клубных туалетах и одного в машине. Ларри скользит языком по головке, вылизывает. Берет до половины, сжимая губы так восхитительно крепко, что я, не сдержавшись, сладко вздыхаю. А потом... Потом он просто опускает голову, заглатывая полностью. Так легко, будто... Накатывает непонятно откуда взявшаяся злоба. Он ведь шлюха! Может, еще час назад он вот так же старательно отсасывал у кого-то за пару мятых зеленых бумажек! Обеими руками вцепляюсь в его волосы и жестко насаживаю на себя. Он давится от неожиданности, дергается, но не отстраняется. А мне уже плевать. Я трахаю его рот, со злым удовлетворением слушая, как он задыхается, наблюдая, как по покрасневшим щекам катятся слезы. И мне хорошо. Так блядски хорошо... Отрываю его от себя, тяну наверх и переворачиваю на живот. Парень тут же принимает нужную позу, выставляя белые гладкие ягодицы. Полураскрытая дырка блестит от смазки. Готовился? Или принимал до меня клиента? На пояснице у него два длинных рубца, словно от ремня. Специально опускаю ладонь на эти ссадины и загоняю в него пальцы. Сразу два. Ларри только глухо стонет и раздвигает ноги сильнее. Какой же он теплый внутри... На столике у кровати замечаю презервативы и анальную пробку, блестящую от смазки. Ее дно выполнено в виде фальшивого бриллианта. Неплохое украшение для дешевой задницы. Не раздумывая, беру игрушку и приставляю к розовой, словно только и ждущей, чтоб в нее вставили, дырке. Ларри весь как-то сжимается, оборачивается ко мне. В голубых глазах вопрос. Грубо заставляю его отвернуться, утыкаю лицом в матрас и надавливаю полукруглым концом пробки на влажное кольцо мышц. И Ларри поддается. Принимает в себя, подаваясь ко мне бедрами. Блестящая стекляшка меж упругих половинок его задницы смотрится умопомрачительно пошло и... красиво. Заставляю его перевернуться набок, надавливаю пальцем на дно пробки. И Ларри вдруг тихо стонет, слабо цепляясь тонкими изящными пальцами за простынь. Сладкий мальчик. Опускаюсь к его ягодицам, целую светлую гладкую кожу, пахнущую кофе, и проталкиваю в растянутую по краям пробки дырку кончик пальца. Ларри хрипло вздыхает, и я чувствую, как он дрожит. Наверняка такая отзывчивая шлюха пользуется успехом. Так почему он не взял с меня ничего? К черту. Сдергиваю со столика презерватив, надрываю упаковку и трясущимися пальцами раскатываю резинку по члену, одним резким движением вынимаю из дырки игрушку, заставляя парня коротко простонать, и вталкиваюсь в горячую влажную тесноту. Сразу на всю длину. Наверное, ему больно. Мой бывший вечно жаловался, что мой член чересчур большой для него. Но мысль о Анхеле не вызывает ровным счетом никаких эмоций. Я едва замечаю ее, потому что подо мной податливое гибкое тело, потому что Ларри во всю подмахивает моим жестким, глубоким толчкам-ударам. Но он больше не стонет. Просто изгибается подо мной, уткнувшись лицом в согнутые предплечья. А потом... Потом мне в голову приходит идея, изменившая все. По крайней мере для меня. Я выскальзываю и одним рывком поворачиваю Ларри на спину. Он с готовностью подчиняется, раздвигает ноги, приподнимаясь. И я со стоном толкаюсь, одновременно заводя его руки за голову, пережимая тонкие запястья. И вот теперь Ларри всхлипывает, сжимая мою талию бедрами, распахивает широко свои голубые, блестящие глаза, и я замираю, пораженный. Какой же он красивый... Слипшиеся от пота прядки светлых волос, капелька испарины на виске, влажные яркие губы... Наверное, у него красивая улыбка. Которую я вряд ли увижу. Даже шрам на щеке не портит его. Я попросту его не замечаю. Тяжело опускаю ладонь на его лицо, закрывая глаза, и грубо двигаю бедрами, заставляя Ларри вскрикнуть. Его член лежит на животе, поблескивая капелькой смазки на головке. И мне хочется приласкать парня. Наверное, даже поцеловать в приоткрытые губы, глуша этим поцелуем его тихие короткие стоны. Плохая идея. Я снова рывком переворачиваю его на живот и грубо дотрахиваю, не обращая внимания на болезненные вскрики при особенно глубоких толчках. Оргазм подкатывает резко. Я едва успеваю выскользнуть наружу. Сдергиваю резинку и с хриплым выдохом кончаю на ягодицы и спину Ларри. Зачем-то размазываю свою сперму по его коже, стараясь не задеть рубцы. Все же интересно, кто его так. Мальчишка любитель игр «пожестче»? Ларри тихо дышит, покорно позволяя мне втирать свое семя в его кожу. А потом соскальзывает рукой вниз, в несколько грубых движений доводит себя до разрядки и шепчет вдруг: – Спасибо, Шон. Ты останешься? – Нет, – говорю это не глядя на него. Ларри молча берет со столика упаковку влажных салфеток. Протягивает одну мне, потом достает еще одну и вытирается сам. Чуть морщится, проскальзывая ею меж ягодиц. Я все же сделал ему больно? Все равно. Наскоро обтираюсь, тянусь к стулу с вещами, натягиваю одежду, надеваю ботинки и иду к выходу. Ларри, потрудившись надеть только трусы и потертую майку, провожает меня до двери. В его руках пачка сигарет и зажигалка. Он выходит на лестничную клетку вместе со мной, останавливается у перил, к которым проволокой приделана большая консервная банка, полная окурков. – Я тебе позвоню, – не знаю, зачем говорю это. Он пожимает плечами, улыбается мне уголком рта и прикуривает. Скомкано киваю и торопливо спускаюсь. И только в машине понимаю, что забыл телефон. Выложил из кармана, чтобы не выпал на пол, и забыл. Идиот. Снова проделываю путь по грязному подъезду, поднимаюсь по лестнице. В банке дымится наполовину выкуренная сигарета, дверь в квартиру Ларри приоткрыта. Пожимаю плечами, захожу внутрь и вздрагиваю: Ларри сидит на полу, пустым взглядом уставившись в обшарпанную стену. По впалым щекам катятся крупные прозрачные слезы, а его губы шепчут знакомые мне слова девяностого псалма: – Не придет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему... – его и так тихий голос прерывается, он тяжело сглатывает, пока явно не замечая меня, и продолжает читать, как мантру: – яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою... Когда я был совсем ребенком, мама заставила меня выучить эту небольшую молитву. И когда под окнами начиналась стрельба – разборка каких-нибудь уличных банд или операция полиции, я забивался в угол, и твердил непонятные слова, свято веря, что они уберегут от беды. И вот теперь слышать их вот так... – Ларри, – окликаю его негромко. – Эй... Он вскидывает голову, смотрит испуганно. А потом торопливо принимается вытирать пальцами слезы. Господи... – Ну, ты чего? – опускаюсь рядом с ним на колени, обнимаю его лицо ладонями. – Что случилось? Мотает головой и пытается отвернуться от меня. – Скажи мне, – глажу пальцами его щеку, вытираю слезы. Целую в лоб. – Я думал, если не за деньги, то... – он судорожно всхлипывает, – то меня можно полюбить. Ведь если не за деньги, то это по желанию! Ты же пришел, потому что хотел со мной... Обнимаю его, позабыв обо всей своей брезгливости. Позабыв о том, что обнимаю шлюху. А он тянется вдруг к моим губам, замирает в миллиметре, словно боясь коснуться. Я ведь этого хотел? Получить свое лекарство от одиночества. Хотел полюбить. Так, чтобы это не было рутиной. Так, чтобы, отсасывая, не думать о том, что хорошо бы уже отправить авто на плановый техосмотр... Я целую Ларри, когда он уже пытается отстраниться. Кладу ладонь на его затылок и прижимаюсь к влажным от слез губам. – Можно я останусь у тебя? – спрашиваю тихо. – Да, – шепчет, неуверенно опуская ладони на мои плечи. И, обнимая в ответ, я думаю, что обязательно влюблюсь в него. «Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое».