Последний рассвет

Он бредил какими-то тенями и называл ее Люси. Она бредила им и потому закрывала на это глаза. Она на многое закрывала глаза. * * * – Рори, он наркоман, – с озабоченным видом говорит ее лучшая подруга. – Я в курсе, Элис, спасибо, – ей хочется сказать, что она тоже, но лучше промолчать. – Что ты собираешься с этим делать? – Жить, – она пожимает плечом и плотнее закутывается в пальто. Жить, слушая, как он называет ее Люси. Он всегда называет ее Люси. Она говорила ему свое имя, он кивал, но продолжал звать ее Люси. Всегда. Тот факт, что он делает это всегда, странно успокаивает. Если бы он звал ее Люси неосознанно, плавая в наркотическом дурмане или, что еще хуже – только во время секса, это было бы ужасно. Она не вытерпела бы долго. Но он зовет ее Люси всегда, и это… это почти сразу становится нормальным. У нее угловатая мальчишеская фигура, черные короткие волосы и зеленые глаза. Она совсем не похожа на эту его Люси и не представляет, какой силы наркотик он употреблял, чтобы однажды увидеть в ней её. Некоторых её друзей интересует, какой силы наркотик употребляет она, раз связалась с ним, но она не отвечает. Только пожимает плечом. Все знают, что она не принимает никаких наркотиков и не пьет ничего, крепче кефира. Он – ее наркотик, ее алкоголь, ее табак, ее вредная привычка. – Я курю тебя, – говорит она ему однажды. Он смеется. Она любит, когда он так смеется – безболезненно и почти беззаботно. – Ты куришь это, – он берет пачку своих сигарет, достает одну зубами, вертит в пальцах и протягивает ей. Да, она действительно курит, и в последнее время предпочитает те же сигареты, что и он. Элис считает, что это очень сентиментально. Так и есть. – И тебя, – отвечает она, берет сигарету из его рук и ждет, когда он поднесет огонь к ее лицу. – Не надо, – произносит он неожиданно серьезно и щелкает зажигалкой. Она закуривает, запрокидывает голову и выпускает дым в потолок, а когда снова смотрит на него… его уже нет. Он сидит на диване и обнимается со своей камерой. – Мне пора, – зачем-то говорит она, зная, что он не услышит. Он и не слышит, погрузившись в гигабайты отснятого материала, среди которых наверняка добрая половина занята этой его Люси. Она уходит, хлопнув дверью. Она думает о том, что больше не вернется. Она всегда так думает. И всегда возвращается. * * * У него голубые глаза и взгляд, проникающий в самые глубины ее существа. Он хозяйствует там, нагло вытаскивая на свет все, что она прятала сама от себя. Он ворошит самые сокровенные ее мечты и желания, обещая исполнить их. Он не раздевает ее глазами (хотя некоторые могли бы сказать и так), он делает нечто более интимное – проникает под кожу. В вены. В кровь. Она возвращается за дозой. Находит его в баре, том самом, где они познакомились. Она остается стоять на месте, но ждет его взгляда, и как только он смотрит на нее – глаза в глаза – она чувствует, как по венам разливается огонь. – Привет, – он подходит очень близко, не обнимает, вообще никак не прикасается к ней, просто смотрит. – Давно не виделись. Они действительно давно не виделись, целый месяц (ее личный рекорд!). Странно, что он заметил. – Дела, – коротко отвечает она, и когда выносить его взгляд становится невозможным – касается ладонью его шеи и внутренне ликует, видя, как он закрывает глаза. Ее пальцы скользят к его волосам, а его – сжимаются на ее бедре. Он выдыхает что-то бессвязное ей на ухо. – Да, – шепчет она. Неважно, что он сказал. Все равно – да. Он утягивает ее в какое-то подсобное помещение, толкает к стене, закрывает дверь. Темно, почти ничего не видно. Это неважно, но немного жаль, что она не может смотреть в его глаза. Он прижимает ее к себе, целует нежно, не успевают у нее подкоситься ноги – целует жадно, сердце бьется везде, она сама – один сплошной пульс. И – дыхание, сбивчивое дыхание. Он стягивает с нее кофту, целует голые плечи, избавляется от юбки. Его руки везде и это почти невыносимо хорошо. Он сажает ее на какой-то ящик, она ногами притягивает его ближе, в маленькое окно под потолком заглядывает луна и ее свет освещает их лица. Она видит его глаза, они кажутся совсем тёмными, его взгляд тоже тёмен. Она улыбается и проваливается в его расширенные зрачки. * * * – Рори! – она нечаянно включила громкую связь и теперь голос Элис звенит на всю комнату. – Где ты шляешься? Я весь день не могу до тебя дозвониться. Они лежат на кровати в его комнате и молчат. Она устроила свою голову на его животе и думает о том, что с завтрашнего дня у нее начинается отпуск, а она не хочет никуда ехать. Ей приходит в голову замечательная мысль и она ее озвучивает. – В четверг я улетаю в Испанию. Хочешь со мной? Она не дожидается ответа, потому что звонит телефон. – Все в порядке Элис, я у Ренфилда. – Это ты называешь «в порядке»? – усмехается Элис и Ренфилд вторит ей неопределенной ухмылкой. – Чего тебе надо? – Обсудить наши планы. – Мы уже все обсудили. – Еще раз обсудить, ты же меня знаешь. – Я перезвоню. Она отключает телефон, садится в кровати и смотрит на Ренфилда. – Я буду там две недели, Элис – одну. Приезжай… – Почему она зовет тебя Рори? – Потому что моё имя – Аврора, – она отводит взгляд и смотрит в окно. За грязным стеклом виден яркий, почти кислотный малиновый закат. – Аврора – не Рори, – он проводит кончиками пальцев по ее спине, она непроизвольно закрывает глаза и задерживает дыхание. Она хочет сказать, что Аврора – это, к его сведению, не Люси, но говорит совсем другое. – Рори – уменьшительный вариант. Он не отвечает. Он вообще больше ничего не говорит, говорят только его руки, и ей кажется, что они произносят ее имя. * * * Она уезжает в Испанию и они снова не видятся целый месяц, даже немного больше. По возвращении на нее наваливаются какие-то неотложные дела, затем снова начинается работа. Все это время она думает о нем, но ей вдруг начинает казаться, что доза больше не нужна. Дела и заботы излечивают от зависимости. Это хорошо. Она решает не искать с ним встреч, но он сам – впервые – находит ее. Она помнит, что давала ему свой адрес, но была уверена, что он потерял ту салфетку из бара. Красную. Что-то красное торчит у него из кармана джинсов, она глупо улыбается воспоминанию о салфетке, а потом смотрит в его глаза и ей становится больно от осознания того, как сильно ей не хватало этого взгляда. – Привет, – говорит он, заходя в квартиру. Достает из кармана свою неизменную камеру, делает несколько снимков. Это значит – ему у нее понравилось. Она чувствует тепло в груди, от которого ей почему-то делается грустно и хочется заплакать. – Привет, – произносит она каким-то слабым голосом, смотрит как он садится на диван и отмечает, что выглядит он совсем изможденным и похудевшим. – Хочешь кофе? – Хочу, – кивает он, разглядывая корешки книг, что лежат на журнальном столике. Она приносит ему кофе и бутерброды. Он съедает только один, и у нее создается ощущение, что больше в него просто не влезет. Она пугается. Впервые. Забрав у него пустую чашку из-под кофе и поставив ее на столик, она принимается расстегивать его рубашку. Она собирается уложить его на диван, как маленького, накрыть одеялом и даже, возможно, почитать ему сказку. Он ловит ее руки и хрипло смеется. – Ты ужасно выглядишь, – говорит она. – Тебе надо поспать. – Но чувствую я себя превосходно. И спать – не хочу, – на последнем слове он смотрит на нее взглядом, от которого у нее всегда перехватывает дыхание и начинает гудеть внизу живота. – Ренф… – она никогда не называет его неполным именем, ей это не нравится, но сейчас она просто не может договорить, потому что его пальцы быстро развязывают пояс халата и скользят по внутренней стороне бедра, а губы приникают к животу, и… Ей хочется выругаться, и она ругается, и царапает его плечи, и садится ему на колени, мешая его рукам вытворять то, что они хотят вытворять, но он снова хрипло смеется и переворачивается вместе с ней, подминая ее под себя. Она чувствует его тяжесть, чувствует его силу. Оказывается, это только вид у него изможденный, а на самом деле он силён и крепок как никогда. И как никогда перевозбужден. «Что-то произошло» – думает она, но у нее не выходит спросить что именно, да и думать дальше тоже не выходит. Она получила свою дозу и намерена насладиться ею сполна. * * * Утром она смотрит на спящего рядом Ренфилда и ей впервые кажется, что у них есть шанс на… что-то большее, чем они имеют сейчас. Она впервые задумывается об этом большем, признается себе, что хочет быть ближе. Она позволяет себе помечтать. Звонит телефон, Ренфилд сквозь сон тянется за ним, мычит что-то вроде «я же сказал, что буду!», слушает голос на том конце трубки и согласно кивает, будто собеседник может его увидеть. – Привет, – говорит она, когда он выключает телефон, открывает глаза и смотрит на нее. – Привет, – отвечает он и переводит взгляд на окно. За чистым стеклом видно нежно-розовое рассветное небо. Ей кажется, что мимо проплыли три или даже четыре вечности, а они все сидят и сидят на кровати, и она отчего-то не решается его обнять. Наконец она поднимает руку, чтобы коснуться его плеча, но не успевает – он встает и начинает одеваться. – Джонатан звонил, – зачем-то вдруг объясняет он, хотя никогда раньше ничего не объяснял. – Есть дело. Джонатан, Джонатан… Она вспоминает: это его друг. Они вместе работают. Джонатан и работа – это же хорошо? Тогда почему у нее сосет под ложечкой? Она так мало о нем знает, почти ничего. Это вдруг кажется ей ужасно неправильным. Она тоже встает, надевает халат. – Кофе? – Нет, не успеваю. – Жаль… – она не знает, зачем сказала это. – Ну, пока… – он замолкает и ей кажется, что он спотыкается о следующее слово, не зная, как ее назвать. От этого предположения ей становится и тепло и страшно. – Аврора. Меня зовут Аврора, Ренфилд, – мягко напоминает она и по выражению его лица понимает, что ее предположение оказалось верным. Ей хочется закрыть дверь на все замки и никуда его не отпускать. – Красиво, – Ренфилд задумчиво смотрит на нее и почти нежно произносит ее имя. – Аврора… Ты мой последний рассвет, Аврора*, – он криво ухмыляется неуместной романтичности этой фразы и уходит. * * * Больше она его никогда не видела.

-fin-

___________________ Сноска: (*) Аврора значит – «рассвет, заря»