Подарок небес. Честная шлюха

Удивления хочешь, vis-а-vis, Это будет не трудно. Это будет не трудно! Это – по любви… Мумий Тролль Аэропорт – это такое место, куда люди прилетают и откуда улетают, периодически набивая брюхи стальных машин-людоедов. Некоторые из машин не дотягивают отяжелевшие от такой трапезы тела до мест назначения, теряют в полете свои стальные крылья. Вот на одной из таких бескрылых штуковин и спикировали прямиком на передовицы газет родители Джека Дениелса, (ты издеваешься? Это марка виски!) ныне самого преуспевающего и дорогостоящего психоаналитика, какого Вы только cмогли бы найти, откуси Вы от Большого яблока. Обыкновенное чудо обыкновенного сироты. Он отпустил боль утраты - и судьба щедро вознаградила его взамен. Да, детские годы прошли в мучениях. Зато какое счастье открылось ему потом! Счастье сознавать себя хозяином собственной жизни. Счастье помогать другим избавиться от проблем, полюбовно расставшись с прошлым. Счастье или успех?! Как бы там ни было, а в такие моменты Джек чувствовал себя несчастным неудачником безо всяких, казалось, на то причин, проклинал и любимую работу, и свою популярность в профессиональных кругах, да и самого себя заодно. Близость самолетов делала его уязвимым. Необходимость авиаперелетов делала его уязвимым. «Аэропорт – это просто такое место, куда люди прилетают и откуда улетают…» - бормотал он себе под нос, протискиваясь сквозь толпу от стойки регистрации. Но не для японцев. Для японцев любое здание само по себе искусство. Строгая леди неопределенного возраста, задраенная с головы до пят в элегантный офисный костюм, поменяла руку, которой придерживала табличку. Солнцезащитные очки надежно скрывали глаза, в то время как губы ее заманчиво улыбались. - Господин, - она поклонилась махнувшему ей мужчине. Мужчина выглядел слегка помятым, но надежно держал себя в руках, хотя раздражение, волнами исходившее от него, буквально заставляло воздух вокруг вибрировать. Строгая леди и бровью не повела: - Добро пожаловать, господин! Может быть, Джек Дениелс и был хозяином своей жизни, но вот совладать со своим желудком оказалось куда сложнее. - Вам нехорошо? – Спросила леди тоном таким же офисным, как ее костюм. От этих слов Джека замутило, кажется, еще больше, однако в следующую минуту он разогнулся, усилием воли подавив рвотный позыв. Проклятье! Он ведь настаивал на наземном транспорте! - Мистеру Миядзаки это дорого обойдется.(а это фамилия известного мультипликатора))) - Авиабилеты в Японию стоят не дешево, к вашему сведению, - сухо заметила строгая леди. Но сейчас же осведомилась участливо: - Трудный перелет? - Трудная жизнь, - буркнул Дениелс. Он напомнил себе, что мог бы и не принимать предложение щедрого японца, тем более что суть его была изложена более чем туманно. Однако же, Джек был в Стране восходящего солнца, хотя уже и сам не верил в то, что является обласканным фортуной престижным психоаналитиком после всех пережитых ужасов многочасового перелета. Значит, вежливость прежде всего – сам во всем виноват. Леди не стала больше задавать вопросов – она молча прошла вперед и указала Джеку путь к автостоянке. - Трудный полет, сэр? – Спросил водитель, стоило забраться в машину. - Я думал, японцы неразговорчивые, - хмыкнул Джек. Строгая леди слегка улыбнулась: - Мы наняли нью-йоркского таксиста на время Вашего пребывания в стране. Личное распоряжение мистера Миядзаки. - Я счастлив! – Вот теперь Джек разозлился. Не хватало еще слушать болтовню соотечественника по дороге, как раз тогда, когда, оказавшись на твердой земле, он мечтал наконец-то хоть немного поспать. О том, что японскую землю твердой назвать нельзя, психоаналитик, вероятно, запамятовал. И очень зря… – Он же не знает города! - Он БЫВШИЙ нью-йоркский таксист, - не глядя на Джека, уточнила строгая леди. Она разглядывала в окно бетонные сваи так, как будто это было величайшее произведение искусства. Джек невольно поежился. - Я передам мистеру Миядзаки вашу благодарность, - продолжила леди. – Он будет очень доволен. - Я его не благодарил, - огрызнулся Джек, прекрасно понимая, что ведет себя грубо. Бессонная ночь и плохое самочувствие давали себя знать. - Но вы только что заявили, что счастливы, - леди перевела на спутника взгляд, полный недоумения. Джек устало подумал, что среди японцев о сарказме придется забыть. Он, как всегда, немного боялся, но был готов к переменам. Лишь бы это были перемены к лучшему, думал он. - А далеко еще до резиденции мистера Миядзаки? - Он примет вас в городской квартире. - Я не спрашивал, где он меня примет! – Вторично сорвался Джек. – Я спрашиваю, есть ли время еще подремать! - О, простите, - строгая леди безмятежно улыбнулась. – Вы разве не хотите для начала осмотреть достопримечательности? - Не хочу! Я немного устал с дороги, видите ли, - гость тоже попытался выдавить из себя подобие улыбки. С мистером Миядзаки Джеку удалось увидеться только вечером. Строгая леди, назвавшись Гердой (она действительно разговаривала с легким немецким акцентом) и извинившись за то, что забыла представиться, показала ему огромную по размерам квартиру и отведенную для него спальню, объяснила, как пользоваться ванной и туалетом, а также кухонной и прочей бытовой техникой. Джек едва успел подивиться голосовому регулятору подачи воды в душевой, как провалился в сон тотчас, как голова его коснулась подушки. - Сигариллу? Мистер Миядзаки оказался чрезвычайно худым, но широкоплечим мужчиной. У него был приятный голос, но это и все, что Джек смог бы сказать о нем. Когда гость вошел в кабинет, как того требовала записка, оставленная ему строгой леди, хозяин уже сидел в полутьме за широким столом из красного дерева, поточенного термитами. Джек слышал от знакомого дизайнера, что в этом крылся особый шик. Бледный свет из окон офисного здания напротив лился в стеклянную стену за его спиной, обрисовывая нечеткий профиль. Выходило так, что хозяин мог видеть гостя, а гость хозяина нет. - Благодарю вас, - вспомнив о сигаре, ответил Джек. Он был явно смущен, просто сбит с толку, мягко говоря, своеобразным приемом. - «Благодарю вас, да» или «Благодарю вас, нет»?!(я тебе уже говорила, что при отображении устной речи обращение на вы пишется с маленькой буквы, разве что каждый раз на этом акцентируется внимание, обычно в саркастическом тоне) В тоне собеседника ему послышался смех, и аналитик решил, что настало время взять себя в руки. - Я не курю, - сказал он и продолжил безо всякой паузы, словно торопился высказаться, пока не начал запинаться. – Мистер Миядзаки, я проделал нелегкий путь и хотел бы перейти сразу к делу… - Вы проделали нелегкий путь, и я дал вам отдохнуть! Время, которого у меня нет, – в тоне собеседника отчетливо послышалась сталь, сейчас же умело подмененная негодованием. – Разве вам мало заплатили за первый день пребывания здесь? - Вообще-то, нет… - Дальше – получите больше. Тут Джек совершенно смутился. Мистер Миядзаки производил впечатление человека, который никогда не спохватывается, уверенного в себе. Иными словами, бесполезно, похоже, было пытаться застигнуть его врасплох. И все стандартные психологические уловки без толку. Можно было только терпеливо ждать, когда он сам пожелает раскрыть тебе карты – или не ждать, это уж твое дело. Джек прислушался к себе и решил, что ничего плохого ему пока не сделали. Совсем даже наоборот. - И что, Вы так и не скажете, зачем пригласили меня? – Напрямую спросил он. - Мне импонирует ваша деловитость, но нет! Не сегодня. Сегодня я уже раздражен – и ничего хорошего из нашего разговора не получится. В следующий раз постарайтесь не разочаровать меня, хорошо? Не то это опять отложит наше общение. Джек согласно кивнул и протянул Миядзаки руку в знак того, что в кои-то веки не против сыграть по чужим правилам. Ладонь японца оказалась мягкой и удивительно нежной на ощупь, как будто это была ладонь девушки или ребенка. - Может быть, все-таки, сигариллу? - Благодарю вас, нет, - Джек улыбнулся, пуская в ход все свое обаяние. Он не мог видеть реакцию собеседника, но и не мог не рассчитывать на то, что она была. - Будут личные просьбы? - Да! Я могу здесь воспользоваться интернетом? – Вспомнил о самом важном для себя Джек. - Разумеется! Мой дом в Вашем распоряжении. Я прослежу, чтобы Вы ни в чем не нуждались. - Благодарю Вас! - Что ж, доброй ночи! - И вам того же! – Джек почему-то был уверен, что ожидание в коридоре едва ли что-нибудь прояснит. «Кто знает? Может быть, этот тип трудоголик и до утра просидит за компом в своем кабинете»! – Сказал себе Джек. И отправился на поиски другого компа. Пожелать спокойной ночи кое-кому еще… Жидкость темно-коричневого цвета благоухала со дна пузатого бокала на ножке, ловила голубые блики соседствующего с ней включенного ноутбука, преломляла, превращая свою маслянистую поверхность в кривое зеркало. По экрану ноутбука ползли строчки, многозначительными смайликами улыбалось развернутое во весь экран окошко агента, покуда пьяный дым, мерно плывущий в воздухе, смешивался с терпким запахом ядреного коньяка: Джек: Привет! Не спишь? Миша: Джек?! Вот уж не ожидал так скоро увидеть тебя в сети! Как тебе Япония? Джек: Откуда ты знаешь?! Миша: Сорока на хвосте принесла. В ваших кругах сплетни ширятся со скоростью звука… Джек: В самом деле. Мечтал обо мне? Миша: А ты как думаешь? Джек: А я все думаю, не пора ли подкрепить мечтания делом? Миша: Рвешься в бой, как всегда! Джек: Ты же знаешь, я очень нетерпелив в постели. Миша: Нет, не знаю. Откуда мне знать? Это плохо. Джек: Позволь доказать тебе обратное! Миша: Перестань, это глупо! Между нами океан. И потом, других тем, что ли, нет?! Джек: Я с ума по тебе схожу, неужели не видно? Миша: Эй, приятель! Как же ты других от безумия лечишь, ты же психоаналитик? Джек: Ну, с тобой-то я отдыхаю! Кстати, раз уж на то пошло, ты заставляешь меня думать, что у тебя сексуальные комплексы. Миша: Ну разве что комплексы упражнений) Джек: Покажешь? Миша: Хватит! Джек: Хорошо. Как дела? Миша: Совсем другой разговор) Сегодня встречался с одним парнем… Джек: Хочешь, чтобы я ревновал? Миша: Не волнуйся, он слишком нервный. Ведь ты не такой? Джек: Не знаю. Иногда ты заставляешь меня нервничать. Сейчас, например. Миша: Прости, пожалуйста! Джек: Нет, это ты извини. Просто день был ни к черту. Все в порядке, нет, правда! Миша: А что случилось? Джек: Я в порядке… Миша: Ложись-ка ты спать! Джек: Ты меня любишь? Миша: Это глупо, Джек! Мы даже не виделись! Джек: Да, но чувство такое, как будто я знаю тебя много лет. Миша: Хорошо, потому что я чувствую то же. Джек: Для меня это и есть любовь. Ночи! Миша: Ночи! Пузатый бокал на ножке взмыл в воздух и опустел. Нефритовая пепельница поглотила окурок. Ноутбук моргнул монитором и отключился. И только пьяный дым и терпкий запах ядреного коньяка, как прежде, продолжали совокупление в воздухе. Широкоплечий мужчина с узким лицом откинулся в кресле и полной грудью вдохнул их смесь. Проснувшись рано утром, Джек, как обычно, первым делом отправился в душ. «Чистота – залог здоровья» - учила его в детстве мама. На этот раз мужчина в полной мере насладился властью своего голоса над перепадами контрастного душа. Покинув душевую кабинку в прекрасном расположении духа, аналитик поймал свое отражение в зеркальной стене напротив – и вот тут он недовольно нахмурился. Мышцы уже давно просили о нагрузке, но последние две недели перед отбытием в Японию пришлось изрядно подсуетиться, чтобы закончить кое-какие неотложные дела до отъезда. И теперь, похоже, все эти перекусывания на ходу не прошли даром ни для фигуры, ни для желудка. У Джека с детства был нарушен обмен веществ. Он был таким тощим, что даже в самую жуткую жару стеснялся носить майки и шорты. Зато после смерти родителей стал резко набирать вес, что тоже проблем в жизни ему не уменьшило. - Ну что ж, настало время заняться собой? – Подмигнул Джеки своему отражению и, натянув обратно пижамные брюки, вернулся в спальню. Там он осмотрелся, пересек комнату, вставил ноги в стенную нишу, предварительно освободив ее от бутафории, и принялся качать пресс. Он так увлекся этим занятием, что не заметил присутствия девушки, змейкой скользнувшей в приоткрытую дверь. - Охайо гозаймас! – Пропела та, сбивая Джека со счета. - Я слушаю, - Он как раз опять оторвал от пола свой корпус, протянул руку и взял прихваченное из душевой полотенце. Пот проступил каплями на намечающихся квадратиках пресса. Увидев это, незваная гостья слегка прикусила губу. Джек рассмеялся. Она опомнилась: - Меня зовут Мика! Я буду вашей компаньонкой на этот день! Английский девушки был безобразен. Из-за чудовищного японского акцента половину слов невозможно было различить, а о смысле сказанного оставалось догадываться по оставшейся половине. Одета она была в фиолетовую дерзкую мини, больше похожую на сползший пояс, банановые лосины, полосатое нечто, чью принадлежность к какому-либо из существующих предметов одежды Джек затруднялся определить. Но больше всего его умилили берет цвета небесной лазури и баклажанного колера сапоги, сделанные из какого-то сетчатого материала, похожего больше всего на проволоку. - Мика, вы мне определенно нравитесь, - вынес вердикт Джек. Девушка выдула из жевательной резинки большой пузырь, полностью закрывший ее лицо, лопнула его и сказала: - Тогда ваш завтрак! Джек ловко поймал полетевший в него бумажный пакет с логотипом, как он подозревал, фастфуда – куча мелких иероглифов по ободку непонятной эмблемы. - Я не знала, что вы любите, поэтому взяла все, что у них было, - сказала Мика. - Спасибо, - поблагодарил Джек, выгружая всевозможные пластиковые судочки на прикроватную тумбочку и осторожно заглядывая в них. – Я люблю супы и салаты – на будущее, - сказал он. – И я не ем острого. - О, да вы, наверное, кумир девушек – я имею в виду спорт, правильное питание и все такое прочее, сами понимаете, - Мика без обиняков заглянула в один из отринутых Джеком судочков и с удовольствием выловила оттуда жареного угря. Мужчина поморщился, но сейчас же снова заулыбался, глядя, как смешно она пытается запихнуть себе в рот руками прилагавшуюся к угрю лапшу. - Да я вообще-то предпочитаю мужчин, так что, наверное, все равно ничем не смогу девушкам в этом помочь, - на всякий случай предупредил аналитик. - Правда?! Как жалко! Мика огорченно надула губки, блестящие от жирного кушанья. Джек подумал, что еще ни одна женщина так искренне не расстраивалась по этому поводу. Все они почему-то считали своим долгом предъявлять ему претензии, как будто Джек им что-нибудь обещал! - Все нормальные парни – геи! – Заявила Мика, нисколько не смущаясь произносимого каламбура. – А вы точно в этом уверены? Она погладила Джека по колену, и тот подавился салатом с проращенными зернами сои. - Уверен, - ответил, прокашлявшись, он. - Ну и ладно! – Сказала Мика, отходя к окну, чтобы проветрить комнату, пахнувшую спортзалом. – Это все правительство виновато, я знаю! Пусть лучше парни спят друг с другом, чем делают женам детей, на которых потом надо выделять пособия и средства. Плотность населения, мол, ну и так дальше. А я тоже думаю, зачем рожать? Каждый год эта сейсмическая активность… - Но ведь японцы уже много веков живут в таких суровых условиях! – Изумился Джек. - И если бы твои родители думали так же, как ты, тебя бы наверняка здесь сейчас не стояло. - Это был их выбор, - Мика пожала плечами. – Если вы доели, мы можем идти. У подъезда их ждал автомобиль с уже знакомым не в меру любопытным водителем. Джек только вздохнул, забираясь в салон, поняв, что на этот раз от прогулки по Токио в компании двух трещоток ему не отвертеться. Впрочем, Мика с бывшим таксистом быстро нашли общий язык, и молчаливый по природе своей аналитик был вскоре благополучно забыт до поры до времени. Императорский Дворец и храм Тосегу на Джека ожидаемого впечатления не произвели. Зато токийская телевышка с ее аквариумом явилась просто бальзамом на душу. Заметив слабый проблеск энтузиазма со стороны подопечного, Мика тут же забомбила Джека никому ненужной информацией о том, что аквариум этот один из лучших в стране, и упорхнула в музей восковых фигур фотографироваться со знаменитостями. В конце концов, исследовав обе смотровые площадки, Джек счел себя в праве заявить, что устал, после чего был безоговорочно переправлен домой. По пути Мика просила подбросить ее к небоскребу Sunshine City и без умолку тарахтела, расписывая его во всей красе. С ее английским Джек понял только, что это еще одна достопримечательность, и мысленно пометил себе купить при случае какой-нибудь туристический путеводитель. - А тебе зачем в Sunshine City? – Для поддержания разговора вяло осведомился он. - Работаю я там, - хлопнув дверцей, отсекла девушка, и Джек с тоской ощутил себя тоже частью ее работы. С одиннадцати тридцати до девятнадцати тридцати пяти она развлекала его поеданием сахарной ваты и построением забавнейших рожиц, а в девятнадцать тридцать шесть уже забыла о его существовании. Нет, не забыла! Джек покорно опустил стекло, когда девушка требовательно в него постучала. - Да, кстати! – Сказала она. – Звонил мистер Миядзаки. Он тебя уже ждет. Как только приедешь – они постоянно срывались на «ты», - сразу иди к нему в кабинет, хорошо? Аналитик кивнул. - Ой, опаздываю! – Увидев время на дисплее мобильного, и не взглянув даже на бедного Джека, Мика понеслась в направлении огромного небоскреба, яркой вспышкой врезаясь в толпу черно-белых служащих, не способных позволить себе подобное буйство красок. А для недавнего спутника смешная нелепость ее наряда внезапно приобрела элегантность. Джек с неожиданной грустью смотрел вслед девушке, идущей по направлению к чудесному небоскребу, пока ее прыгающая походка постепенно переходила в чеканный шаг, и чувствовал себя обманутым. – Вот за что не люблю женщин, - пробормотал он, задрав голову, во все глаза разглядывая сияющую громадину. Не удержался – присвистнул. - И здесь вот она работает?! Не слАбо, хм! Когда Джек вошел в кабинет - сразу по приезде, как и пообещал, - там царил все тот же полумрак, оставшийся, казалось, с первой встречи. И человек в кресле за изъеденным термитами краснодеревным столом тоже как будто бы не менял позы с прошлого вечера. - Сегодня мы просто поговорим, - сказал мистер Миядзаки после долгого молчания. – Я закурю, вы позволите? Аналитик кивнул рассеянно. Мысль о том, что ему больно смотреть на собеседника озадачила, коснувшись сознания. Перед глазами действительно все плыло, да и кололо в конъюнктивных мешках у переносицы. - Расскажите мне о Ваших впечатлениях от Японии. - Здесь довольно мило, - Джек порадовался тому, как нейтрально прозвучал его голос. - Да бросьте вы, вам тут не нравится! – Смех Миядзаки прорезался сквозь хрипотцу курильщика и оказался довольно-таки мелодичным. - Ну да, не нравится! – Не стал отпираться Джек. – Зачем вы спрашиваете, если сами знаете? - Мне интересно, в какую словесную форму вы облечете свою неприязнь, в каких выражениях подадите. - Я солгал, - Джек пожал плечами. – Из вежливости. Это ответило на ваши невысказанные вопросы? - Частично. - Вы пригласили меня страну посмотреть?! - А вам по-прежнему не дает покоя этот вопрос? Джек разозлился: - Я психоаналитик. Вообще-то меня дома клиенты ждут! - Подождут ваши клиенты! - Да как вы смеете?! – Вскинулся Джек. - Смею! – Отрезал Миядзаки. – Вы часто лжете? - А? Что? - То! – Голос японца довольно вибрировал. – Вы должны были бы быть знакомы с этой тактикой нелепых и неожиданных вопросов. Задаешь такой, и пока собеседник оценивает ситуацию, делаешь свои дела – это очень удобно. Так часто вы лжете из вежливости? - Это делает жизнь проще, - Джек вторично пожал плечами. - И не стыдно вам врать по мелочам? - Нет, не стыдно! – Аналитик побарабанил пальцами по столу. Он распалялся. - Вы подаете признаки нетерпения, - заметил мистер Миядзаки. - Вы очень наблюдательны! – Джеки фыркнул. - А вы – очень невыдержанны, молодой человек, - гостеприимный хозяин продолжал в том же тоне. – Вы считаете, для психоаналитика это нормально? - Подайте на меня в суд! – Он не подумал, когда выпалил это, и сам рассмеялся, услышав смех Миядзаки. - Так что с вашим мнением? - Ну, слова, это только слова… - Впервые за много лет всерьез задумался Джек. – Многие ученые считали так. - Например? - Толкот? – Смело назвал Джек первое пришедшее на ум имя. В свое время он недолюбливал философию. - Теперь вам любопытен мой общеобразовательный уровень? - Нет, я по-прежнему занят вопросом частоты вашей лжи и использую для его разрешения статистический метод избирательного наблюдения. - Вот как? – Насторожился Джек. - Вы хорошо знакомы со статистикой? - Я вообще всесторонне развитая личность, - уклонился Миядзаки от прямого ответа. – Так что там со словами? Не увиливайте! - Слова - это только слова, - повторил Джек. – Но иногда нам нужно собрать в кулак все свое мужество, чтобы на деле принять это. - Так вот почему вы были столь вспыльчивы в разговоре со слугами по приезде? Джек готов был поклясться, что Миядзаки улыбался. Мысль об этом заставила аналитика покраснеть. - Никто не идеален, моя профессия также не залог совершенства, - как можно спокойнее сказал Джек. - Это очень и очень жаль! – Воскликнул Миядзаки, и голос его зазвенел, как звенят хрустальные бокалы при ударе. – Ну а как же известные истории харизматичные личности? - О! Харизма ведь очень изменчива, - вскочил на любимый конек Джек. - В конце концов, и она перерастает в рутину. Для этого даже специальный термин есть… Он замялся и, досадуя, щелкнул пальцами – иногда это помогало. Слово вертелось на языке. - Есть, - Миядзаки согласно хмыкнул. - И ввел его, если не ошибаюсь, Гегель! – Аналитик решил вконец задавить собеседника интеллектом – не мытьем, так катанием. - Нет, не Гегель, вы именно ошибаетесь, - Миядзаки издал короткий смешок. Казалось, он наслаждался замешательством гостя к огромной досаде Джека. – Философия явно не ваш конек, не трудитесь. Большое спасибо за содержательную беседу, мистер… - Дениелс, сэр! Джек очутился в пренеприятнейшей ситуации, но вместе с тем он испытывал странное возбуждение. Будучи не в состоянии разглядеть, какие манипуляции производит Миядзаки с пепельницей, он представлял себе смеющегося японца, стряхивающим пепел прямиком на берберский ковер. - Я разочаровал вас? – Спросил Дениелс. - А вы хотели мне понравиться? - Я не шлюха, чтобы нравиться! - От тона собеседника повеяло прохладцей, Джек почувствовал, что теряет расположение, и ужасно разозлился. - А шлюха – это плохо? – Тихо выдохнул Миядзаки. Дениелс вжался в кресло от этого голоса. Ему показалось, что сквозняк, прогулявшийся вдоль его позвоночника, был вызван застывшим дыханием японца. Миядзаки довольно долго молчал в ожидании ответа, так что Джек, с перепугу потерявший нить разговора, уже всерьез раздумывал, не встать ли ему и не уйти, как вдруг японец снова заговорил – глубоким грудным голосом, прозрачным и чистым, каким люди говорят о дорогих сердцу вещах. Конечно, если только их голосовым связкам подвластна подобная мелодичность: - После смерти Юки я искал именно этого мальчика. Забавно, ведь я потерял самого близкого на тот момент человека… Джек мысленно постановил себе узнать, кто это, Юки, и приготовился слушать. Знание психоанализа, да и, в некоторой степени, человеческой природы вообще подсказывало, что история обещает быть долгой. Рюичи Тахоме. Мышонок Рюи. По моим подсчетам ему едва ли исполнилось шестнадцать, три из которых – самые ужасные годы своей жизни, - как позже выяснилось, он провел в борделях. Но обо всем по порядку. Отец Рюичи, Сейчиро Тахоме, владелец предприятия с ограниченной ответственностью Тахоме Лимитед, лишился первой жены и мужественности в аварии, подстроенной еще отцом Юкито. Оправившись от последствий катастрофы, Сейчиро отскорбел положенный срок по погибшей жене и отправился в Европу завоевывать новые рынки сбыта. Не знаю, чем там обернулись дела с рынками, но сердце своей второй супруги он уж точно завоевал. По слухам, она с него глаз не сводила все двадцать лет, что они были вместе. Учитывая то, что к гайдзинам молва не очень-то благосклонна, это о многом свидетельствует. А еще говорят, что все мужское достоинство умещается у нас, у мужчин, в штанах. Сейчиро Тахоме ярчайшее тому опровержение. Рюичи не был Тахоме по крови, но, что называется, с молоком матери, впитал в себя волевой характер приемного отца. Привезенный в Японию еще грудничком, здесь он получил новое имя и новую судьбу, как это часто случается с заезжими гайдзинами. Все это я узнал, когда собирал досье на него, пытаясь найти. Чем старше становился Тахоме-младший, чем больше разнилась его внешность со внешностью отца, тем ближе становились они по духу. Юки правильно сделал, убрав с дороги мальчишку – Мышонок легко от своего не отступился бы, вставлял бы палки в колеса. Я и то видел это, спустя три года телесных надругательств, которые, казалось, должны бы были поохладить пыл наследника рода Тахоме. К тому времени мое восхищение Юки и зависимость от него постепенно прошли. С глаз как будто упала пелена, и я стал раскаиваться в своем скромном пособничестве. Он никогда ни о чем не просил меня, мой Юки, я был слишком предан ему, чтобы понукать к этому. Рюи я видел однажды. На балу в какой-то из мэрий. Наши конкурирующие предприятия открыли два очередных филиала в очередном городе – промышленная война продолжалась. Стояла весна, и вечеринка посвящалась цветению сакуры. Рюичи читал свои хокку по этому поводу – довольно не дурные в принципе и просто превосходные как для двенадцатилетнего мальчугана. Всю свою жизнь я недолюбливал блондинов за их бесцветность. Я много читал на эту тему, и существование подобных альбиносов казалось мне бельмом на глазу природы. Все эти люди, по моему мнению, только на то и годны были, что портить генофонд. Но золотистая макушка Рюи мигом разубедила меня в этом – стереотип растаял, будто дурной сон. У него была такая искренняя, ослепительная улыбка, немного мелкие, но такие ровные зубы! Его осанка была просто великолепна. И от его непосредственности вокруг становилось светло. Я не мог не сказать об этом Сейчиро-сану, и, хотя формально мы были врагами, этот гордец приветливо мне улыбнулся и ответил поклоном на комплимент. О да! Ему было, чем гордиться. Весь вечер я любовался диковинным мальчишкой, обсуждавшим деловые вопросы наравне со взрослыми мужчинами, которым едва ли был чуть выше локтя. Этого было достаточно, чтобы Юки отказался от идеи просто убить его. Он был слишком ревнив, мой Юки. И он отдал Рюичи в рабство - просто потому что я на него смотрел. Я преуспел в своих поисках, проследив всю цепочку борделей от первоначального. Благодаря своим незаурядным постельным талантам малыш неплохо устроился в не самом последнем месте. Конечно, он не узнал меня, но ведь и я не узнал его! От живых манер не осталось и тени. Вместо сияющего нескладного подростка ко мне подвели потухшего юношу, великолепного в своей наготе. - Вам не разрешают носить одежду? – Спросил я, в растерянности опустившись на татами. - Тебе нравится самому раздевать? – Нахмурился он. – Почему же ты не сказал?! Подожди, я позову - сейчас мигом все принесут! - Не надо! – Я взял его за руку. Он вздрогнул и вырвался. - Какой-то ты странный! Что ты любишь? – Рюи нервно облизал губы. Я понимал, что от моего ответа зависело, готовиться ли ему к боли. От этой мысли стало противно до тошноты. - Ничего. А что я мог? Заявить «Малыш, я пришел тебя спасти»?! Как, спрашивается?! Скажу прямо, я, все же, был не в себе, когда брался за поиски. Это дело было настолько нереальным, что дальше момента встречи мои планы просто не простирались. - Как так «ничего»?! Такого не может быть! Ты что, девственник?! – Удивился Рюи. Я невесело хмыкнул: - Можно и так сказать! У меня давненько не было парня… - А! Понятно, - со знанием дела протянул Рюичи и, прежде чем я успел что-либо предпринять, грациозно опустился на колени рядом со мной. Молния моих брюк тихо звякнула – я даже не успел понять, что происходит. Конечно, ни о каком удовольствии и речи идти не могло – не прошло и полгода, как Юки умер. Я чувствовал себя последней тварью, предателем. Но Юки был мертв, а Рюичи жив, и его еще можно было спасти. Я солгал бы, сказав, что мне не понравилось. Но пустые глаза Рюичи – это было ужасно. Прошло еще немало времени, прежде чем он смог отвечать желанием на желание. Я знал, что за нами наблюдают через камеру внутреннего слежения, и что если я не получу удовольствия, мальчишке крепко влетит, поэтому решил помочь ему и представил… Не Юкито, нет – слишком велико было бы святотатство. Я представил себе один-единственный высокомерный взгляд, которым взбалмошный подросток наградил меня, стоя на верхней ступени парадной лестницы муниципалитета, на вечеринке по случаю цветения сакуры. Один-единственный взгляд – и я мгновенно кончил. О, до тех пор я и не знал, что я – педофил! - Думаю, это все на сегодня, - я услышал свой слабый голос со стороны. - Но ведь ты заплатил за всю ночь! – Удивлению Рюи, казалось, не существовало предела. - Разве ты не устал за день? – Демонстративно зевнул я. Парень неопределенно пожал плечами, пребывая все в той же растерянности. - Ну так ложись и спи, - я похлопал по татами рядом с собой. – Они хоть дают тебе спать?! - Нет, но твое-то какое дело?! Я не ответил. Мои худшие опасения подтвердились: Рюи не привык к нормальному обращению – и спешил отреагировать грубостью на то, что было для него внове. Он спал, свернувшись калачиком. И всю ночь мелко подрагивал, так что я в любом случае не смог бы заснуть, даже если бы мне этого и хотелось. Утром Рюи сказал только: - Если купишь меня в следующий раз, отработаю обе смены. Имей в виду, что я честная шлюха, и подачки мне нужны. Я спрятал лицо в ладони и сидел так довольно долго, пока заглянувший охранник не проводил меня к выходу. Идея выкупить Рюи в ту же ночь возникла в моей голове, но я не мог еще вступить в право владения наследством и был стеснен в средствах. Все, что я мог, это приходить в бордель время от времени и просаживать назначенное мне Юки посмертно жалованье, убеждаясь, что Мышонок все еще жив. О его здоровье говорить не приходилось, и о моральном – в первую очередь. Если бы с ним что-то случилось тогда, я, наверное, сошел бы сума. - Почему ты никогда не касаешься меня во время секса? – Спросил Рюичи однажды, когда был не в духе. Он постепенно привыкал к человеческому отношению с моей стороны (а я постепенно привыкал к нему, как позже выяснилось) – и иногда позволял себе демонстрировать свое плохое настроение к моей скромной радости. Ведь, все же, лучше уж плохие эмоции, чем полное их отсутствие. - А тебе бы хотелось, чтобы я тебя касался? – С надеждой спросил я – мне до дрожи в поджилках хотелось погладить его по голове, - но мой сладкий мальчик в тот вечер мне не ответил. Тогда я сказал, что предпочел бы, чтобы и он не касался меня, если бы только это было возможно, но персонал и так шептался о моих странностях у нас за спинами. В бордель ведь приходят с совершенно конкретными целями, а для общения существуют кафе. Но, к сожалению, правила заведения запрещали мальчикам выходить за пределы его территории. Рюи наорал на меня, сказал, что я псих и отвернулся к стене, делая вид, что спит. Он думал, что я не слышу, но я-то боялся дышать, чтобы не нарушить зыбкое равновесие, и – соответственно - не мог не слышать. Он плакал… То, что Рюи выделывал своим ртом, не поддается словесному описанию. Он стал спокойнее спать и прижиматься ко мне во сне, а я стал по утрам уходить из борделя счастливым и опустошенным. Во всем теле (особенно в голове) дневала в ожидании ночи нестерпимая легкость. Боюсь, когда я опомнился, процесс был уже попросту необратим. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь снова был рядом (по возможности, Мышонок, иначе жизнь моментально теряла смысл), а от этого желания, как известно, лекарства нет. Тем временем наступила моя двадцать третья осень. Подкралась неслышно на мягких лапах и за ночь раскрасила весь мой серый никчемный мир ярчайшими красками. Я вступил, наконец, во владение наследством – с бешенством Ван Гога оббегал соответствующие инстанции (все-таки Япония до ужаса бюрократическая страна). Вечером, приглушенно ступая по ковровому покрытию кабинета хозяйки борделя, я мечтал о том, как поведу на следующий день Рюичи в парк - любоваться опадающими кленовыми листьями и, быть может, он сочинит для меня пару хокку. Я не хотел привязываться к мальчишке. Не хотел, но так получилось. - Как - вы не можете мне его продать?! – Негодовал я. - Госпожа Йосико, Вы меня плохо поняли! Я дам за него хорошие деньги! - Репутация клуба стоит дороже денег! Если мальчиков начнет выкупать каждый, кому это вздумается, заведение придется закрыть! – Старая японка явно не торговалась. Она действительно хотела сказать то, что сказала. - Но вы ведь можете его списать! – Не унимался я. - К сожалению, нет! Рюичи пользуется большим спросом. Клиенты будут расстроены его исчезновением и заподозрят неладное. Я не могу так рисковать ни за какие деньги! Клуб – мой постоянный источник дохода. - А если я дам вам дополнительный источник дохода?! – Я все еще на что-то надеялся. - Подарите одну из ваших нефтяных скважин в ОАЭ?! - Старая Йосико неодобрительно покачала головой. – И что я стану с нею делать?! Я же ничего в этом не смыслю! - Я подарю ее вам вместе с управляющим! - И он ограбит меня в тот же день? Нет, - протянула старуха, кряхтя. – Я в «модельном» бизнесе слишком давно, да и стара уже для радикальных перемен. Увы – она была честным сутенером и дело свое знала хорошо. И никогда не брала плату большую, чем ее услуга того стоила – «неразумную плату». И от меня ждала того же – благоразумия. Но я был безумен, и хотел этого. - Да я полицию нравов на вас натравлю! – Задыхаясь от ярости, еле слышно шипел я. - Им будет очень любопытно узнать, чем вы тут занимались с несовершеннолетним мальчиком, - парировала бесстрашная Йосико. Одним из условий посещения ее заведения была строгая конфиденциальность, но я даже помыслить не мог, что нарушение этого декларативного, по сути, правила могло повлечь за собой такие последствия. Это считалось как бы само собой разумеющимся, огласка не нужна была ни администрации заведения, ни клиентам – ее отсутствие лежало в сфере общих интересов и тех, и других. Так вот зачем им камеры! А я-то думал, что это все ради комфорта клиентов! Я тоскливо смотрел на престарелую женщину перед собой, кокетливо заправлявшую выбившиеся из прически седые прядки назад в пучок. И понимал, что она обставила меня со всех сторон. Я мог обещать золотые горы, но в этом не было смысла. Йосико была стопроцентной японкой, консервативной. И вся ее демонстративная тяга к новому в конечном счете сводилась к тому, чтобы все оставалось по-старому. Ее не соблазнить было мировыми сокровищами, она мечтала о стабильном доходе, тихой старости и уверенности в завтрашнем дне. Я не учел этого. Я чувствовал себя раздавленным. И мечтал задушить ее. Я уже видел, как мои руки смыкаются на ее тощей шее… Мне пришлось до крови закусить губу, чтобы возвратиться к реальности. - Ну же! Будьте благоразумны! – Призвала Йосико с лукавой улыбкой, так что на секунду морщинистое лицо ее озарилось отблесками былой красоты. – Заплатите таксу – и Мышонок будет принадлежать только вам целую ночь. - Только мне только одну ночь! – Расставил акценты я. – Ну хорошо, - отпустил губу. - Будь по-вашему! Меня провели в ВИП-аппартаменты – теперь мой статус сменился, и из богатого наследника я стал просто богатым. И такая простота, надо сказать, имела свои плюсы. Мне показалось, что на этот раз Рюичи рад был меня видеть. - Что это?! Кровь? – Он выскочил ко мне из-за старой красивой ширмы – таких в Японии, наверное, уже и не делают. - Да, я прокусил, сам не заметил… - Больно?! – Он погладил мое лицо своими тоненькими прозрачными пальчиками, старательно огибая ссадину. Это было невыносимо. И он почувствовал – замер: - Что-то не так? - Все так, продолжай, пожалуйста, - я выдавил из себя улыбку. Рюичи остался неподвижен – только нахмурился. Тогда я нервно облизнул опухшую губу и, нагнувшись к самому его лицу, быстро прошептал: - Ты ведь хочешь убраться отсюда, верно? Он мрачно кивнул. - Тогда терпи, - сказал я, чуть не плача от благоговения, запуская руку в вожделенные волосы, но не затем, чтобы ласкать, а затем, чтобы причинить боль. План сам собой созрел в моей голове, пока я шел по длинному коридору, и окончательно оформился, пока я опрокидывал Рюи на пол, сгибая вдвое, заламывал ему руки, врывался в рот ураганными поцелуями, ломал ключицу и рвал его изнутри… Если что-то нужно, значит, оно имеет ценность. Лишив его этой ценности, лишаешься и нужды в нем. Рюи рыдал и смотрел на меня полными непонимания и боли глазами. И стонал – далеко не от наслаждения, - и подмахивал мне (не иначе проклиная себя при этом) по мере скромных возможностей – я держал крепко, - чтобы хоть немного уменьшить трение, обдирающее его изнутри. Мне не сразу удалось войти в него без подготовки (с непривычки, должно быть), и это тоже наверняка было адски больно. «Прости меня, если можешь, прости меня, маленький, - беззвучно шептал я, продолжая обрушивать методичные удары, ведь все должно было выглядеть натурально. – Потерпи, пожалуйста»! И карминовые капли опадали с разбитых губ, багровые, как листья клена, которые я мечтал дарить их обладателю большими охапками. Мышонок терпел. И надо же было ему впервые обрадоваться моему приходу именно в этот день! «Рюи-Рюи! – Мое сердце рвалась наружу, поближе к этим выкрашенным кровью губам. – Скольких неприятностей можно было бы избежать, не будь ты так хорош». Впрочем, будь он не так хорош, его, вполне возможно, давно уж не было бы на свете. К тому времени, как охранник сбросил меня с Рюичи бережным хуком, моя цель казалась достигнутой. Прибывший по срочному вызову врач констатировал многочисленные переломы и разрыв ануса. С таким диагнозом Мышонок не мог никого обслуживать полгода как минимум. - Ну что, теперь-то вы мне его продадите? – Прикладывая лед к припухшей челюсти, довольно осведомился я. - Теперь он недорого стоит, - кивнула недовольная Йосико и сделала «деловое лицо», с каким безо всяких масок можно смело идти в кабуки. - А я еще и приплачу за погром, - подмигнул ей я, выписывая чек. – И запомните, клиент всегда прав! - Пока жив, - мрачно уточнила японка. Я пропустил ее угрозу мимо ушей. Рядом с Юки я как-то давно свыкся с тем, что моя жизнь находится в постоянной опасности. Йосико намекала на то, что даже сильным мира сего лучше не нарушать правила, не ими установленные. Юки же всегда говорил, что для того, чтобы жить, нужно нарушать все, что можно. - Надеюсь, вы понимаете, что поступили с нами нечестно, и теперь ваше присутствие в клубе крайне нежелательно. - Конечно, - я был сама любезность. - Ну а завсегдатаям можно продемонстрировать запись, если насчет Мышонка возникнут вопросы. Йосико фыркнула – причин этого не делать было полно. Она так и отпечаталась у меня в памяти, недовольная. Я смотрел еще, должно быть, пару-тройку минут – на нее, называющую бордель клубом, а сутенерство модельным бизнесом, обклеивающую красивыми ярлыками уродство мира вокруг, больше, чем от жизни, уставшую от самой себя, - затем тихо вышел. Мне стало жаль ее. Я подумал, надо будет как-нибудь подарить ей цветов. Ночь дышала прохладой. Оснащенная всем необходимым неотложка стояла в пробке на полпути в больницу - Мышонку вкололи обезболивающее и прямо там накладывали шины. Об этом каждые пять минут по мобильному докладывал свой человек. Я же жалел о том, что не я сжимаю руку Рюичи в этот момент. Быть может, действительно не следовало перевозить его из больницы сразу в загородную резиденцию Миядзаки, тем более, врачи просили не особенно волновать. Но я терпеть не мог неопределенности и вранья. И быстро уставал от своего собственного. Первым делом, переступив порог своего нового дома, Рюичи плюнул в лицо Юкито, фотографическому, висевшему в холле. Наверное, все же, было кощунством по отношению к Юки привести в его дом Мышонка, но я находил в этом какую-то извращенную справедливость. Мышонок со мной больше не разговаривал. Зато теперь с завидной регулярностью пытался убить, прознав, кто я. Первый раз – в день своего новоселья (а зачем откладывать?) – он использовал для этих целей розетку, которую смастерил из поданной ему с дороги бутылки колы. На память об этом вечере у меня на шее красуется пара уродливых шрамов. Остальные покушения закончились менее мелодраматично. Я нанял армию специалистов – учителей, воспитателей. Любые капризы Рюичи исполнялись по щелчку пальцев. Сам я избегал встречаться с ним даже глазами, лишь бы не раздражать. Не встретив жестокого обращения, незадавшийся мститель-великомученик взял себе в голову новую блажь – во что бы то ни стало расстаться с жизнью. И снова череда неудачных попыток. Его откачивали – пришлось усилить охрану - за ним следили денно и нощно. Я бил его по щекам, орал и спрашивал, неужели ему лучше жилось в борделе, что там его ни разу не посетили суицидальные мысли. Еще я не спал, не ел, худел, сох и задумывался, а не пустить ли это дело на самотек? Пусть небо рассудит! Стоит ли упоминать, что после памятной ночи в борделе я и пальцем до Рюичи не дотрагивался. До тех пор, пока однажды он сам не пришел ко мне после какой-то школьной вечеринки, вкусно пахнущий дорогим коньяком, парфюмом и сексом с женщиной. На нем была расстегнутая на груди полупрозрачная шелковая рубашка и шелковые же брюки. Щегольские остроносые туфли он по традиции оставил за дверью. - Ты пьян, - сказал ему я. - Это плохо? - Нет, - я пожал плечами. – Просто мне интересно, зачем ты пришел ко мне, когда не отвечаешь за свои поступки. - Ты мне скажи! – Он повалился на мой футон с наглостью домашнего любимца, который привык, что ему все можно - белого и пушистого. - Ну что ты делаешь! – Хмыкнул я. - А что такого? Или я уже не хорош? Что, разжирел на твоих харчах?! Он ослабил пояс и запустил левую руку в брюки, широко разведя колени. - Ты прекрасно знаешь, что отлично выглядишь! И незачем принимать выгодные позы – краше, чем есть, не будешь. Совершеннее – увы! – просто некуда. Он хмыкнул и вынул руку. Я вздохнул с облегчением. - Скажи, как ты это терпел? – Внезапно спросил он. - Что именно? Твою взбалмошность? - Нет, мои ласки в борделе, - он сел на футоне. – Что это было? Ты отрывался на мне за смерть своего любовничка?! Решил добить морально то, что от меня оставалось?! Это такая извращенная месть всем, кто недолюбливал Юки Миядзаки?! Ты и с другими так поступал? - Что ты несешь, глупыш! – Должно быть, моя брезгливость к его домыслам (вопреки обыкновению) отразилась на лице, потому что Рюи вдруг успокоился. Ненадолго. - Почему тогда ты не касался меня?! Это было противно? – Он сел ровно, и я впервые узнал в нем того самого двенадцатилетнего мальчика, который пленил меня единственным взглядом. – Рюи Тахоме, ползающий у тебя в ногах – способ самоутвердиться? Я был жалок! Мне снова захотелось погладить его по голове. Непреодолимое жгучее давно подавленное и забытое уже желание вдруг поднялось из глубин подсознания. Я не видел больше причин отказывать себе в удовольствии, потому подошел ближе и протянул руку. Запустил ее в мягкие волосы. Это было хорошо – не то слово, как хорошо. Божественно. Это было… как вернуться домой. Мой Мышонок схватил меня за пальцы и поднес запястье к губам. - Рюи… - Опешил я. – Я думал, ты меня ненавидишь. - Я тоже так думал, - внезапно прохрипел он. – И еще много чего. Например, я думал, что, когда ты войдешь в меня, это будет приятно, а не так, как… - Он машинально погладил перебитую мною в прошлом ключицу. Я накрыл своею его ладонь. И зажмурился, чтобы не столкнуться ненароком со светлым взглядом – гордиться мне было нечем. - Возьми меня, - попросил он. – Не так, как в прошлый раз, а так, как я об этом мечтал. Можешь? Он уперся в меня абсолютно трезвым взглядом. - Рюи, - прошептал я. – Таким, как ты, не отказывают. Я постараюсь. С этими словами я потянулся к его губам. Я так долго хотел этого, что не верил в реальность происходящего. А он с такой готовностью приоткрыл ротик, пропуская мой язык, что я невольно вздрогнул – клацнул зубами о зубы. «Проклятье!» - подумал и попытался отстраниться, но Рюичи притянул меня ближе, обвивая ногами, руками надавливая на затылок. Поцелуй стал глубоким помимо моей воли. Я задыхался, но отчего-то не смел дышать. «Так припадают к горлышку бутылки с прохладительным в жаркий день», - невольно подумалось, и я вдруг вспомнил эту жадность, с которой Мышонок сглатывал, еще в борделе, как будто хотел… - Еще! Мне все-таки удалось ненадолго высвободить свои губы. Лбом ко лбу, грудь в грудь мы восстанавливали сбившееся дыхание, то и дело сталкиваясь носами, чтобы урвать еще один коротенький поцелуй. - Что ты делаешь? – Прохныкал Мышонок. – Что ты со мной делаешь? - Тише-тише, - я уложил его на спину, успокаивая, словно дитя, и осторожно стянул с него брюки. Затем снял с себя свои. Оставались еще рубашки, но я не дал Рюи помочь мне. Я все хотел сделать сам. Поэтому запретил ему прикасаться к себе, когда он попытался. Настал мой черед трогать его. Везде. Я очень боялся сорваться и все испортить, и гнал от себя этот страх - впереди. Мысли путались – склеивались в какое-то невнятное месиво. - Рюи! - как будто со стороны слушал я свой молитвенный шепот. Он сам приподнял бедра, когда увидел, что я облизнул два пальца. Надо было, наверное, три. И еще нужен был любрикант. Любриканта не было и в помине. - Ты не больно! – Увидев мои сомнения, Рюи, протестуя, схватил меня за руку. – Ты не сделаешь больно мне! - Нет, не сделаю, - легкий кивок. – Я больше никогда не сделаю тебе больно. Его уверенность была заразительна, а его глаза… Я никогда не видел, чтобы такое творилось со зрачком! Рюи всхлипывал, стонал, извивался и подавался мне навстречу - с готовностью. Я растягивал его столько, сколько мог. - Ками-сама! – Шептал он, сминая футон. – Ками-сама! Я не делал ничего сверхъестественного, но то, как он реагировал, как отзывался на легчайшее мое прикосновение каждой клеткой, словно задался целью как можно больше впитать меня – моего семени, моего запаха… - Пожалуйста, - прошептал Рюи. Я и сам не заметил, как вошел в него, будучи вовлечен в дурманящий поцелуй. А потом тугое тепло сомкнулось вокруг меня. Очертания предметов слились в какое-то неясное дымное марево, перед глазами заплясали кляксы. Вся моя жизнь вдруг как-то спрессовалась и, покинув пространственно-временной континуум, без труда уместилась в периоде между двумя сокращениями мышечного колечка. Сердце пропустило удар, одновременно с которым мне в уши влился низкий стон. И в этот момент я осознал, что безостановочно вколачивался бедрами в стройное тело. Одновременно с этим осознанием ко мне пришла опустошенность удовлетворения. Рюи распластался подо мной и хватал ртом воздух, как будто рыба, выброшенная на берег. Я целовал его лицо и смеялся – давно мне не было вот так хорошо. А он все жался ко мне – и где только силы брались, - но на все предложения перебраться в постель отвечал, что ему не холодно. В конце концов, я поднял его на руки, презирая все возражения, и уложил туда, где нам обоим следовало бы быть с самого начала. - Почему ты сделал это? – И опять он прижался ко мне. - Почему ты пришел и забрал меня тогда?! Светлые глаза были так серьезны, что я позволил себе улыбнуться: - А ты? Почему ты пришел и забрал меня теперь? - Я не забирал, - возразил он мне. - Забрал, забрал, - возразил ему я. - Так значит, мы теперь квиты? – Усмехнулся Рюи. - А я-то думал мы теперь вместе! – Я обиженно покачал головой. – Вообще-то я первый спросил! - Ну... Потому что я виноват перед тобой и твоим отцом? – Предположил я. И по его разочарованному лицу понял – не то. Мимо. - Хочешь, чтобы я признался тебе в любви? - Было бы неплохо, - ответил провокацией на провокацию наглый юнец. - А вот не дождешься! Рюи показал мне язык. Я потрепал его по волосам: - Ну а ты! Так зачем ТЫ пришел? - Из благодарности? – В тон мне предположил он и фыркнул. – Это лучшая месть Юкито – после его смерти делить постель с его парнем. Мышонок был готов к оплеухе, но я помнил данное ему обещание, не причинять больше боли. Вместо этого я улыбнулся: - Ребенок! Какой же ты еще ребенок! - А трахая меня, ты об этом не думал! «Вот и все, - понял я. – Мы снова прячемся за внешнюю грубость. Все возвращается на круги своя» - Уходи, - попросил я резко. - Попользовался и выставляешь? - Рюичи, все еще прижимавшийся ко мне (вероятно, по инерции), отстранился. - Мне казалось, что ты сам об этом меня попросил. Или я ошибаюсь? - Ошибаешься! – Рюи тряхнул волосами, горько скривившись в сторону скомканного футона (еще и потоптался по нему, уходя). – Я не только ЭТО имел в виду! И он ушел, а я остался. Ни с чем. Неделя празднований по случаю подписания чрезвычайно выгодного контракта подвернулась как нельзя более кстати. Лучший повод расслабиться сложно желать. В ту ночь я возвратился в резиденцию изрядно навеселе. Мышонок ждал меня. - Ты пропустил мои занятия по иаи* (японская традиция ведения поединка - прим. автора), - он поднялся мне навстречу из кресла. Каждую пятницу я приходил полюбоваться его достижениями из тени раскидистых пальм зимнего сада, выходящего окнами во внутренний дворик для тренировок. Разумеется, тайно. Мой Мышонок не должен был знать об этом. Но, как выяснилось, он знал. - Не велика потеря! Рюичи оскорбленно сверкнул глазами. В нем оставалось что-то дерзкое, бесстыжее. Несмотря на все мои старания – нанятые воспитатели были бессильны исправить это. Утешало лишь то, что нам удалось свести к минимуму такую приобретенную им черту – следствие недавней нелегкой жизни. Хотя… возможно, она была изначально, просто проявилась во всей красе, помогая выжить в борделе. Мышонку чертовски шла эта его нескромность, сквозящая в каждом жесте. О как же мне хотелось подойти и запечатлеть свой поцелуй на этих кривящихся губах! - Я ложусь спать, - вместо этого сказал я. – Иди. Или у тебя ко мне дело? - Дело, - он согласно кивнул, подойдя вплотную. Его руки выпростали мою рубашку из брюк. - Нет, - я покачал головой и отступил на шаг. – Уходи. Или ты недостаточно отомстил? Прикажешь мне натянуть тебя для твоего же окончательного морального успокоения? - Кто я такой, чтобы тебе приказывать? Перестань! – Он вдруг совсем не по-детски разозлился. – После трех лет в борделе мне постоянно надо, сам знаешь. В конце концов, это ты во всем виноват! - Я не стану пользоваться твоим положением. По утрам ты об этом жалеешь, - сухо напомнил я. – Почему бы тебе не начать встречаться с кем-то из одногодок? У тебя ведь была подружка? Как раз тот возраст, когда постоянно хочется. Не думаю, что твои потребности на общем фоне будут слишком заметны, а опыт в этом деле тебе только на руку. - Так ты хочешь, чтобы я пошел по рукам, да?! – Вскричал Рюи. – Ты всерьез готов поделиться моей задницей с кем-то еще? - Зачем же делиться? – Вздохнул я, привлекая его к себе. – Когда можно отдать? Рюи вырвался: - В самом деле?! - Ты же знаешь, что нет! – Я улыбнулся. На этот раз он сам потянулся к моим губам, и мне не оставалось ничего лучше, кроме как ответить на поцелуй. - Разве ты принадлежишь мне, Рюичи, чтобы я смог делить тебя? - Нет, я принадлежу Тахоме. Тахоме – моя семья, - прошептал он в перерывах между глубокими поцелуями. – Но я хотел бы принадлежать тебе. Даже если ты враг. - Я не враг! – Горячо возразил я, и он мне улыбнулся: - У тебя слишком доброе сердце для Миядзаки. И слишком нежные руки… - Мои пальцы подверглись небрежной ласке. - Разве ты не купил меня? Рюи триумфально взметнул золотистую бровь. Я чувствовал его возбуждение – наши бедра были в непосредственной близости друг от друга. - Таким, как я, не отказывают, помнишь? – Прошептал он и придвинулся еще ближе. - Ты сменил духи, - я улыбнулся, зарываясь носом в его отросшие волосы. Взбалмошного мальчишки больше не было. Передо мной стоял прекрасно сознающий свою власть сукин сын. Но он все также искренне улыбался и смотрел на мир все теми же широко распахнутыми глазами, так что я не заметил подмены. В ту ночь мы впервые со времен борделя опять спали вместе. И говорили. Вернее, говорил преимущественно Рюичи – его будто прорвало, - а я пытался честно его слушать и по возможности поддерживал разговор. Но, все равно, я, так или иначе, соскальзывал в свои мысли, растворялся в этом голосе, задевающем такие струны души, о существовании которых я и помыслить не смел. А Рюи все говорил и говорил, пока рождалась на свет эта музыка. - … Так и знал, что ты меня хочешь, только все ждешь чего-то – по глазам видел, - внезапно звуки сложились в слова, вырывая меня из дремы. Ох уж мне этот вечер воспоминаний! - Ну да, но ты не знал, кто я, так что я и не приходить не мог, но в то же время не хотел пользоваться твоей беспомощностью. И сейчас не хочу. - Мне уйти? - Ты сам-то за переменами своего настроения успеваешь следить?! И я смеялся. И целовал своего Мышонка. - Кстати, почему тебя прозвали Мышонком? - Когда насиловали, много пищал, - нехотя ответил Рюичи и требовательно потянулся к моим губам. И была ночь. И шорохи. И возня на постели. - Я ненавижу твоего Юкито, - говорил мой сладенький мальчик, пока я обнимал его, устраивая у себя на груди. - Я знаю, - отвечал я, продлевая объятие. – Имеешь полное право. - Да нет, не так! Во сне ты постоянно зовешь меня Юки! - Ревнуешь, кои? – Я пожимал плечами. – Это привычка. Не придавай значения, скоро пройдет. И были стоны. И всхлипы. И толчки. Чаще. Резче. Быстрее… - Мое имя, Миядзаки, о боги! Позови меня по имени! - Рюи… И было утро. И опустевший портфель с исчезнувшим несессером. И записка каллиграфическим, жестким недетским почерком: «Шлюха есть шлюха». - Продажная тварь! – Ревел я. Резиденция Миядзаки еще не знала, должно быть, подобных погромов. За день до этого я летал на переговоры в Осаку. Разумеется, тайно, потому что Комитет по справедливым сделкам внимательно следил за каждым моим шагом. Не говоря уж о неслыханном предписании делиться своими наработками с конкурентами. Что поделаешь, компания разрослась и кое в чем всерьез угрожала госсектору. Мой выбор тоже был невелик – приходилось корректировать финансовую отчетность. Актуальный баланс распечатывался в единственном экземпляре и передавался мне лично в руки. Он-то и исчез из портфеля вместе с несессером. - Продажная тварь! Мне было любопытно, сколько же ему заплатили? Я узнал. Мало. Ничтожно мало. Мои люди готовы были свернуть Мышонку шею по первому моему слову. А я просто хотел, чтобы он вернулся. Смешно? Я так и не отдал приказа. Пусть лучше он будет где-то там, думал я, чем не будет вовсе - один шанс из тысячи, ничтожная миллионная доля процента на случайное столкновение. Мне было плевать на деньги. Совсем наплевать на деньги. Я заперся в своей спальне и вел дела исключительно по телефону. Исключительно в крайних случаях. Я не хотел никого ни видеть, ни слышать. Или все-таки хотел? Одного-единственного человека… «А ты что сделал со мною, Рюичи»?! – Спросил бы его я. В ту ночь я впервые решился на вылазку в свой кабинет – бизнес есть бизнес. Это значит, дела не стоят на месте. Я не знал, сколько времени просидел взаперти, но мне было достаточно. «Нельзя же все время прятаться, - сказал себе я. – Пострадали, и хватит» Чтобы пройти в кабинет, мне нужно было всего-то пересечь галерею. Я так и сделал. Но это оказалось неожиданно трудно. Электронные часы на столе показывали три утра. Светящиеся цифры резанули по глазам в кромешной тьме. Я зажмурился. Вдруг услышал знакомый звук – сочный треск. Грызли яблоко. - Кто здесь? – Спросил я, заранее зная ответ. Рюи тоннами их жевал – что-то с кислотностью. - Зачем?.. – Я снова задал совсем не тот наболевший вопрос. В конечном счете, любопытство всегда первое из зол. Второе – это любовь. - Они бы просто тебя убрали. Они, как Юки – что не гнут, то ломают. А ты… Твои комбинации безупречны! Кто бы вы ни были, вы гений бизнеса, господин Миядзаки! Глаза адаптировались к отсутствию освещения (ко всему привыкаешь!), и я мог видеть, как Мышонок отвесил мне шутовской поклон после этих слов. - И мой злой гений, - он ухмыльнулся, помахав в воздухе знакомой папкой. - Прости, пришлось долгануть у тебя кое-какую макулатуру. Но нужно было, чтобы они мне поверили. Он положил на стол папку, а на папку пухлый белый конверт. - Нессессер я оставил им в качестве сувенира. Пусть смотрят, с кем ты пьешь кофе, и лопаются от зависти. - Я тоже так думаю, - кивнул я, подойдя к столу, и побарабанил пальцами по папке с отчетом. - Ты ведь не очень пострадал, согласись. Через пару недель они и сами прочли бы это в «Миядзаки трибьюн», - Рюи поморщился. – И как можно было так назвать газету?! Ты ведь не американец, нэ? Рюи был прав. Миядзаки владели предприятиями определенного толка, вынуждавшими публиковать финансовую отчетность в надежде привлечь инвестора. Публикации всегда немного отличались от баланса на том простом основании, что время - деньги, и оно не стоит на месте. «Миядзаки трибьюн» выходила в середине квартала и содержала не только сведения о событиях, которые происходят в период между окончанием отчетного периода и датой утверждения финансовой отчетности к выпуску, но и некоторую промежуточную отчетность. Для знающих людей, вращавшихся в узких кругах, этого было вполне достаточно. - КСС, наверное, не выписывает твою газетенку, а то давно бы заинтересовался корректировками после отчетного периода... - Для человека, объявившего, что бизнес не для него, ты удивительно неплохо соображаешь, - заметил я. - Ну я и не утверждал, что соображаю плохо, просто сразу понял, что тебя мне не превзойти. Зачем же путаться под ногами? Каждому свое! - Рюи довольно улыбнулся моей реакции и вдруг пошатнулся. Я поддержал. Его плечо было мокрым и пахло железом – кровь. Я облизал пальцы. Я знал ее вкус. Даже если зрение могло подвести, это знание не подводило. - Что с тобой? - Я в порядке! – Он попытался вывернуться, но снова вынужден был принять мою помощь. - Я вижу! – Чертыхнувшись, я усадил его на пол. - По сравнению с тем, что ждет впереди, это просто цветочки, – он фыркнул. - Не понял. - Будет время – открой конверт. - Они, конечно же, не пожелали расстаться с тобой мирно, - констатировал я. – Натравили якудзу или триаду? Угрожали? - Все немного круче, - Рюи расплылся в усмешке. – Жил в дерьме, так хоть помру с помпой. - Да о чем ты? - Они совершенно точно убьют меня – наняли ниндзя. - Я думал, ниндзя в природе нет. - Только не говори мне, что и ты купился на эти сказки! Конечно же, есть. Просто раньше они работали на императора, а теперь, вот вам рыночная экономика – на того, кто больше заплатит. Удовольствие, как ты понимаешь, не из дешевых. - Мы что-нибудь придумаем! – Уверенно сказал я. – Их нельзя перекупить? - Если ниндзя взялся за дело, он доводит его до конца! - Но бывают же форс-мажоры… - Всегда, - Рюи отрицательно покачал головой – не бывает, нет. – Говорю тебе, они по-любому убьют меня. Они и тебя убьют, если будешь мешаться, так что, если ты и так собирался держаться от меня подальше, сейчас самое время действовать согласно намеченному плану. Мышонок был само спокойствие, пока говорил. Затем он ухмыльнулся мне: – Но эту ночь ты, так и быть, мог бы мне подарить. Все же, я расстарался для тебя … - Придурок! – Прошептал я. – Ты весь дрожишь. Я пойду, принесу аптечку. Пока искал все необходимое, я думал, что еще никогда не видел, чтобы Рюи так часто улыбался. И еще я думал, что было бы, не зайди я в кабинет или зайди я раньше. Как долго он меня караулил?! Когда я возвратился, Рюичи сидел там, где я его и оставил, обнимая колени. Отросшая челка занавешивала лицо. Он не плакал – просто сидел. Был похож на больного престарелого голубя – он вдруг как-то состарился. Я потрепал его по здоровому плечу. - Мы что-нибудь придумаем! – Повторил обещание. - Не надо, - Мышонок дернулся. - Не надо думать, мне не идет? – Попробовал пошутить я. – Не лишай меня удовольствия! Я всегда мечтал взглянуть в лицо смерти! Особенно в борделе, когда меня накачивали транквилизаторами и прятали подальше острые предметы. - Ага! Значит, суицидальные мысли все же и раньше были? – Подмигнул я. Рюи хмыкнул: - Так вот, перед тем, как убить, ниндзя показывает жертве свое лицо – гарантия умерщвления, но и привилегия. Позволь мне быть твоей жертвой – жертвой вместо тебя, - твоим икэниэ (человеком отпущения, жертвой - прим. автора), - Рюи коснулся лбом пола, а руками – моих ступней, в ритуальном поклоне. – Я оправдаю эту высокую честь, я буду достойной приношением на алтарь твоего величия. - Что ты мелешь?! На всякую силу всегда найдется бОльшая сила. Мы с Юки потеснили Тахоме. Теперь настала моя очередь потесниться – только и всего, - я взял в ладони его лицо и гладил бы эти скулы до одурения, но Рюи высвободился: - Я же вижу, я только игрушка, любимая, но игрушка! Ну что нас ждет? Ты простишь меня и простишь меня снова, но однажды тебе надоест прощать. - Дурачок, разве ты не знаешь пословицы?! – Шептал я просительно. - То, что случилось дважды, случится и в третий раз. - Но ведь не смогу же я удерживать твое сердце на крючке постоянно! - Какой крючок?! Какое сердце?! Что ты несешь?! - Действительно, откуда у тебя сердце! – Проворчал Мышонок. - Обними меня! – попросил я. - Я так рад, что ты вернулся! И он обнял: - Слышишь?! Не спорь со мной. Пожалуйста, просто дай мне уйти. Достойно. Ты уважал моего отца. В память о нем, позволь! Я умер еще три года назад, и воскрешать бесполезно. Ты опоздал! - Не говори так! - я слушал. Но только стук его сердца в своей груди. За неимением собственного, провалившегося в пятки. Мне казалось, что пульс теперь один на двоих, и что мы неделимы. Какие глупые слова о смерти могли разлучить нас?! - Поцелуй меня! – Приказал Мышонок, и я с радостью подчинился. Ему всегда приходилось просить – я просто не поспевал за сменой его настроений, - но теперь он мог смело распоряжаться мной, ведь я сам дал ему эту власть. Когда поцелуй закончился – Рюичи первый отстранился, чтобы отдышаться, - я занялся его плечом. Рубец был не очень глубоким. Нужно было всего лишь остановить кровь, продезинфицировать рану и наложить повязку. Я так и сделал, вспоров на Рюи футболку ножом для разрезания бумаги (ничего лучше под рукою не оказалось). Когда же с бинтами было покончено, он усадил меня в кресло, а сам встал на колени. Я знал, что он собирается делать, – вечер воспоминаний продолжался – и, по привычке вцепился в первое, что годилось для этих целей – в подлокотники. Но Мышонок взял меня за руку и поцеловал в запястье, приложившись щекою к ладони: - Соскучился? И я, как всегда и мечтал, запустил пятерню в его светлые волосы и слегка надавил на затылок, руководя процессом. Рюичи лишь улыбнулся, приоткрывая рот. А вот дальнейшие мои действия его потрясли. Мы поменялись. Он потерял контроль, стоило моим губам коснуться его головки – все еще сомкнутым губам. До самой своей разрядки он не мог поверить, что я способен на это. Все шептал «Ты не должен», больно дергал волосы, и тотчас просил за это прощения. - Я не должен, - закончив, ответил я. – Но я хочу. Вот теперь мы квиты! Как же он подавался навстречу моему языку, как толкался в меня – в самом деле, оно того стоило! - Первый в жизни минет, - хмыкнул я. – А какой успех! - Врешь, - зрачки Рюи сузились, когда он склонился за поцелуем ко мне. – Миядзаки, ты талант. Шлюха редко забывает себя от удовольствия. - Ты не шлюха, - возразил я. - Нет, я шлюха, - он улыбнулся мне в губы. – Но только твоя. Персональная, - хохотнул. - Как зубная щетка. Ну что тут скажешь? Умеет же все испортить! Я был не в том состоянии, чтобы спорить. Зрелище сокрушительного оргазма, кого угодно приведет в возбуждение. - Ляжешь на живот? - Нет. - Нет? – Изумился я. – Это не просьба, Рюи! - Но мне надо видеть тебя! – Мой сладкий мальчик обиженно засопел. - Но твоя рана… - Мне надо видеть тебя! Ты будешь осторожен. О! Я был осторожен. На самом деле, я плохо помню эту нашу последнюю ночь. Она запечатлелась в памяти сумбурной чередой ярких вспышек. Зато я никогда не забуду первую. И то, как неудобно, жестко и здОрово нам было вместе на старом футоне. Мне снился этот футон. Он был порван, и из-за этого я кричал на прислугу во сне. А когда проснулся, первым, что я увидел, были внимательные светлые глаза. Возможно, Рюи совсем не спал в ту ночь. Как бы там ни было, смотрел он на меня так, как будто боялся не запомнить. Тогда я еще не знал, что означает такой взгляд, поэтому просто улыбнулся в ответ: - Доброе утро, Рюичи. - Доброе, - он наклонился и провел по моим губам своими сомкнутыми губами, и я увидел, что он одет. – Я ухожу, - прочел мои мысли он. – Не вздумай лезть в это дело или грустить обо мне. Я этого не стою. Я просто возвращал тебе долг за то, что ты меня вытащил. Его голос был жестким и шершавым, как наждачная бумага. Он раздирал все внутри. Очередная перемена настроения, за которой я не успел. – Нет, ты просто придумал себе этот долг и предчувствие смерти. Ты ведь и пальцем не пошевелишь, чтобы избежать ее, если будет такая возможность! Плохо дело, - внезапно осознал я. – Ты ведь ищешь ее! - Да, ищу. - Почему?! – Мой вопрос остановил его на полпути к выходу. - Потому что меня зомбировали с первых шагов, и я с пеленок кому-то принадлежал, а последнюю тройку лет, пока не появился ты, даже затруднялся сказать, кому именно. Шлюха, знаешь, это ведь не образ жизни, это состояние души. Я уже не Тахоме, но еще и не Миядзаки. Идеальный момент для смерти. Я хочу остаться тем, кто я есть, где я есть. Я знаю, ты можешь свернуть горы щелчком пальцев, и я преклоняюсь перед тобой, но не трать энергию попусту на меня. Я ничем не заслуживаю этого. Я всего лишь честная шлюха. Я никак не мог справиться с предательским комом в горле. - Нет, почему именно я? – Мой ровный голос вновь настиг Рюичи уже на пороге. Он обернулся. И посмотрел на меня. ТАК. Как сделал это тогда, на ступеньках. - Потому что я всегда ждал только тебя. Я понял это на вечеринке в мэрии. - Ты же едва взглянул на меня! - Мне этого было достаточно. Так вот оно, что! В борделе он узнал меня, просто не подал вида. И каждая его ласка была моей. Была моей по любви! - Мне никогда не следовало касаться тебя! - Глухо сказал я, закрывая лицо руками. Нет, я не верил в любовь с первого взгляда, но то, как Рюи целовал меня, то, как он ко мне ластился и как отдавался, говорило само за себя. - Возможно, - согласился он и тихонько вышел. Следующие четыре дня я был занят усиленными поисками охраны для себя и для Рюи. Каждого из претендентов я, естественно, предупреждал о возможности стычки с ниндзя. Согласились только самые отчаянные и самоуверенные – я отобрал их лично. Речь шла о моей безопасности и безопасности моего Мышонка. Поэтому те, кто за счет моих денег собирались решить свои финансовые проблемы посмертно, подписавшись на верную гибель, ушли с собеседования искать подходящий благотворительный фонд. Все это время у съемной квартиры Рюи дежурили мои лучшие люди. Один из них и позвонил мне, когда все приготовления наконец-то были закончены. Рюичи умер, сообщил он. Мышонок три дня не казал носа на улицу, и парни занервничали. Сначала они звонили, потом взломали дверь, но было поздно – мой мальчик окоченел. Приехавший по вызову врач сказал, что к тому времени он был мертв уже двое суток. Мышонок умер от яда, распространившегося по телу через рану в плече. Иными словами, он был заочно мертв, когда пришел ко мне за два дня до смерти. Просто не захотел меня расстраивать, я так понял? Но самое любопытное, что, если бы в то утро он пошел не ко мне, а в больницу, по горячим следам его еще можно бы было спасти. Доктор сказал мне об этом за обедом, на который я его пригласил. Он заказал себе фуа-гра в одном из моих ресторанов, куда мы заехали перекусить после вскрытия. Я подумал и выбрал фугу из надежды на быструю смерть. - Любопытнейший рубец, должен заметить, - продолжал говорить врач. – Никогда такого не видел! - Это может быть звездчатый сюррикен? Их ведь принято было смазывать ядами. - Теоретически, судя по следу – да, но на практике это вряд ли возможно. Звездчатые сюррикены в наше время давно отошли в историю вместе со своими владельцами ниндзя. Сегодня существуют менее контактные и, значит, менее рискованные и более совершенные орудия убийства. Например, снайперская винтовка. Я кисло улыбнулся этому заявлению и отставил фугу. К сожалению, повар был мастером своего дела (другие на меня не работали) – моя смерть откладывалась на неопределенный период. - Большое спасибо за конструктивные выводы, но мне пора, - сказал я. - Не хотите взглянуть на тело перед кремацией?! – Удивился врач. - Нет, - я старался быть максимально вежлив. – Мои люди опознали труп, он был найден в своей квартире – все формальности соблюдены. - Мне сказали, вы были близки… Врач, казалось, совсем растерялся. Вот ведь долбаный старикашка! - Да, мы были. Но этот кусок несвежего мяса не имеет ничего общего с моим жизнерадостным маленьким мальчиком. У меня нет проблем с тем, чтобы принять его смерть. Урну с прахом, прошу, передайте с моими людьми. Врач кивнул, совладав с собой. - Ну, оставляю Вас в одиночестве, - вымученно улыбнулся я сообразно традиции. – Приятного аппетита! Дома я попросил прислугу сварить мне кофе. Не разуваясь (для японцев кощунство), я прошел в кабинет, где все осталось нетронутым с памятной ночи. Мой взгляд упал на пухлый конверт поверх злополучной папки с отчетом: «Будет время – открой…» Я поставил чашку на край стола. Конверт был белым. Кофе черным. Инь и Ян. Гармония. Я собрался с духом и вскрыл конверт. Тем самым ножом для разрезания бумаги, которым вспарывал на Рюи окровавленную футболку. «Обстановку придется сменить, - подумалось. – Слишком много воспоминаний». Поначалу информация из конверта заставила меня взвыть. Ничего особенного там не было. Ничего из того, что моим шпионам не удалось бы узнать без вмешательства Сюи (Рюи?). И из-за этого стоило его убивать?! Что это было? Превентивная мера? Показательная казнь? «Надо и себе таким озаботиться, - подумал я – Дисциплина – хорошая вещь». Дальше было поинтересней - список моих людей, работающих на конкурентов. И уж совсем интересное было в самом конце. Непокрытый уставной взнос и дополнительная эмиссия акций предприятия-конкурента не просто развязывали руки, они открывали мне бескрайние горизонты. Чтобы нанести сокрушительный удар, действовать надо было безотлагательно. Я допил свой кофе и приступил. Работа, как всегда, спасала меня от бессмыслицы-жизни. Закончив плести сети для конкурентов и нисколько не сомневаясь, что они в них попадутся, я решил устроить себе выходной – купил лилии и отправился к Йосико. Я помнил о завете не попадаться ей на глаза, но я ведь и не собирался никого снимать. Мне хотелось просто поговорить. Поговорить с кем-нибудь, кто знал Рюи. Это должно было быть чем-то на манер поминального вечера. Но когда я подъезжал к зданию клуба, дорогу мне перегородили пожарные машины. Вокруг суетились, бегали люди, то и дело натыкались на капот моего авто. Я запер машину и вышел во всю эту кутерьму. Ночь окутала меня своей мглистой прохладой. Я шел через маленький сквер в надежде подобраться к заведению Йосико с другой стороны, задумчиво глядя себе под ноги. Как вдруг что-то чиркнуло меня вниз по лицу – нежное и скользящее. Я поймал эту вещь в кулак. Ею оказался лепесток. Я поднял голову. Надо же! Сакуры расцвели - я даже и не заметил. Деревца, ажурные в своем благоухающем пышном убранстве клонили отяжеленные цветением ветви к земле, казались нарисованными на фоне эмалированной ночи. А над их устремленными в небо верхушками полыхало зарево - там, где симпатичное старинное здание знаменитого на всю округу борделя таяло в страстном объятии шального пожара. Я подумал, что через три месяца Рюи исполнилось бы семнадцать. И еще я подумал, что, кажется, знаю, на что он употребил зарплату за шпионаж. Ну, что ж, я соблазнился не ребенком, а зрелым духом в незрелом теле. Так что я не мог считать себя педофилом в полном смысле этого слова. В глазах закона, впрочем, это меня не оправдывало, в чем в скором времени мне довелось убедиться. - Черт бы меня побрал! – Выронив букет для Йосико, сказал я вслух и наконец-то заплакал. И он побрал, чуть позднее, потому что иначе, чем адом я все последующее назвать не могу. Все-таки я сентиментален ровно настолько, насколько практичен. «Зато теперь у меня отличная охрана! – Подумалось. Если бы не Рюи, я бы еще месяцев шесть собирался с силами для привлечения свежей крови. – Нет худа без добра»! В тот год я сделал свой первый в жизни благотворительный взнос - открыл детский дом ко Дню Рождения Рюи. Вы играете в волейбол? Нет? Я тоже. Так вот при доме есть спортивная площадка. Иногда я прихожу туда по пятницам, когда у Рюи были занятия по иаи. В это самое время ребята из детского дома играют там в волейбол. Они делают одну вещь. Я не берусь объяснить, в чем она заключается, ибо сомневаюсь в правильности исполнения, ну да ладно! Называется она пас в четыре касания. Я не знаю, в чем смысл - я признаться, вообще не любитель командных игр, - но я хожу туда, смотрю, слушаю… И все время думаю, как было бы, не коснись я Мышонка, как?! Такая, казалось бы, пустячная штука – прикосновение. И такая разрушительная сила сокрыта в ней. Еще я жалею, что не говорил ему о любви. Детям ведь нужно, чтобы их любили. Особенно сиротам. Но откуда мне было знать, что это любовь? Впрочем, то, что это не любовь, тоже ведь знать было неоткуда. Вот так я удвоил свое состояние за какой-нибудь месяц, избавился от конкурентов и в который уж раз остался в живых, мистер как вас там? А все благодаря одному человеку. Так что я не могу сказать, что шлюха – это плохо. Если это честная шлюха. Джек не знал, что сказать. Он сидел в кресле напротив мистера Миядзаки – сбитый с толку, ошеломленный, один на один с затекшими ногами и ощутимой теснотой джинсов. В то время как собеседник его совершенно явно отсутствовал, продолжая пребывать в своих мыслях: тонкий палец с аккуратным ногтем – идеальной формы, заточен под корень – щекотал пепельницу. Только теперь, когда она подмигнула аналитику серебристым боком в тусклом мерцании нерабочего освещения противоположного офиса, Джек понял, что сигарилла Миядзаки погасла давным-давно - иначе был бы виден ее огонек, да и нельзя же курить так долго одну-единственную сигариллу. Так что никакой пепел японец не стряхивал – ни на ковер, ни куда еще. Но, судя по едва уловимым движениям, Миядзаки продолжал машинально облизывать фильтр. Или он курил сигариллы без фильтра?! Джек усилием воли отключил фантазию и возвратился в реальность. В этом ему существенно помог резкий щелчок зажигалки, приведенной в действие. На секунду огонек ее вспыхнул, но тут же погас - прежде чем успел толком выхватить бледное худое лицо из царившего вокруг полумрака - и разгорелся вновь уже в пепельнице – терпкий, пахнущий тлеющим глянцем фотокарточки. Со снимка на Джека насмешливыми глазами взглянул юнец – полыхнул и растаял в своей же подсветке. Снова прежде, чем Джек успел его рассмотреть. - Я немного устал, - глухо сказал японец. – На сегодня закончим. Аналитик кивнул: ему и самому не терпелось убраться из темного кабинета. © Shuv@ny Yrjic@