И сердце билось

- Ты... Со мной... Ты только никуда не уходи, ладно? - тихо спросила она, и в глазах ее сумбурно замелькали страхи, эмоции... Перед смертью. - Я никуда не уйду, - сказал Василий. - И ты. Никуда не уйдешь, - и почувствовал, как нарастает в нем решимость от сказанных им слов. - Что с тобой случилось? - Я не хотела рожать твоего ребенка. Не хотела! - Елена вдруг вспыхнула, сухие и горячие слезы заблестели на таких же сухих щеках. - Не хотела, чтобы отцом твоего ребенка считался этот подонок. Мой муж - начальник лагеря! Да кто знает, будет ли он считаться... И поэтому умираю. И хорошо. Василий задохнулся от ее слов, как от удара в самое сердце. - Лена... Леночка... Что же ты наделала... Зачем? Зачем? Зачем? Зачем? Неизбывно пульсировала у него в голове мысль. - Что же я с нами наделала... Вася... Васенька... Ты только забудь, забудь меня поскорее, как же ты жить потом будешь... С твоим-то сердцем... Возьми... - она сорвала с шеи проклятое колечко Радзивиллов. - не принесло счастья. И серые глаза ее закрылись навечно, и он только тогда понял, что нет больше его Лены, той, ради которой он жил и представить не мог, как жить будет дальше. Ее увезли на кровати с колесиками, такой чужой и пустой, а он только видел перед собой последний взгляд ее чистых серебряных глаз. Василий, шатаясь, пошел за врачами. Он шел, сам не зная куда, куда шли ноги, а душой был там, куда увезли Елену. Он ничего не чувствовал, даже легкую боль в сердце - а с сердцем у него с самого детства были проблемы - только шел куда-то вперед по темно-серому коридору, куда привозили десятки людей с ранениями, болезнями. Война- ад на земле. Когда он вышел на улицу, мимо него пробежали врачи со стариком на носилках- ранение головы. Василий стоял, просто ничего не чувствуя, не видя, не слыша. Мир вдруг потерял цвета и краски, чувств и эмоций не было. Мир опустел. Люша. Так Елену звал отец. Совсем не подходит это нежное, милое и такое детское имя к ее характеру- сильному и волевому. Когда Василий увидел ее в первый раз, в душном поезде, удивился, до чего же странное ее имя. «Наверное, Людмила. Или Ольга». Нет. Елена. Он вдруг понял, что по другому и быть не могло- только Елена и никак иначе. Василий шел по дорожке из жесткого щебня и абсолютно не понимал, что здесь делает. Не понимал, что здесь делают все эти люди. Что они вообще могут делать, когда нет на свете больше той, что зажигала в его сердце огонь одним взглядом серых глаз, одним прикосновением серебристой волны волос? Он шел, ничего не видя. И на него никто не обращал внимания. Все эти люди - строители, раненые, врачи, медсестры, просто таджики в грязных рубашках - все говорили, ругались, что-то делали, рыдали, молчали, стонали от боли. И только, кажется, у него была в сердце страшная боль. Он не мог представить, что будет делать дальше, чем жить, как не мягким взглядом расчерченных лучами серых блестящих глаз? Елена была как утрата - сама собой, неуловимая печаль и невозможность чего-то... Пустой мир стал ненужным и бессмысленным. - Василий-ака... - услышал Василий чей-то тихий и неуверенный голос. Манзура, девочка из таджикского кишлака, та, которую спасла Елена от неумолимой смерти с кровотечением. Елена же врач. Без переподготовки. Была. Василий подошел к ней и почувствовал невозможность ей ответить. Он просто не мог даже посмотреть в ее строгие черные глаза. Он обошел Манзуру слева и снова, шатаясь, побрел по дорожке из щебня. - Василий-ака...-он поднял голову и увидел девочку снова. Она была похожа на черноглазого призрака. И Василий отчужденно подумал, как же она могла оказаться здесь, если минуту назад была за десять метров отсюда? - Люша мертвый? Ее акцент - когда-то слишком явственный - теперь был почти не заметен. И в голове Василия снова какая-то отчужденность - акцент какой-то... А ведь он только что потерял... Что? Все. Разве не знал о том, что теряет, еще не найдя, ее на пыльном полустанке, в душном прокуренном тамбуре, где в грязном окне отражался ее ускользающий взгляд? -Люша мертвый? В крохотной побеленной комнатке, где за стеклом книжного шкафа устало и привычно смотрел на них Северянин? У горной певучей речки, где, казалось, небо освещали лишь звезды и он не видел, не чувствовал ничего, кроме сияющей волны серебряных волос? Может, это можно назвать странным словом "найти"? - Люша мертвый?- в третий раз спросила Манзура, и Василий почувствовал немой упрек в ее длинных черных глазах. - Нет ее больше, - глухо сказал Василий и пошел по пыльной мертвой земле, не видя ничего перед собой. И знал, что никогда и ни за что на свете, до самой смерти, в это не поверит: вся она была в его сердце, и сердце его билось.