***
Граф, пока Беркут был без сознания, просто не мог усидеть на месте, боясь, что поселившееся в душе отчаяние сведёт его с ума, если не заглушить его хоть чем-нибудь. В первую же ночь на острове, лёжа рядом с бесчувственным Крисом и пытаясь отдышаться, Том вдруг заметил два тусклых желтоватых огонька, пристально взиравших на них с самой кромки затянутого ночным мраком леса, начинавшегося прямо за редким строем пальм. Граф, в свою очередь, уставился на поднимавшийся сплошной стеной лес, обливаясь холодным потом и от души завидуя Хемсворту, который пребывал себе в бессознанке, и ничего подобного не видел. Обладатель светящихся глаз, точно всей шкурой ощутив направленный на него человеческий взгляд, скрылся в лесу, но только лишь затем, чтобы переместиться несколько правее, и вновь принялся разглядывать две беззащитные фигурки на пляже. Граф, позабыв про усталость, подскочил и, попеременно оглядываясь на лежавшего без движения Криса и готовый в любую секунду кинуться обратно, добежал до места, где сложил свою добычу. Прихватил оба ножа и кортик, и так же бегом вернулся обратно. Ночному охотнику в конце концов надоело наблюдать за копошащимся на пляже непонятным созданием, а может и голод погнал его прочь, заставив отправиться искать другую добычу, но Том так до утра и не смог сомкнуть глаз, сидя подле Беркута и сжимая во вспотевшей ладони кортик. И только когда на востоке разлилось алое полотнище зари, а над морем показался округлый краешек солнечного диска, прикорнул совсем ненадолго. Проснувшись, словно от удара, Том первым делом решил, что надо бы всё же соорудить себе какое-никакое убежище — коль уж на острове имелся лес, то, следовало предполагать, что здесь, кроме обезьян, водились и другие звери, возможно, даже крупные хищники, вроде леопардов или ягуаров. И если сегодняшний ночной визитёр не соблазнился жилистым графом, то это вовсе не значит, что им не захочет полакомиться кто-нибудь ещё. Крис лежал всё так же недвижно, и напрасно Хиддлстон долго тряс его за плечо, надеясь привести в чувство. Наконец, оставив свои бесполезные попытки, Том снова подхватил его под мышки, намереваясь всё же дотянуть Беркута до травы, и тут с запёкшихся губ пирата сорвался глухой стон. Граф опустил его наземь, ожидая, что Беркут вот-вот придёт в себя, но, так и не дождавшись, догадался расстегнуть пояс его штанов, а задрав подол рубахи, убито ахнул, увидев громадный кровоподтёк, расползшийся по правой стороне груди. Поняв, что помощи от пирата ждать не приходится, Том снова сбегал к своей куче и отрезал от найденной парусины приличный кусок. Вернувшись, он осторожно снял с Криса рубаху и натуго перетянул ему рёбра, а потом всё же дотащил его до мягкого травяного ковра и уложил в тени под пальмой. Сообразив, что легче будет перетащить поближе к Беркуту добытые кокосы и найденные на пляже деревяшки, нежели наоборот, Том довольно долго и терпеливо сновал туда-сюда, перенося свой нехитрый скарб. А затем, передохнув немного и перекусив парочкой орехов, захватил топорик и отправился в лес. Заходить далеко, боясь заблудиться, он не собирался, и шёл вдоль самой опушки, поминутно озираясь и подскакивая от каждого шороха. Он уже и забыл, что только вчера почти умирал под своей пальмой — сейчас каждый его нерв был напряжён до предела. Но никто на него нападать, похоже, не собирался, и Том, малость расслабившись и уже не прислушиваясь к каждому звуку, срубил пять тоненьких молодых деревцев и, обрезав ветви, перетащил их к своей стоянке. Четыре деревца он воткнул под углом в землю так, чтобы они перекрещивались другими концами, а пятое уложил на перекрестья. Подумав, что для того, чтобы его шаткая конструкция была устойчивей, надо бы перевязать жерди по перекрестьям, граф отправился туда, где обнаружил первый труп. Мертвец со своей мачтой был на месте, но Том, поняв, что в одиночку ему не развернуть здоровенный обломок и решив, что ему будет достаточно и не слишком длинных обрезков, срезал толстую верёвку кусками, ежесекундно морщась от запаха начавшего разлагаться на жаре тела и стараясь пореже дышать. Скрепив деревца добытыми верёвками, граф разрезал парусину и кусок побольше накинул поверх жердей, придавив края ткани к земле крупными камнями. А сверху ещё и прикрыл сооружение пальмовыми листьями, которых после шторма, не обошедшего и остров, валялось вокруг предостаточно. Ветками он выстлал и землю внутри палатки, накрыв их вторым куском парусины. Долго и придирчиво разглядывал получившееся жилище, и, решив, что, пожалуй, сойдёт, аккуратно затащил внутрь мирно почивавшего в отключке Беркута. Занавесив «дверной проём», Том без сил упал рядом, но и на вторую ночь уснуть ему не удалось. Лорд то вздрагивал от резких криков ночных птиц, то ему вдруг начинала мерещиться тихая поступь мягких лап возле их хлипкого убежища, и Хиддлстон в страхе хватался за руку Криса, судорожно сжимая его ладонь в своей. Мерное дыхание пирата успокаивало, но забыться чутким, без сновидений сном, Том смог только когда сквозь редкие прорехи в парусине стал просачиваться серый свет раннего утра. Почти половину второго дня Том потратил на попытки разжечь огонь. Костёр мог бы отпугнуть хищников ночью, да и случись какому-нибудь кораблю проплывать мимо — огонь непременно заметили бы с борта. А днём внимание мореплавателей наверняка привлечёт густой столб дыма, если удастся разложить костёр побольше. По крайней мере, ему не раз доводилось слышать истории бывалых морских волков, которым посчастливилось спастись таким вот образом. Но разжечь даже крошечный огонёк оказалось делом весьма нелёгким, и для этого графу пришлось вспомнить все уроки по выживанию, которые преподавали в мореходке. Он отыскал среди деревяшек подходящий плоский брусок и вырезал в нём небольшое углубление, а из другого выточил тонкую палочку, и, за неимением трута или хотя бы мха, настрогал побольше сухих мелких стружек. И долго-долго вертел палочку между крепко сжатых ладоней, поставив её одним концом в углубление в бруске, но дерево всё никак не желало загораться. Том успел сбить ладони до мозолей, не один раз посочувствовать древним людям, которым приходилось добывать огонь таким вот способом, и уже раздумывал, не попробовать ли высечь искры, ударяя ножом о камень, как наконец-то слабо запахло палёным, и там, где дерево тёрлось о дерево, появился едва заметный дымок. Том тотчас подложил туда побольше стружек, и принялся раздувать появившийся малюсенький огонёк, молясь только о том, чтобы он не погас, и не пришлось бы начинать всё сначала. Очевидно, кто-то на небесах, оценив усилия графа и сжалившись над ним, всё же решил ему помочь, и вскоре костёр возле палатки заполыхал весело и ярко. Подбросив в огонь побольше дров, Том почти до вечера собирал выброшенные на берег обломки корабля и сухие пальмовые ветки, и ворчал себе под нос, точно старый хрыч, то и дело поминая бессовестного пирата, который вместо того, чтобы прийти уже в себя и помочь ему хоть чем-нибудь, продолжал мирно сопеть в палатке. Зато следующей ночью граф, умаявшись, заснул, как убитый, едва опустившись рядом с Крисом, и для удобства уложив голову на плечо обнаглевшего флибустьера. В эту ночь, если кто и бродил возле палатки, то так и не смог потревожить его крепкий сон. Хиддлстон проснулся лишь утром и сразу пришёл в ужас от собственной беспечности. Накануне вечером он даже не удосужился занавесить вход в палатку, а костёр почти погас и едва тлел. Том тотчас же выбрался наружу и, подложив на кострище дров, долго раздувал тлеющие угли, пока язычки пламени вновь не принялись шустро облизывать сухие деревяшки. Немного осмелев, граф решил снова отправиться в лес и разузнать, не удастся ли разжиться там ещё какими-либо ягодами или плодами — кокосы уже успели несколько ему поднадоесть. Солнечные лучи еле пробивались сквозь кроны вековых деревьев, и Том, окружённый солнечно-зелёным сумраком, углублялся в лес всё дальше и дальше, чутко прислушиваясь и приглядываясь к тому, что происходит вокруг. Стать добычей лесного хищника ему очень не хотелось, к тому же приходилось быть особенно внимательным, чтобы не наступить босыми ногами на какую-нибудь ядовитую змеюку или паука. Да ещё не забывать делать небольшие зарубки на деревьях, дабы не заблудиться на обратном пути. Кажется, небо действительно сжалилось над графом, и он довольно скоро увидал манговое дерево, растущее на небольшом пригорке. Плоды на нём были не слишком крупными, но сочными и спелыми, и ветви под их весом опускались почти до самой земли. Том недолго думал, как понесёт манго к своей стоянке, просто стянул с себя истрёпанную сорочку и, расстелив её на земле, принялся складывать туда собранные плоды. Набрав достаточно и решив, что больше ему не унести, Хиддлстон связал рукава и полы сорочки, но оставил узел под деревом и двинулся дальше в надежде разыскать ещё что-нибудь. Он прошёл уже около мили, изредка разрубая кортиком перегораживавшие дорогу зелёные плети лиан, и поначалу не поверил своим глазам, когда сквозь переплетение ветвей заметил неподалёку сверкнувшую на солнце расплавленным серебром гладь озера. Озерцо оказалось не слишком большим, но вода в нём была кристально чистой, такой, что на дне можно было различить каждый камешек и стайки резвящихся рыбёшек. А ещё настолько студёной, что граф предположил, что где-то на самом дне озера бьют холодные подземные ключи. Добравшись до берега и опустившись на колени, Том долго и жадно глотал почти ледяную воду, а потом с наслаждением погрузил в неё руки и лицо. Обратно он, прихватив свой узел, дошёл гораздо быстрее. А добравшись до палатки и сгрузив наземь свою ношу, собрал несколько уцелевших половинок кокосовых скорлупок, тщательно вычистил их ножом, и уже знакомой дорогой отправился за водой, решив, что над тем, в чём можно запасти её побольше, он подумает завтра, а пока притащит столько скорлупок, сколько сможет унести в руках.***
Крис молчал, слушая сбивчивый рассказ графа, и невольно любовался тем, как Том время от времени машинально заправляет за ухо спадающую на глаза длинную прядь движением таким простым и естественным, но в то же время удивительно грациозным. А ещё дивился непоколебимой силе духа, жившей в этом, казавшемся таким хрупким, теле. Хотя и впечатление хрупкости тоже было, пожалуй, обманчивым — лорд был тонок и сухощав, но каждый мускул на его теле был прорисован чётко и красиво, и доходягой Том вовсе не выглядел. Беркуту вдруг сделалось неловко оттого, что граф, угодивший сюда, как ни крути, а по его вине, был вынужден целых три дня выживать в одиночку, пока он сам лежал без памяти в тени и относительной безопасности. И он, задав всего лишь парочку уточняющих вопросов, снова замолчал, не зная, о чём говорить. На сей раз молчание тянулось гораздо дольше, и Тому уже начинало казаться, что разлившаяся в воздухе тишина, нарушаемая только неясным шелестом прибоя да редкими криками ночных птиц, становится вязкой, как сметана. Мужчины так и сидели, глядя на полыхавший огонь, думая каждый о своём. Правда, граф то и дело косился на Беркута — вертевшийся на языке вопрос не давал ему покоя, но задать его Том почему-то не решался. — Что? — Крис наконец заметил краем глаза направленный на него косой взгляд. — Почему ты стал пиратом? — решившись, выпалил граф и внутренне замер, увидев, как Беркут тотчас потемнел лицом. Крис отвернулся и снова уставился на костёр. Он молчал так долго, что Том, подумав, что вряд ли услышит ответ на свой вопрос, стал незаметно задрёмывать, устроив локти на согнутых коленях и уложив голову на скрещённые руки. — Мой отец был майором королевской армии и командовал гарнизоном форта в Северной Каролине, — заговорил Хемсворт так неожиданно, что Том невольно вздрогнул, очнувшись. И отметил, что теперь голос пирата почему-то звучал глухо, словно из бочки, и как-то грустно. — У нас была большая семья, кроме меня у родителей имелись ещё два сына и дочь, а я был старшим из детей. Тем летом, когда всё случилось, мама носила под сердцем пятого ребёнка. Мне тогда сравнялось двенадцать… Жили мы на самой границе, стычки с индейцами там случались довольно часто и не были чем-то из ряда вон выходящим. Но однажды, глухой ночью, когда все спали, два племени, ямаси и чероков, объединившись, напали на наш форт. Они оставили лошадей далеко на подступах и сумели подобраться так скрытно, что часовые заметили их слишком поздно. Та ночь была сущим кошмаром. Индейцы, прорвавшись за стены форта, поджигали дома. Лето выдалось засушливым, и сухое дерево вспыхивало, как порох. Поначалу никто не мог понять, что происходит, полуодетые люди выскакивали из горящих домов, а индейцы резали всех подряд, не разбирая, мужчина перед ними, женщина или ребёнок. Мало, кто смог оказать им сопротивление, да и, думаю, их было всё-таки больше, чем растерявшихся спросонок солдат. Мать успела укрыть меня в погребе, между стеной и большим ларём с мукой, и наказала сидеть тихо, как мышь. Я тогда был тощим, точно щепка, так что протиснуться в узкую щель труда не составило. Я и сидел там, пока… Словом, когда всё стихло, и я осмелился выбраться из своего убежища, кругом были только пепелище и трупы, все, как один оскальпированные. Индейцы увезли с собой богатую добычу… Мой отец, когда я его нашёл, был ещё жив. Но едва дышал, а волосы на его голове были содраны вместе с кожей, и я видел, как трепещет живое мясо в кровяных прожилках. Он умер у меня на руках. Маме индейцы распороли живот и выпотрошили её, как дохлую рыбину. Два моих брата-близнеца и сестрёнка были ещё совсем малы. Мать пыталась спрятать и их, но они со страху, видимо, начали плакать, и до них добрались. Их изуродованные тела потом долго грезились мне в кошмарах, и меня спасало только то, что ночами я теперь почти не мог спать. Из всей семьи остался в живых я один. И ушёл с этого проклятого места куда глаза глядят, просто не мог там оставаться. Долго скитался, больше года. Попрошайничал, а когда и воровал, кушать-то хотелось… На работу меня, хворостину тощую, не брали, да и какой из меня был работник, я же ничего не умел. Так и добрёл до морского побережья. А там меня наконец-то взяли юнгой на корабль. По малолетству я не сразу и понял, что «Сантина» была шхуной пиратской. Поначалу я был чем-то вроде раба — драил палубу, выгребал помои… Да много чего делал. Ну и относились ко мне соответственно — били смертным боем, бывало и насиловали так, что я и двинуться потом не мог. Я-то, конечно, и огрызался, и сам пытался морды бить, но что толку! Так продолжалось целых семь лет, а в тот год, когда мне исполнилось двадцать, я решил, что больше никому не позволю вытирать об себя ноги. И убил нашего главаря вместе с его первым прихлебателем, а другим заявил, что капитан теперь я… Правда, не все с этим согласились, и мне пришлось отправить на тот свет ещё четверых. К тому времени я уже не был таким тощим заморышем. Единственным, кто встал тогда на мою сторону, был старина Джосс, мир его праху. Он-то и не дал мне там, на этой шхуне подохнуть, заступался за меня да подкармливал, даже в какой-то мере заменил мне отца, и всё учил уму-разуму… Джосси и прикончил ещё троих сильно сомневающихся. А остальным, в конце концов, пришлось смириться, своя-то шкура дороже… Том, позабыв про сон, слушал, не сводя с Криса глаз. — Прости, — неосознанно схватил он пирата за руку, как только тот замолчал, и крепко сжал его пальцы. — Прости меня… Я и подумать не мог, что вспоминать об этом будет так больно! — Это было слишком давно, — Крис через силу улыбнулся и накрыл его ладонь другой рукой. А Том, вдруг смутившись, поспешно отдёрнул руку. — Пойду, пожалуй, попробую ополоснуться, — вздохнул Беркут, разрядив возникшую неловкость, и, кряхтя, стал подниматься. — Нет! — граф, испугавшись, тоже вскочил и снова ухватил его за запястье. — Не ходи, там опасно! Акулы, — поспешил объяснить он, заметив недоумённый взгляд пирата. — Кажется, они выбрали нашу бухточку местом кормёжки, там ведь теперь, после кораблекрушения, должно быть, полно трупов, вот они и жируют. Их там прорва, я сам их часто видел, когда бродил тут по берегу! Лучше завтра сходим на озеро, там и искупаешься! — Я ненадолго, и далеко в воду заходить не буду, — пообещал Крис, чувствуя, как невыносимо зудит потное тело. — Я вернусь, Том, не бойся! Граф умолк, а потом, поколебавшись, кивнул, отпустил его руку и, отступив, направился куда-то в сторону, обходя палатку. Крис же невольно проводил его таким взглядом, который сделал бы честь любой голодной акуле, и тяжело сглотнул, засмотревшись на красивый разворот плеч Тома, тонкую талию и плавный изгиб спины, так, словно видел его впервые. Чёрная ткань его штанов от солёной воды села, скукожилась и теперь так обрисовывала линию бёдер и округлые ягодицы, что Беркуту захотелось немедленно содрать с графа ненужную тряпку. Накатившее вдруг желание было настолько ослепляющим и сильным, что Крис даже испугался, и, поспешно отвернувшись, побрёл к морю. Пират, памятуя предостережение Тома и не желая больше оставить его одного, действительно не стал заходить далеко. Сапоги Криса слетели с его ног ещё, должно быть, когда он барахтался в океане, пытаясь не утонуть, рубаху с него снял граф, и теперь на нём остались только стягивавшая грудь повязка и штаны. Беркут стащил штаны и уселся в воде совсем рядом с берегом. Унявшаяся было боль тут же дала о себе знать, заставив Криса скрипнуть зубами, едва только он принялся, не разматывая повязки, неторопливо обмывать шею и плечи. Кое-как ополоснувшись, Хемсворт выбрался на берег и, критически осмотрев то, во что превратилась после купания в океане его собственная одёжка, отодрал штанины так, что теперь, когда он надел штаны, они оказались ему чуть выше колен. «Сойдёт!» — решил Крис и вернулся к костру, где Том уже успел притащить свой узел и разложить на белевшей в темноте сорочке оставшиеся кокосы и манго. — Прошу к столу, — шутливо подмигнул граф, с удивлением оглядев новый наряд Криса. — Ты же, наверное, проголодался, как волк. — Как целая стая голодных волков, — признался Беркут, и его желудок громко заурчал, соглашаясь с хозяином. Том, услышав это, рассмеялся, а Крис, смутившись и покраснев, как школьник на первом свидании, быстренько присел к «накрытому столу» и сделал вид, что сильно занят изучением разложенных там кокосов. Поздний ужин тоже прошёл в полном молчании. Том исподволь разглядывал Криса, жуя сочное манго и удивляясь, насколько ловко тот управляется с кокосами, словно всю жизнь только этим и занимался. И всё размышлял над тем, что рассказал ему пират. Мог ли он теперь осуждать его? Что бы сталось с ним самим, обойдись с ним судьба так же жестоко? Задумавшись, Том не сразу заметил, как капелька сока щекотно потекла по его руке, и спохватившись, машинально провёл языком почти от самого локтя до косточки на запястье. А Крис, увидев это, едва не поперхнулся кокосовой мякотью. Запив фрукты водой и собрав остатки немудрёной трапезы, мужчины снова устроились у костра. Крису, пролежавшему почти трое суток, спать не хотелось совершенно, а Том вдруг обнаружил, что ему просто нравится сидеть рядом и не трястись от страха — присутствие очнувшегося пирата странным образом успокаивало. Поколебавшись немного, Беркут аккуратно переместился за спину Тома, так чтобы граф оказался сидящим между его ног, одной рукой несмело обнял его за талию, каждую секунду ожидая отпора, и легонько сжал его согнутые ноги коленями. Но отпора почему-то не последовало. Том только вздохнул и устало уложил голову ему на плечо. — Мы выберемся, вот увидишь! — убеждённо прошептал Крис ему на ухо, убирая каштановую прядку. Граф не ответил, лишь кивнул, глядя на огонь. — Ты вкусно пахнешь, знаешь? — тихо продолжал Беркут, едва касаясь губами тёплого уха. — Кокосами и манго… — Кажется, я не смогу есть кокосы, когда наконец выберусь отсюда, — Том обернулся к нему и улыбнулся краешком губ. — Если выберусь… — Когда выберешься, а не если, запомни… — Крис, зачарованный прохладно-изумрудным, с толикой лукавой чертовщинки взглядом, даже не понял, как так вышло, что его губы накрыли графские, и очнулся, только когда ощутил их мягкую податливость. Беркут, устыдившись собственной дерзости, уже хотел было отстраниться, но Том покорно приоткрыл рот, впуская его язык, и пират моментально забыл обо всём на свете. Только раз кольнуло графа ощущение неправильности, нереальности происходящего. Кольнуло и пропало, бесследно растворившись в потоке нежности, которую сейчас дарил ему Беркут. Сознание плавилось в этом потоке, уступая бразды правления телу, и Том лишь сильнее запрокинул голову, смакуя вкус губ и языка Криса. Тёплые пальцы легли спереди ему на шею и мягко, словно уговаривая довериться, ласкали, потихоньку спускаясь всё ниже, подрагивающую под щекочущими, почти невесомыми прикосновениями кожу за ухом, скулы, адамово яблоко и впадинку между ключиц. Сладкое, щемящее тепло разливалось в груди, дыхание обрывалось, воздух в лёгких заканчивался слишком быстро — Том с недовольным стоном оторвался, чтобы быстро глотнуть хоть капельку — и выгнулся, приподнимая бёдра, когда ладонь пирата, проникнув под пояс еле державшихся на нём штанов, накрыла его пах, пощекотала и чуть сжала яички, а потом поднялась выше, дразня короткими поглаживаниями пальцев уздечку на почти вставшем члене. Сил сопротивляться уже не было, и граф только и мог, что тихонько постанывать Крису в рот. Давно забытое и оттого казавшееся ещё слаще удовольствие от прикосновений рук, сколь сильных, столь же и нежных, обливало тело Тома, последние остатки сомнений таяли, как жухлый снег под лучами весеннего солнца, и он первым оторвался от губ пирата. Крис протестующе рыкнул и снова потянулся было к нему, но Том, уклонившись, выскользнул из его рук и развернулся, оседлав бёдра пирата. Только теперь Беркут ощутил, как жжёт болью рёбра под повязкой оттого, что граф почти лежал у него на груди, но и эта боль сейчас казалась ему сладкой. И всё же, когда Том легко надавил руками ему на плечи, побуждая лечь, Крис подчинился безропотно. — Почему сейчас? — внезапная мысль вдруг обожгла его леденящим холодом. — Ты просто пожалел меня, так? Граф бесцеремонно перехватил его запястья и, прижав их к траве по обеим сторонам от его головы, склонился, затягивая Беркута в новый оглушающий поцелуй. — Ты просил кое-что тебе подарить, разве нет? — мурлыкнул он, поднимаясь только затем, чтобы освободить его, а заодно и себя от мешающих штанов. — Почему не сейчас? Крис не нашёл что возразить, особенно когда Том снова перекинул через него ногу и опустился, потираясь ложбинкой между ягодиц о его тяжело лежащий на животе член. Лишь глухо зарычал, когда влажная набухшая головка коснулась сжатого кольца мышц меж упругих половинок, и обхватил ладонями тонкую талию, притягивая ближе и почти усаживая графа на себя. Но Том, не поддаваясь, приподнялся и продолжал легко двигаться вперёд-назад, раздразнивая пирата. — Злодеееей… — прерывисто выдохнул Крис, облизнув мгновенно пересохшие губы. — Само собой, — не стал отпираться граф, взял его руку и провёл пальцами Криса по собственному члену, собирая смазку. — А ты рассчитывал легко отделаться, морской волк? Не выйдет… — Том, поднявшись ещё немного, подвёл руку пирата к сухой ложбинке. — Нехорошо так измываться над болезным, Ваша Светлость! — притворно укорил его Беркут, поняв, чего хочет граф и проникая кончиком пальца в узкое отверстие. Но он всё же поспешил немного, и Том, отвыкший от подобных забав, мгновенно сжался и зашипел, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. — Слишком давно никого не было? — Беркут поумерил прыть и теперь аккуратно, дюйм за дюймом, проталкивал палец внутрь неуступчивого тела. — Я не шлюха, — сверкнул глазами граф, невольно приподнимаясь, — чего бы ты там себе ни надумал! — Я и не думал, — поспешил уверить его Крис, притянув за талию обратно. — И ничего такого не имел в виду… Настойчивый палец проник до конца, нащупал внутри небольшой бугорок и принялся массировать его неспешно и нежно, а Том, позабыв возмущаться, вскрикнул, откинул голову назад и выгнулся, прижимаясь задом к руке пирата. Второй палец уже почти не причинил боли, но Крис не торопил графа, терпеливо растягивая тугую дырку, и только сбивчиво дышал, облизывая взглядом зашедшегося в приступе удовольствия Тома. Лорд сам соскользнул с его пальцев и, обхватив ладонью член Беркута, направил его в себя. Крис только чуть толкнулся вверх, пытаясь проникнуть глубже, и Том тихо ойкнул, опускаясь на него и насаживаясь до конца. Замер ненадолго, заново привыкая к забытым ощущениям, и задвигался неторопливо и плавно. Крис, всё ещё опасаясь причинить ему боль, осторожно, совсем чуть-чуть, подавался бёдрами вверх и, обняв ладонью член графа, ласкал его в такт медленным движениям Тома. И задыхался, раз за разом входя в узкое тело и чувствуя, как доверчиво раскрывается строптивый лорд, позволяя взять себя. Воздух раскалённой лавой обжигал грудь, а возбуждение нарастало лавиной, заставляя Тома двигаться всё быстрее и резче. Да и Крис, осмелев, теперь поддавал снизу так, что худенького графа подбрасывало над ним. Но остановиться Беркут уже вряд ли смог бы. Его рука давно соскользнула с талии Тома и крепко стиснула его ягодицу. Теперь Крис сам задавал темп, почти полностью выходя из горячего тела и ощущая, как сжимается при этом Том, словно не хочет выпускать его из себя, и тут же возвращаясь обратно. И тихо млел, без конца облизывая уже саднившие губы и слушая, как вскрикивает при каждом толчке лорд. Он всё-таки пропустил момент, когда Том кончил. Только почувствовал, как сжатые на члене графа пальцы залило вязким теплом. Криса и самого тотчас выгнуло над землёй в сладком пароксизме удовольствия, и он хрипло закричал, до конца насаживая Тома на себя и крепко втираясь пахом между его ягодиц… Том, пытаясь унять сбитое дыхание, почти упал на него, но успел вовремя подставить руки, чтобы не рухнуть всем весом на больные рёбра Хемсворта. Подождал, пока обмякший член выскользнет из его расслабленного тела, и вытянулся рядом, «забыв» руку на груди пирата. Крис обернулся к нему, улыбнулся, поймав хмельной взгляд зелёных глаз, и смачно чмокнул графа в нос. Том тихо фыркнул от щекотки, подвинулся ближе, уже привычно пристроил голову на плечо Беркута и закрыл глаза. Налетевший с моря прохладный ветерок овеял разгорячённые тела, заставив обоих мужчин поёжиться и крепче прижаться друг к другу. Граф задремал почти сразу, уткнувшись носом в шею Криса, а тот ещё долго лежал, прислушиваясь к его тихому, сонному дыханию, и лениво думал о том, что надо бы всё-таки как-то перебраться на остаток ночи в палатку. Да и дровишек в огонь не мешало бы подбросить. Но будить так сладко посапывающего на его плече Тома было жаль, и Крис сам не заметил, как дремота потихоньку смежила ему веки. — Кэп!!! — истошный вопль, разорвавший мирную тишину ночи заставил уже почти заснувшего Криса подскочить едва ли не на пол-фута. Том тоже моментально проснулся и уселся на колени, недоумённо моргая сонными глазами. — Кэп!!! — по берегу, сильно припадая на левую ногу, ковылял однорукий помощник и вопил во всё горло. А за ним, чуть отставая, поспешал молодой юнга, который там, в прошлой жизни, так допёк графа своим вниманием и услужливостью. — Кэп, родной ты мой, жив! Слава тебе, Господи, жив! Как я рад, как же рад, божечки! — Джосс наконец добрался до безуспешно пытавшихся прикрыться руками мужчин, облапил Криса здоровой рукой за шею и впечатался губами в его заросшую светлой щетиной щёку. — Джосси… ну ты это… и в воде не тонешь! — Беркут растерянно похлопывал старого друга по спине. — Как и ты, кэп! — бородатая физиономия старого пирата была мокра от слёз, но кривоватая, щербатая улыбка растянула его рот от уха до уха. — Граф, Ваша Светлость, как же я рад! — Джосс отцепился от Криса и обернулся к Тому с явным намерением расцеловать и его тоже. Хиддлстон спешно ретировался за спину Беркута, оставив пирату удовольствие самому целоваться со своим помощником, но Джосса это нисколько не обескуражило. — Кэп! — в приливе чувств он всё тряс Хемсворта за плечо и улыбался, как сумасшедший, не замечая, как Беркут невольно морщится от боли. — Да какой я теперь кэп без корабля-то! — пробормотал, смутившись, Крис. — Будет корабль! — Джосс от души хлопнул его по плечу, заставив тихо ойкнуть. — Тряхнёшь свою кубышку, да и я отдам всё, что успел скопить! Главное — живы! А корабль будет, Крис, это я тебе точно говорю! — Только кубышка-то моя на Ямайке, — вздохнув, напомнил Беркут. — Да и твоя тоже. А я не Господь, чтобы дойти туда пешком по воде…