Грани будущего

За ночь небо как будто накрыло черновато-сизой, маслянистой пеленой. Снег перестал, и вместо него ветер принес с вражеской стороны пепел. Сквозь дым солнце кажется красным. Артур морщится, вдыхая напитанный гарью воздух. Поводит плечами, проверяя, удобно ли сидят доспехи. Последний раз ему помогала надевать их жена. Правда, тогда она еще не была женой; он помнит ее сосредоточенное лицо, неженскую силу гибких пальцев - и это воспоминание придает решимости и злости. Поле перед холмом наводнили знамена; золотые драконы на алом, черные вороны на белом, белые девонские ладьи плывут по синему, как по волнам. Верховые и пешие уже построились, кони-тяжеловозы подкатили орудия. Артур не ошибся - собрать успели три катапульты. Негусто. - Готов? Уриен угрюмее обычного и как будто потемнел лицом; в своих черненых доспехах он выглядит настоящим мрачным вороном. Знаменосцы следуют за ним по пятам, с головы до пят закованные в латы. Интересно, они и спят в шлемах? Артур кивает, знаком подзывает молочных братьев; Бедивер выглядит немногим лучше утреннего, но хотя бы не шатается. - Идем. У подножья холма Артур вдруг спохватывается, берет уголек из ближайшего кострища, чертит на карте линию последней обороны и передает Кеорлу. - Если прорвутся, ты возглавишь отступление тех, кто будет еще жив. Кеорл вертит карту в руках. Лицо у него кислое - мерсийцев решено придержать в засаде вместе с гвиннедской знатью; Кеорл возмущался битых четверть часа, пока на картах чертили планы сражений, но Артур был непреклонен: ставить воинов, проведших в боях несколько дней кряду, в первые ряды - все равно что подписать им смертный приговор. - А ты? - Если они прорвутся за эту линию, значит, я уже никого не могу возглавить, - Артур коротко скалится. - Полагаю, Уриен тоже. На это сказать нечего, и Кеорл согласно опускает голову. - Хорошо, - Артур хлопает его по плечу и долго смотрит на узкий перелесок впереди. Саксы выступят из него с минуты на минуту. - Гавейн так и не вернулся. Уриен берет под уздцы своего коня. - Не думаю, что Лот причинил бы зло своему первенцу. - Если он вообще до него добрался, - усмехается Артур. - Не лучшие мысли перед сражением. - Я думаю о враге и о своем мече. Больше ни о чем. Огромная тень накрывает их единым махом; поднимаются на дыбы и пятятся испуганные кони; поминая богов язычников и христиан, шарахаются люди, пригибается, закрыв руками голову, Кеорл. - Дракон! Дракон! Артура обдает ледяным ветром, когда гигантский ящер опускается на снег перед ним. Мягко ступая, проходит несколько шагов, и снег плавится под его лапами. Тяжелый хвост с острым наконечником змеится в воздухе, готовый для смертельного удара. Кто-то посмелее кидается на зверя с копьем прежде, чем останавливает окрик короля; наконечник скрежещет по чешуе, дракон молниеносно оборачивается, в его зубах с жалким хрустом ломается натрое древко толщиной в руку. Зверь сплевывает огрызок и хвостом отшвыривает нападавшего. - Уйми их, - рычит. Желтые глаза с узким зрачком останавливаются на Артуре. - Уже. Лязгает меч, покидая ножны, острие замирает напротив драконьей шеи. - И ты уймись. Зверь издает утробный смешок, дрожь прокатывается под его чешуей от загривка до хвоста. - Этот меч закален дыханием дракона, - снисходительно роняет он. - Думаешь обратить его против меня? - Закален для моей руки, - уточняет Артур. - И в ней обратится против кого угодно. - Проверим... Прикрыв глаза, ящер жадно обнюхивает лезвие, вспыхнувшее белым пламенем, втягивает огонь трепещущими ноздрями. Несколько мгновений Артур чувствует, будто он держит гору одной рукой, даже слезы выступают от напряжения. Он жмурится и стискивает зубы – кажется, они вот-вот начнут крошиться от усилия. Его бросает то в удушающий жар, то в пронизывающий холод. Наконец зверь издает глубокий довольный вздох. Снег вокруг него уже растаял, ручьи теплой талой воды прорезали и истончили наст, разбухла и размякла земля. Артуру уже начинает казаться, что он по колено ушел в эту жидковатую грязь. А может, и впрямь ушел. А потом дракон отступает на шаг и медленно склоняется перед ним. - Pen y Ddraig (валлийск. «Голова дракона»), - произносит ящер. У Артура все еще слезятся глаза, руки с трудом подчиняются, когда он вкладывает меч в ножны. Уши словно набиты корпией, он трясет головой, но ощущение не проходит; глухо и гулко плывут сквозь эту завесу неузнаваемые голоса: - Он горел! - Ты видел это?! - Пламя, белое пламя! - Это колдовство! - Пламя его пощадило! - Это магия! Он видит их лица сквозь пелену, моргает, чтобы отогнать ее; он видит их испуг и благоговение, чувствует, как колеблется зыбкая грань между божественным и безумным. - Это сила Британии, - отвечает Артур всем сразу; собственный голос оглушает, хотя вряд ли он громче шепота. Дергает латную рукавицу. Темно-золотая с медным отливом драконья чешуя горячая на ощупь. Еще бы, он же носит в себе огонь. Она жжет, но не до боли, только покалывает кожу, приводя в чувство. Зверь дышит тяжело и косит глазом; Артур чувствует, что его начинает трясти, но это не страх - предвкушение боя прорастает в нем, ясное и звенящее. - Арго оседлан, сир, - Кэй слегка трясет короля за плечо. Глаза у молочного брата шалые. - Нет, - тянет Артур и кладет руку на рогатый загривок ящера. - Не сегодня! Он садится на плечи дракона, как в седло. Ящер поднимается на задние лапы, раскрывает крылья - рыцари едва успевают пригнуться. Зверь мощным взмахом загребает воздух и взмывает вверх; кружит над войском, и его тяжелая тень, падая наискосок, похожа на простертую десницу. Свист ледяного ветра заполняет слух, взмах за взмахом Артур все отчетливее ощущает биение огромного звериного сердца. Сверху видно грязное море саксонской орды, кое-где расцвеченное алым, видно, как оно постепенно выплескивается за края перелеска, ведомое группой всадников; видно его войско, как один следящее за полетом. А небо все ближе и ближе. А потом сквозь тусклую завесу пробивается солнце, и драконья чешуя вспыхивает так, что приходится зажмуриться. Когда Артур спрыгивает на землю, предвкушение и восторг распирают ему грудь. Он видит перед собой разом всех, и каждое лицо врезается ему в память - должно быть, до самой смерти; видит королей и знать, рыцарей и солдат, конных, пеших, видевших десятки боев и ждущих первого; тех, кого много лет называет братьями, и тех, чьи черты даже смутно не знакомы. - Драконы! - кричит он. - Пришло время расправить крылья! Когда она в очередной раз приходит в себя, из теплого, душистого яблочного марева Авалона вываливаясь в холод, и прячет руки в густой волчий мех, Гавейн спрашивает, может ли королева колдовать. Моргана долго смотрит на свои зябнущие пальцы и качает головой; что-то случилось в то мгновение, когда заклинание Моргаузы ударило ее. Магия бродит в ней, как молодое осеннее вино, но не находя выхода, угасает. Когда разорвется этот круг? Вино закончилось, хотя они изо всех сил старались растянуть фляжки, пили по глотку и только когда от холода и голода становилось дурно. Агравейну не удалось передать еще - за пленниками следят день и ночь, словно стерегут королевские сокровища. Моргана терпит на себе взгляды чужаков и про себя благословляет клетку, ключ от которой есть только у сестры. Гавейн все еще пытается рваться с цепи, хотя уже убедился - это бесполезно. Сколько-то дней спустя - может, два, а может, все двадцать, между яблоневыми садами и снежными полями Моргана потеряла счет времени - они встают лагерем; но это не привал - слишком неспокойно. Кажется, воздух вот-вот забурлит от мельтешения лиц, щитов и плащей; бряцание оружия смешивается с чужой гортанной речью. По схожему звучанию удается угадать некоторые слова - войско, утро, наступление, всадники... Она чувствует себя слишком слабой, чтобы надеяться. Вороны больше не прилетают. А потом начинают гореть костры. С ними намного теплее, но от чудовищной вони и гари она едва не умирает. Утром Моргауза снимает чары с ее клетки; отпирает замок и вытаскивает пленницу на снег. - Что ты собираешься с ней делать? - рычит Гавейн. Двое удерживают его за руки, у третьего наготове копье. - То же, что с тобой, пасынок. Кое-что показать. Королева Оркнеев улыбается. Ее щеки ввалились, морщины как трещины залегли по обе стороны от носа вниз, на потрескавшихся сухих губах запеклась кровь; черные зрачки расширены так, что едва можно разобрать цвет глаз, а припорошенные снегом волосы потускнели. Приглядевшись, Моргана понимает, что это седина. Она с трудом разгибается, вытягивает ноги; стонет про себя, потому что это нечеловечески больно. Кажется, даже мышцы в ее теле смерзлись до хрупкости и вот-вот сломаются... Боль такая, что даже слез нет. Моргауза за плечо вздергивает ее на ноги, хватает за подбородок и разворачивает. - Приглядись, сестра, - шипит над ухом. - Посмотри на них живыми в последний раз, потому что завтра стервятники прилетят пировать на их трупах! Щиты и знамена с гербами, которые королева Логриса носит в сердце. А выше на холме - королевские шатры. Заметишь издалека. Только Артур может так лезть на рожон. Теперь Моргана узнает место. Сколько раз с этого холма они смотрели на Логрис бок о бок с Артуром, когда Утер был еще жив. - Твоя магия сокрушит все это? Иноземный выговор делает вопрос еще омерзительнее. Моргана уже различает голос; это Хорса, вождь. - Моя магия, вождь, сокрушает живое и мертвое, - у сестры презрительно вздернута верхняя губа. - Ты получишь воду и хлеб этих земель. Дым твоих костров уже получил их небо. Моргана запрокидывает голову. До самого горизонта распростерт сизый дым; где-то высоко над ним пронзительная синева... А потом луч солнца прорезает тучи и становится вспышкой света; отражаясь, она слепит, мешает рассмотреть, пока полупрозрачная тень не мелькает прямо над головой. - Дракон, - выдыхает Моргана. - Не может быть, - Моргауза пятится, тычет пальцем в сверкающую точку. - Не может быть! - Демон! - рычит сакс. - Они выпустили крылатого демона! Ты не говорила о крылатом демоне! - Не может быть, - твердит Моргауза; печать ужаса искажает ее лицо, превращает в застывшую маску. - Их не осталось! Взревев, Хорса всаживает боевой топор в поваленное дерево. - Отправьте посланников, - приказывает он.