Город псов

Вспышки ослепляли ночной воздух, били по глазам, резали зрачки, впиваясь в мозг и отзываясь острой болью в самом сознании. Гомон голосов не прекращался, лишь нарастал, становился громче, словно пытался ворваться в череп и выбить из него все содержимое. - Пустите! Толпа не слышала слабой мольбы. Люди, словно свора псов, жадно и до безумия хаотично напирали, зажимая свою жертву и стараясь выдрать себе кусок живой плоти. - Хватит! Бесполезно. Ты можешь кричать и рваться – им все равно. Умолять их бессмысленно – они лишь будут глотать твой плач, перемалывая его своими оскаленными зубами. Фотографы желтых газет и журналисты, высосавшие из своего маленького пристоличного городка все соки, и не намеревалась прекращать пить новую, свежую, еще не опечатанную рядами дешевых глянцевых листов кровь. Локонте стремился разорвать живую стену, но та отталкивала его обратно, словно овцу, отданную на съедение богам, беспомощную и повинную лишь в собственном существовании. Голова кружилась от бесконечных ударов света, от алчущих взглядов, от неестественно распахивающихся ртов, выплевывающих клочья вопросов прямо в лицо. Слабый стон стек с губ на мостовую – и его тотчас растоптали, не позволив прожить ни мгновения. Тошнота подкатила к горлу, Микеле из последних сил забился среди окружившего его сброда, но оступился, проклиная и одновременно моля все на свете, и уже стал падать в загребающие когти своих истязателей, когда столь знакомая и сильная рука схватила его и спасительным рывком выдернула из круга орущих тел. Мелькали витрины, фонари, прохожие останавливались, с недоумением смотрели им вслед, смеялись над странным поведением артистов, только что приехавших из столицы. Поворот, переулок, из проносившихся мимо окон выливались на улицу то детский плач, то нестройная песня, то потоки ссор, отдаваясь в изувеченном мозгу адской, тяжелой какофонией. Флоран, не срываясь на шаг, волок за собой изможденного Микеле, то и дело путавшегося в своих ногах и норовившего прочистить собой мостовую. - Больно, Фло, - слезы наворачивались на глаза от обиды, усталости, морального переутомления и монотонно подстегаемой боли в руке, которую все крепче сжимал француз. Погоня давно отстала, бросилась врассыпную на поиски нового живого мяса, однако взгляд Флорана – холодный, решительный – был устремлен только вперед. Подворотня. Тупик. Наконец-то тупик! Мир вокруг сделал невероятное сальто, ноги подкосились, и Локонте мучительно осел на землю. Хватка Флорана ослабла, позволяя Микеле прижать к груди растертое до пульсирующей красноты запястье. Не проронив ни слова, француз скрылся за углом, пряча горящие глаза глубоким капюшоном, ронявшим уродливую, кривую тень на плотно сжатые губы. Микеле протянул руку, попытался окликнуть, но запнулся на полуслове, захлебнувшись воздухом, просочившимся в легкие. Грудь часто вздымалась, вторя истеричному ритму сердца, обезумевшему без кислорода. Жажда дышать пересиливала резкую боль, отдающуюся в ребра. Кровь гудела, плясала, толкаясь в венах, и не могла успокоиться. Она рисовала перед глазами причудливые пятна, яркие, цветные, припадочно мелькавшие поверх пелены, мешавшей ясно различать предметы. Ночь апатично кружилась в своем зените, в пустоте своей высказав все равнодушие к кишащему внизу миру. Флоран вернулся так же неожиданно, как исчез, словно выплыл из тьмы в ровный овал уличного фонаря, бросил Микеле воды, медленно сел рядом и, дождавшись, когда тот языком соберет с горлышка последние капли, прижал к себе. Микеле слышал тихий, успокаивающий шепот, но слов разобрать не мог, да и не пытался. В груди клокотало, но напряжение постепенно отступало, убаюканное мерно раздававшимися словами, щекочущими волосы на виске. - Этот городишко сходит с ума и тянет нас за собой, - хмуро проговорил Флоран, едва заметив, что Локонте более-менее пришел в себя. – Утром уберемся отсюда. - Поедем сейчас… - Сиплым, абсолютно чужим голосом произнес Микеле и, давя болезненный спазм и кашель, неуверенно поднялся, француз подхватил его, помогая удержать равновесие. – Поймай такси, Фло… - А вещи? Они остались в гостини… - Плевать! – Нервный хрип рассеялся во тьме. – Там нет ничего ценного. Просто уедем. Короткий кивок, короткий телефонный звонок. Мягкие сиденья, обтянутые задубевшей тканью, нехотя прогнулись, не поняли, зачем их будили посреди ночи. Мотор рыкнул, прокладывая фарами дорогу. Обратно в столицу, в Париж, туда, где фотопленкам довольно пищи, где всем плевать на то, кто ты, с кем ты, в город, поглощенный самим собой. Ровное дыхание задремавшего Микеле понемногу успокаивало Флорана, который ранее не смог позволить себе проявить слабость перед другом в проклятой подворотне. Лишь сейчас хладнокровный прежде брюнет тщетно пытался унять крупную дрожь холодных рук.