День десятый

Не помню, была ли я когда-нибудь так счастлива, как этим утром, когда, еще не окончательно проснувшись, я чувствую тяжесть светловолосой артуровой головы на своей груди. Его размеренное глубокое дыхание касается моих ключиц, его мощная рука переброшена поперек моего тела так, словно он хочет заявить всему свету - моя. «Твоя, - с замиранием сердца думаю я. – Твоя». Что мы скажем друг другу, когда он откроет глаза? Мне не хочется потревожить его и не хочется шевелиться самой. В утренней неге, в удивительной, почти звенящей тишине и в спокойствии я наслаждаюсь обновленным ощущением себя. До сих пор я знала об отношениях мужчины и женщины все. И не знала ничего. Некое тайное, глубинное знание невозможно ни передать, ни представить. Его можно только пережить. Все еще ошеломленная, я перебираю в памяти прошедшую ночь, мгновение за мгновением, прислушиваясь к своим ощущениям. Осмысливаю все перемены по капле. У меня другое тело, другие пальцы, другое лицо и даже волосы как будто бы стали виться мягче. Кажется, что и кровь в моих венах течет иначе, а все мои чувства обострились до предела - каждый едва уловимый шорох, каждый мимолетный запах доносятся до меня с удивительной четкостью. Так начинается день третий. - Ммм... какое доброе утро, - сонно бормочет Артур, целует меня в шею и приподнимается на локоть, заспанно жмурясь. Я улыбаюсь припухшими от поцелуев губами и глажу его по щеке. Последний раз мы с Артуром спали в одной постели, когда мне было десять, а ему - восемь. Утер привез меня в Камелот после гибели Горлойса - зареванную до икоты, испуганную и диковатую девчонку с тонкими руками и со спутанными волосами, и маленький принц прокрался в мою комнату поздно вечером, чтобы утешить, когда все наконец-то догадались оставить меня в покое. Тогда Артур впервые стащил для меня плюшки с вареньем на королевской кухне, чуть не прямо из печи, обжег при этом ладони, но даже не подумал пожаловаться. Плюшки изрядно помялись и остыли к тому моменту, как попали мне в руки, но тогда мне показалось, что я в жизни не ела ничего вкуснее. Утром нас нашли спящими в обнимку. Утер не стал никого ругать, но с тех пор строго следил, чтобы подобное не повторялось. Судя по хитрой ухмылке Артура, он предавался точно тем же воспоминаниям, что и я. - Думаю, отец всегда что-то подозревал, - произносит мой возлюбленный. - Но опасался, что мы чересчур рано начнем. Возмущенная его счастливым тоном, я пихаю его локтем под ребра. Бесстыдник! Он смеется, уткнувшись мне в волосы, и кусает за ухо. - Не думал, что миледи такая скромница! - Кто-то же должен думать о приличиях! - веско возражаю я. Голос тоже изменился, он стал низкий. Шелковый. - Можем подумать вместе. Правда, не совсем о приличиях, - под одеялом его рука неторопливо скользит по моему телу вниз, задерживается на бедре, спускается к колену, и я замираю в предвкушении блаженства... Внезапно Артур чертыхается. - Забыл! – тут же виновато поясняет он. - Бедивер должен прийти утром, мы договорились обсудить, нужно ли нам позаимствовать оружие в крепости... «Зачем оружие?» - с ленивым сожалением думаю я, перехватывая его руку... а потом широко раскрываю глаза. - Прийти утром?! Я сажусь на постели, придерживая одеяло на груди обеими руками. От холодного воздуха волоски на коже становятся дыбом. - И что будет делать Бедивер, когда найдет твои покои пустыми? - Надо полагать, станет меня искать и, в конце концов, придет сюда, - философски отзывается Артур. Я немею от возмущения. Надеюсь, мой взгляд достаточно красноречив! - Да пусть завидует, - нагло заявляет мой светлоголовый возлюбленный и тянет меня за локоть в уютную теплоту постели. - Чем смотреть, как василиск, лучше иди сюда и не мерзни. Ну уж нет! Как бы мне ни нравилась эта восхитительная наглость, его королевское высочество заслуживает хорошенькой встрепки! - Мне всегда было интересно, - я высвобождаю локоть, заворачиваюсь в покрывало и иду к платяному шкафу, - как быстро мужчины бегут рассказывать друзьям о своих любовных подвигах. Теперь я вижу, что им и бежать никуда не нужно, друзья приходят сами! Не помню у себя такой плавной походки, движения текут сами собой, как будто я не иду, а меня несет неторопливым потоком. - Язва, - ласково отзывается Артур, растягивая первый слог. - Какая же ты все-таки язва, Морриган. Я морщу нос. Сегодня утром мне не нравится кельтский вариант моего имени, он наводит на мысль о смерти и горе, а я хочу думать о жизни и радости. Мир расцвел красками, о существовании которых я до сих пор и не подозревала. - Это мое самое надежное оружие, - отзываюсь я, придирчиво разглядывая платья. Хочется надеть что-нибудь глубокого темного цвета, сиреневого или бордового, но выбор у меня, увы, небогатый - одно из двух зеленых! - Единственное, которое ни разу не подвело. Артур хмыкает за моей спиной. Я чувствую его раздевающий, ласкающий взгляд, скользящий вдоль позвоночника, и мне хочется снова выгнуться, как кошке. - Со мной собралась сражаться? Ты проиграешь. С такими интонациями мог бы разговаривать кот, наевшийся вволю сливок на королевской кухне. Я оборачиваюсь. Именно так он и выглядит. - Артур! Да тебе и рассказывать не нужно - у тебя все на лице написано! - М-да? - он потягивается, расслабленно перекатывается на спину. - И что именно написано на моем королевском лице? - Возмутительное блаженство! Он корчит мне гримасу, и я, свирепея и восхищаясь, подлетаю к постели, чтобы запустить в него подушкой – негодование требует выхода. Мое намерение предсказуемо проваливается, мое покрывало спадает на пол, и Артур по-медвежьи сгребает меня в объятия и тащит под одеяло. К черту Бедивера, о да! Дни с третьего по седьмой - это нескончаемый прекрасный сон на двоих. Счастье как оно есть, без примесей и полутонов. Не каждые влюбленные могут похвастаться тем, что у них было время принадлежать только друг другу, - ясно я пойму это намного позже, а пока лишь смутно ощущаю эту истину постепенно пробуждающимся женским чутьем. Каждое утро мне кажется, что еще никогда мы не были так близки, а каждый вечер оказывается, что можно быть еще ближе. Еще дороже. Еще важнее. Дни и ночи напролет мы упиваемся принадлежностью друг другу, мы засыпаем и просыпаемся вместе, мы делим еду, ложе и каждое мгновение, но все равно кажется, что этого мало. Мы постигаем друг друга и самих себя, с удивлением отмечая, как мало знали прежде. Мы учимся узнавать шаги и чувствовать присутствие друг друга, если приходится разлучаться в течение дня, когда Артура отзывают дела. Нам никогда не приходится искать уединения - оно само находит нас; оказалось, достаточно просто забыть обо всем мире, чтобы о нас забыл весь мир, чтобы он сжался до размеров Веселой Стражи, наших покоев, нашей постели. Но порой мне кажется, что и вся крепость замерла и задержала дыхание, чтобы не потревожить нас. Мы обсуждаем какие-то мелочи - шрам под его ключицей, родинку на моем колене, его смех и мое дыхание во сне. Мы почти не говорим о любви, о планах на будущее - мы говорим друг о друге, и это гораздо больше, чем если бы мы говорили просто о любви. Это удивительное время, когда ночью мы просыпаемся одновременно, чтобы убедиться - мы оба здесь, все происходит на самом деле; когда нежность без края, даже если мы дразним друг друга. Это неповторимое время долгих прогулок и бешеных скачек наперегонки, дни, когда страсть вспыхивает мгновенно, достаточно одного взгляда, одного случайного соприкосновения пальцами. И мы оба жадно впитываем каждое мгновение, когда на берегу скалистого залива он роняет меня на мох, на бархат и мех моего плаща, когда раскачивается надо мной и двигается во мне, заставляя меня стонать от восторга и бессильно скрести пальцами по мелкой береговой щебенке, когда скороговоркой, в такт, нашептывает «моя-моя-моя», а я подтверждаю это, послушно выгибаясь в его объятиях и благодарно всхлипывая от пронизывающего наслаждения, которое мы даем друг другу. Дни, когда нет будущего и нет прошлого, когда время замерло, солнце удивительно щедро на последнее, предзимнее тепло, а боги улыбаются нам с небес, и даже моя грозная, воинственная покровительница на время смиряет свой крутой нрав. Артур как-то умудряется даже плавать в ледяной воде - недолго и с руганью, но мне, которой становится холодно от одного лишь взгляда, трудно понять, на что это больше похоже - на геройство или на безумство. Потом выбирается на берег, шумно фыркает и встряхивается, и я, шевеля поленья в костре, любуюсь им, обнаженным, красивым, с мощными плечами и узкими бедрами, пока он трясет головой, идет ближе, на ходу растираясь полотенцем, натягивает штаны и сапоги, кутается в два шерстяных пледа и лишь тогда позволяет себе поежиться с довольным видом. - Попробуй, - весело советует он, усаживаясь на бревно, и с удовлетворенным видом потягивается. - Тебе понравится. - Ну уж нет, - я ежусь и плотнее кутаюсь в плащ. - Боюсь, что умру от холода гораздо раньше, чем успею понять, в чем тут прелесть! - Торжество разума превыше всего, а, ваша светлость? Я отмахиваюсь, и мы смеемся вместе. Как же я все-таки люблю его смех. - Хочу кое-что тебе показать, - посерьезнев, предупреждаю я. - Пожалуйста, отнесись к этому... спокойно. Артур заинтересованно поднимает брови. Я складываю ладони чашей и прикрываю глаза. На счет три. Раз. Я немного волнуюсь, даже ладони становятся влажными, ведь с того самого злополучного турнира мне не приходилось обращаться к магии. Кроме того ослепительного мгновения, когда мы впервые любили друг друга в сиянии белого и золотого пламени. Два. Бесценное воспоминание. Но тогда все случилось само собой. Не потребовалось ни усилий, ни заклинаний, я просто зажглась ему навстречу... Три. Теперь совершенно иное ощущение, чем прежде, нет ни страха, ни робости, ни боязни. Да, по-прежнему захватывает дух, как бывает, если войти в ледяную воду, но эта вода уже знакома, я предвкушаю ее колебание вокруг. Магия поднимается во мне, пробиваясь, как пробивается в скале родник, чтобы, звеня и переливаясь под солнцем, мчаться вниз, сглаживая, обтачивая камень. - Briwo, - шепчу я. Языки пламени медленно занимаются в моих ладонях и устремляются вверх, несколько мгновений колеблются, не касаясь моей кожи, и я поднимаю глаза, чтобы взглянуть на Артура. Он смотрит на пламя в моих ладонях с напряженным вниманием и настороженно хмурится, но ничего не говорит - довольно долгое время. Потом, облизнув пересохшие губы, спрашивает: - Это твоя магия? - Да, - подтверждаю мягко. Я никогда еще не доверяла ему больше, чем сейчас. - Но она неопасна... и никому не несет зла. Артур завороженно тянется вперед, словно хочет проверить, реально ли то, что он перед собой видит, - но тут же с шипением отдергивает и трясет обожженной рукой. - Неопасна, говоришь?! Это звучит возмущенно и укоризненно разом. Я развожу руки, и пламя исчезает, как будто и не бывало. - Это же настоящий огонь, Драконья Голова! - я позволяю себе улыбнуться. - Разумеется, он может обжечь... позволь, я посмотрю. Он подает руку, недоверчиво посматривая на меня, готовый, как видно, ко всему на свете. Я накрываю ожог ладонью, неприятная, щиплющая боль зеркально отдается в мою руку, я резким движением сбрасываю ее на землю, как змея сбрасывает кожу весной, но - об этом-то меня предупреждали, - для полного исцеления сил недостает, искра магии вспыхивает и гаснет. А мне остается лишь разочарованно вздохнуть и пояснить: - Не совсем получилось. Ему уже приходилось испытывать на себе действие магического исцеления, хотя Артур, разумеется, мало об этом помнит. Не припомню и я, чтобы он заговаривал о методах, которыми в Эофервике его так быстро поставили на ноги, но не думаю, чтобы он не догадывался. Впрочем, как известно, меньше знаешь - крепче спишь. - Мерлин умеет что-то подобное? Ого! - Мерлин? - я настолько теряюсь от его внезапного вопроса, что не могу придумать ничего лучше, как попытаться уйти от ответа и потянуть время. - Почему Мерлин должен что-то уметь? Артур иронично хмыкает. - Я, конечно, всегда предпочитал тренировки с мечом и копьем чтению книг из библиотеки Гальфрида, - замечает он, - но надо быть невероятным идиотом, чтобы не понять - с этим парнем не все чисто, раз уж он умеет разговаривать с драконами и ставить на место выбитые двери без инструментов! Пошутить в ответ я сейчас не в силах, разве что натянуто улыбнуться. - Почему бы тебе не спросить самого Мерлина о его талантах? - я зябко передергиваю плечами, мне холодно от мысли, которую я собираюсь произнести вслух. - И... что ты собираешься со всем этим делать? Будешь прикрывать нас от Утера, пойдешь против его приказов? Или, следуя им, станешь преследовать любого, кто владеет магией? Артур, не мигая, смотрит в костер, приподнимается, чтобы докинуть дров, и снова смотрит, не мигая, - теперь уже на свои руки. - Я сам - порождение магии, - тихо признается он. - Глупо ненавидеть то, что дало тебе жизнь. И не единожды спасло. Порождение магии. Мать-Богиня, ну разумеется! «Вот оно, - затаив дыхание, думаю я, - то, что я увидела в то мгновение, когда мы предельно раскрылись друг перед другом, когда мой и его дух слились так же, как слились наши тела». Теперь мне ясно, что это было за белое пламя. Конечно. Все случилось так, как и должно было случиться. - Порождение магии? - осторожно переспрашиваю я. - Я в этом мало понимаю, - Артур с потерянным видом пожимает плечом. - Знаю только, что моя мать не могла понести, и отец обратился к ведьме Нимуэ, чтобы она помогла им зачать меня. Он даже не говорит, а излагает это - ровно и обстоятельно, так ни разу и не подняв на меня глаза, и я вдруг понимаю, что это мучает его. Понимаю и то, как сильно это должно мучить. Если бы ты только мог увидеть себя в ореоле белого пламени, возлюбленный мой! - Тебе дали жизнь Игрейна и Утер, - я мягко накрываю ладонью его пальцы. - Вот что по-настоящему важно. - Ты не понимаешь, - вздыхает он и наконец-то смотрит на меня, и от его взгляда мне перехватывает горло. - Мать заплатила жизнью за жажду отца иметь наследника. А королевство платит за то, что отец согласился на условия Нимуэ. Клянусь, я предпочел бы какую-нибудь другую правду об отце. И о себе. Но об отце прежде всего. Я представляю, каким чудовищным, каким болезненным должно было быть его разочарование в Утере. Его безупречный образец для подражания, его отец и его король оказался колоссом на глиняных ногах. Как мало я знаю тебя, возлюбленный мой. Ты намного сильнее, чем даже я могла себе представить, - твой мир обрушился прямо на тебя, а никто даже не заметил этого. Мне хотелось бы найти слова, которыми его действительно можно утешить, но я не уверена, что такие слова есть. Значит, причина такой лютой, такой беспощадной, доводящей Утера до безумия ненависти вовсе не в страхе перед магией, как мне казалось прежде. Причина в чувстве вины. А все эти костры, призванные выжечь его, в итоге выжгли в душе короля Логриса все – кроме чувства вины. Теперь ясно, почему Утер так и не может остановиться даже двадцать лет спустя - залей это неостывшее пепелище водой, и оно рассыплется в прах. В том, как мы с Артуром предельно открыты друг перед другом, есть что-то почти до боли беззащитное. Близость вообще беззащитна - никогда раньше я об этом не догадывалась. Я присаживаюсь на бревно рядом с Артуром, забираюсь к нему под одеяла и прижимаюсь щекой к его плечу. - Когда-нибудь, - говорю негромко, пока он обнимает меня в ответ, - ты поймешь, что означает - желать сына, и, может, будешь менее суров к Утеру. Я говорю это не из любви к нему, я говорю это из любви к тебе, Артур, потому что тебя тяготит это знание. Оно мешает тебе. Есть много снадобий, которые способствуют исцелению женщины от бесплодия, какие-то действуют сразу, а какие-то нужно принимать месяцы и даже годы. Гайюс наверняка раздает их каждый день, потому что большинство женщин жаждут материнства. Игрейне, скорее всего, вообще нельзя было рожать. Утер мог сходить к Гайюсу или к любой лекарке за снадобьем, которое помогло бы твоей матери зачать, но она все равно не пережила бы родов, это случается со многими женщинами, Артур, и королевы, и коровницы здесь в равных условиях. Игрейна могла бы убить тебя, пока ты еще был в ее утробе, она наверняка знала, что заплатит жизнью за твою жизнь, но не сделала этого. Она хотела, чтобы ты родился, сын ее и Утера, - с магией или без. Какая, в самом деле, разница, что за силы привели тебя в этот мир - ко мне? Артур снова хмыкает - хочется верить, что признавая мою правоту, - разворачивается, чтобы было удобно вытянуть ноги и перетащить меня к себе на колени. - Торжество разума превыше всего, да, ваша светлость? - Вроде того, - осторожно замечаю я. Но его настроение уже и впрямь изменилось. - Я не собираюсь ничего рассказывать Утеру, - заявляет он, серьезно глядя на меня. – Ему ни к чему подобные знания. И Камелоту ни к чему. Я закрою на все это глаза при условии, что и вы с Мерлином тоже будете соблюдать осторожность. Нет уж, Мерлину скажи это сам! Меня понемногу отпускает, и теперь я уже не могу удержаться, чтобы не поддразнить Артура. - Закроешь глаза, даже если бы твоя любовь ко мне была порождением чар? - А что, есть такая вероятность? – живо интересуется он. - Люди могут сказать! – уклончиво отвечаю я. Смеясь, он целует меня и упрекает за глупости. Ох, да, упрекни меня за глупость, это лучше, чем если ты упрекнешь меня за магию. - Вот уж на что мне воистину наплевать! Ирландского щенка, не мудрствуя лукаво, что было так в духе Артура, назвали Братир, «брат». Он уже знал хозяина и норовил успеть за Артуром повсюду, путаясь в лапах, запахах и чужих ногах, и хватал его зубами за штанину, чтобы обратить на себя внимание. При том на всех остальных Братир либо неумело рычал, не подпуская к себе, либо взирал со снисходительным равнодушием, и принц был в совершенном восторге от этой своеобразной преданности. Артур с нескрываемым удовольствием возился с новым любимцем, так не по-королевски устраивая шутливую борьбу, которую принц и его пес заканчивали тяжело дыша и равно взъерошенными. Пока что хозяину удавалось выходить победителем, что щенок встречал сердитым лаем, но волкодавы – так собак этой породы звали в Ирландии – растут быстро, и, судя по размерам взрослых псов, очень скоро они будут на равных. И даже не известно, кто чаще будет оказываться победителем! Наверх Братира пускали редко, я против присутствия собак в жилых комнатах, но перед очарованием восторженной возни принца и его будущего боевого пса очень трудно устоять. Мне нравится наблюдать за этим зрелищем, сидя с пяльцами у окна. Вышивание - единственное женское рукоделие, которое далось мне без особого труда, возможно, именно поэтому я так редко им занималась. Как может быть интересно то, что не требует ни малейших усилий! Но теперь, когда даже воздух вокруг кажется пропитанным любовным томлением, мне хочется чего-то уютного, домашнего. Почему бы не вышивания? Нарезвившись вволю, Артур уносит щенка вниз - Братир при этом недовольно ворчит, норовит извернуться и покусать хозяина за руки, - и, вернувшись, усаживается на подоконник, нетерпеливо поглядывая на меня. Да, мой возлюбленный, ты намного интереснее этого узора. Иначе просто не может быть. Как могут эти скучные холмы и башни привлекать мое внимание больше, чем ты. Воистину преступно смотреть на них, когда передо мной сам принц Артур. Я раскаиваюсь, раскаиваюсь в собственной слабости. Всего лишь еще один стежок... Просто нужно подготовиться к тому, что я собираюсь озвучить. Подобрать достаточно правильные слова. - Артур, - наконец, говорю я, откладывая вышивание, - а если я понесла? Явно захваченный врасплох, он настороженно оглядывает меня, как будто хочет увидеть насквозь. - О, - я чопорно складываю руки на коленях, - только не говори мне: «Я не знал, что именно от того, чем мы тут с тобой занимаемся, и бывают дети!» - А ты понесла? - напряженно спрашивает он. Я фыркаю. Безупречный рыцарь, вы только поглядите на него! Если бы я знала его чуть меньше, то, пожалуй, обиделась бы. - Артур. Я сказала: «если». - А, - он успокаивается, выдыхая с явным облегчением. Но я терпеливо жду, и Артур спохватывается: - Э... Для тебя это важно? - Да, - я очень стараюсь не улыбнуться, - для меня это важно. - Ну, - Артур прочищает горло и выдает явно первое, что пришло ему в голову: - Утеру понравится. Э… Наверное. Должно. - Артур Пендрагон, - вздыхаю я и смеюсь про себя. - Мне плевать на мнение Утера по этому вопросу, даже если он выгонит меня из Камелота босой и в рубище, узнав, что я выбрала себе мужчину без его высочайшего дозволения. Правда, он сильно рискнет, если поступит так. Я хочу знать, понравится ли это тебе. Он издает сложносочиненный звук, который, в основном, говорит о крайнем замешательстве. - Вообще-то я об этом не думал, - сознается он и потирает шею с кривой улыбкой, которую, зная Артура, вполне можно посчитать за извинения. - Прости. Представляю, как это звучит. Но почему бы и нет. Кхм. Если у меня когда-нибудь должны родиться дети, так уж лучше всего от тебя. Полагаю, что это можно считать самой высокой похвалой, какую можно услышать от него в столь щекотливой беседе. Что же, такой итог меня вполне устраивает. - Хорошо, - я снова берусь за пяльцы и иглу, краем глаза замечая недовольную гримасу Артура. Прости, мой принц, прости тысячу раз, это так затягивает! - Я учту, что ты не против. - То есть, ты вытащила из меня это признание, чтобы потом преспокойно вернуться к ниткам и иголке? – уточняет Артур. - Это было не очень красиво с моей стороны? - Не то слово! - он изображает праведное возмущение, отбирает у меня вышивание, вытаскивает меня из кресла, и мы устраиваем на кровати возню не хуже, чем та, что творилась недавно на полу. А утром дня восьмого в заливе появляются паруса.