Вставай

— Вставай. Жёсткая кора разбороздила коленку, и содранная кожа цедила кровь — толчками, завораживающе. Ещё при падении он приложился локтем о корень; нервы вспыхнули. Сейджуро уже знал, что это должно быстро пройти. А сейчас ему было больно. Но нежданная боль вызвала больше яркого впечатления, будоражащего переживания жизни, чем обиды. Ощущение казалось потрясающим. — Вставай же. — Сейчас, — ответил Сейджуро, сглотнув неуместный аффективный восторг. Он запрокинул голову, чтобы слёзы — естественная реакция, как говорит семейный врач — так и высохли на глазах. Чистое небо расплывалось. — Это было… — голос внутри, второй Сейджуро, замолчал. Как оказалось — выбирая нужное слово. — Несовершенно. — Это было обычно, — Сейджуро улыбнулся, моргнул, и с левого глаза всё-таки сорвалась слезинка. Ладони были в земле, поэтому он стёр её мокрый след запястьем. — Ветка не должна была сломаться. Но такое случается. Второй Сейджуро чувствовал смешанное недовольство, а сам Сейджуро — спокойствие. Потому что необходимость сдерживать его отвлекала от ран. Жаркая, мучительная боль в руке в самом деле сходила на нет. Только коленку всё так же жгло, и по голени щекотно, как насекомые, ползли две тонкие струйки. — Тебе больно, — сказал второй. Сейджуро послюнявил палец и потёр самый край, где ссадина только розовела, и в ней не мешались с кровью кусочки ободранной кожи и древесной коры. И правда больно. — Пусти меня. Сейджуро чувствовал, как кружится голова и немеет тело — а последним осязаемым жестом была лёгкая гримаса, вызванная уже не его волей. Сейджуро погладил сам себя по коленке, потом наклонился и облизал след, сплюнул кровавую и с кусочками древесины слюну. Он проводил языком ещё и ещё, пока грязная рана не очистилась и не начала блестеть свежими алыми каплями. Теперь он молчал, наблюдая, как постепенно сворачивается и темнеет кровь. Они оба молчали. Сейджуро снова послюнявил пальцы и стёр подсохшие струйки на голени. Он прикасался выверенно аккуратно, но с такой нежностью, будто не к себе. С первого раза у него не получилось вытереть кожу начисто, и на ней остались розоватые размытые следы. Сейджуро терпеливо стёр и их. Он ещё раз посмотрел вверх: над ним белели душистые древесные волокна свежего слома. Затем он попробовал размять пальцы ушибленной руки — и сдавил округлые твёрдые бока. В ладони краснело молодое яблоко. — Вставай, — сказал ему внутренний голос. — Отнесём его маме.