Struggle

Когда Джон взял скрипку в руки в первый раз, она показалась ему чем-то внеземным, нелепым и изящным одновременно. Ему было тринадцать, но эта странная мысль его не покидала. Холодный гриф не нагревался под пальцами, а смычок изредка подрагивал в руке. Джон был слишком далек от скрипки, которую подпирало его плечо; он думал о далеких вещах, совершенно не имеющих отношения к музыке. Про новичков в классе говорили, что они извлекали из божественного инструмента фальшивый плач; Джон извлекал из него писклявый вой, по сравнению с которым все остальные, отстающие от программы и посещающие одно занятие из десяти, казались маэстро. Гарри играла на фортепиано так, что замирал мир вокруг. Ее тонкие пальцы порхали над черно-белыми клавишами, и музыка лилась - печальная, пронзительно высокая, как горный хрусталь. Мелодии - да, сестра сочиняла сама, никогда не пользуясь даже этюдниками, - она знала наизусть, не записывала их, и в памяти они лежали огромной грудой - так Гарри говорила сама. Джон методично исписывал нотные тетради маленькими неровными крючками; музыка из них выходила такая же, как эти крючки - угловатая, прерывистая, тревожная, как загнанный зверь. Фотографическая память Джона впитывала в себя эти строчки. Разбуди его Шерлок ночью, в его маленькой комнате на Бейкер-стрит, он бы сквозь сон продекламировал что угодно из своих ранних попыток композиторства. Гарри говорила, что написанная музыка - всегда отражение души самого музыканта, его мыслей и стремлений. Мать Джона советовала ему посетить хорошего психолога. На год Джон забросил скрипку и, кажется, забыл о ней, к большой радости преподавателя и окружающих. Он стал играть в футбол, подтягивать физику и интересоваться девочками. Джону пятнадцать. Он влюблен так, как, думается, никто не сможет любить. Парень из параллельного класса по имени Джейк перевелся недавно. Он рассказывает Джону о своей прежней жизни в Америке, о местной охоте и легендах майя. Джейк слушает классику; он влюблен в нее так, как в него самого влюблен Джон. Футляр скрипки - пыльный, но Джон не собирается отступать. Ему кажется, что от его горячих пальцев инструмент вот-вот начнет плавиться. Смычок едва задевает струну, и в пустой воздух ударяет нота. Она настолько тонкая, красивая и изящная, что Джон задерживает дыхание, не в силах поверить, будто он может играть. Это и не игра вовсе; сливаешься в одно целое с темным деревом корпуса и забываешь о кислороде. Джейк здорово целуется - глубоко, но не в том смысле, что у него длинный язык или нечто в этом роде; просто тонешь, не в силах остановиться, - вот так бы Джон это описал, - и это тоже похоже на музыку. Джейк учится делать минет. Неумело и робко, изредка кидая настороженный взгляд из-под рыжеватых ресниц. Джону нравится; он закусывает губу, хрипловато стонет и кончает под композицию Вивальди, название которой не помнит. Джон теряет Джейка, когда им обоим исполняется восемнадцать. Боль изъедает сердце, не позволяет выпрямиться, перестать сжиматься в комок. Гарри пытается его утешить, но ей нечего сказать; она сама никак не может наладить отношений с Бетси... или Линдси?.. Джон ударяется в медицину. Он и раньше любил биологию, да и с химией никогда не было проблем. Рефераты, учебники, доклады, латынь, учебная практика, подработка медбратом - на несколько лет он утонул в совершенно иной жизни, какой он раньше себе не представлял. Он не слушает музыку - совсем, и скрипка давно переместилась в самый дальний угол его комнаты. Иногда его приглашают потанцевать на студенческих вечеринках, но он всегда отказывается. Все еще больно. В Джоне горит желание спасать, помогать, предотвращать несчастье и отпугивать смерть. Он как ангел-хранитель. В Афганистане - весь в крови, загорелый, с бесстрашным блеском в глазах. И Ангел все равно - так его называют за глаза. Он знает об этом; молчит. По ночам, сквозь пыль и гарь, он слышит скрипку, и становится страшно засыпать. Но психологу он об этом не говорит. И первая запись в блоге - о постановке рук на грифе, струнах и чистоте звука. Он оставляет ее в черновиках, а потом не возвращается к ней. Все еще страшно. - Вы переносите скрипку? Джону хочется развернуться и убежать, - а, может, уползти, ведь психосоматическая хромота все еще при нем. Он оторопевает, беззащитно смотрит на Майка и не в состоянии сказать что-то осмысленное. Шерлок действительно играет. Его длинные тонкие пальцы сжимают смычок очень бережно и нежно, а льдистые глаза режут на куски. Джон слушает, закрыв лицо ладонями. Шерлок экспериментирует, пытаясь играть только на второй и первой струнах, и матовый тембр "ля" переплетается со звонким "ми". Шерлок играет не только на скрипке. С Джоном у него тоже неплохо получается. И Джон вспоминает, как это - когда весь мир сужается до четырех струн, и музыка отдает в висках, заполняет изнутри, вот-вот грозится вырваться из глаз слезами. Джон играет и плачет. Сегодня с ним нет Шерлока, и это хорошо. Можно сказать миссис Хадсон, что мелодия записана на кассету. Скрипка плачет тоже. - Я знал, что ты играешь, - бархатный голос Шерлока рвет поток звука, и Джон оборачивается. - Твои руки мне сказали об этом. Кроме того, ты нахмурился, когда я намеренно сфальшивил в прошлый раз. Неискушенный человек не заметил бы. Джон молчит. - Все военные играют на скрипке? - Военные играют со смертью, Шерлок, - говорит Джон, торопливо захлопывая футляр. Скрипки у них с Холмсом разные. - Война, увы, не описывается скрипкой. Она не передает этих ощущений... - Что передает? - Скрежет вилки по стеклу. - Вот как. Они молчат. А потом играют вдвоем, - под тихий вздох миссис Хадсон, приносящей чай.