Муж женовидный

Великан Эгир пригласил асов на пир к себе, и они согласились, надеясь весельем разогнать грусть и позабыть хоть на время о прошлых бедах и грядущих. На пир пришел Один и жена его Фригг. Тор не пришел, потому что как раз в это время уехал на восток, узнав, что великаны опять безобразничают у границ Мидгарда. Но златокудрая Сив, жена его, была там. Были там Браги, бог скальдов и Идун, супруга его, хранительница яблок вечной молодости. Однорукий Тюр был там; и Ньерд, морской бог, со Скади, их дети Фрейр и Фрейя с супругами своими Герд и Одом. Пришел и Видар, сын Одина, и Локи, сын Фарбаути и Лаувейи. Было там много богов и альвов, а также множество слуг, а среди них и Эгировы Фимафенг и Эльдир. В палате были расставлены длинные столы и скамьи вдоль них, накрытые шкурами животных. На золотые шиты, развешанные по стенам, и на посуду было наложено такое заклятие, что они сами светились в темноте, и не нужно было факелов. Пиво лилось непросыхающей рекой. Все должны были соблюдать там мир. Иногда кто-нибудь из богов с печалью вспоминал об ушедших, коих не было с ними сейчас за столом. Локи нервничал, сидя на своем месте, и то и дело вонзал в доски стола свой нож для разделки мяса, недлинный, но великолепно сбалансированный, с обоюдоострым клинком и инкрустированной прозрачными камнями рукоятью. Пиво не приносило ему облегчения, благое забвение не нисходило на душу. Он вздрагивал при каждом резком звуке, движении, а потом вновь замирал в неподвижности. — Хорошие у тебя слуги, Эгир, - сказал хозяину Один. — Сметливые и проворные. В этот момент Фимафенг, проходивший мимо Локи с тяжелым блюдом, нечаянно задел его. Локи развернулся к нему, и занес руку, как видно, собираясь слегка проучить нерасторопного парня. Но в руке был нож... Падая, Фимафенг увлек вниз и своего убийцу, не выпускавшего рукояти ножа. Что произошло, Локи осознал только, когда мертвое тело навалилось ему на руку и потянуло к полу. Он разжал пальцы и посмотрел на труп у своих ног. В палате поднялся шум. Неслыханное дело! Нарушен мир на пиру у асов! Оскорблен гостеприимный хозяин, попраны заветы, самые давние на памяти богов. Асы схватились за оружие, но не обнажили сталь, а только потрясали щитами и били по ним ножнами мечей. Так они прогнали Локи из дома Эгира в лес, а сами снова сели пировать. Но вскоре Локи вернулся, проплутав в лесу три четверти часа; раздираемый болью и не находящей выхода страстью, ненавидя всех богов и себя самого, он забыл о самосохранении и не страшился кары. У дверей он встретил Эльдира. Локи обратился к нему: — Эльдир, ответь, Прежде, чем ты С места сойдешь: О чем на пиру За пивом хмельным беседуют боги? — Об оружье своем, О смелости в битвах Беседуют боги; Но никто из них другом Тебя не зовет — Ни асы, ни альвы. Локи сказал, не дрогнув ничуть от нахальных слов: — К Эгиру в дом Войти я решил. И на пир посмотреть; Раздор и вражду Я им принесу, Желчью приправлю им праздничный мед. — Если в палаты Войти ты решил, На пир посмотреть И асов забрызгать Грязною бранью — Об тебя же оботрут ее, — Эльдир отвечал. Губы Локи искривила та тонкая, словно змея ядовитая и извивающаяся, усмешка, которая, бывало, лишала Бальдра всякой возможности о чем-либо размышлять и приводила его в совершенное исступление. — Знаешь ли, Эльдир, — сказал слуге Локи, — Если начнем мы Обидно браниться, Ответами я буду Богаче тебя, Если ты не замолкнешь. С этими словами Родитель Чудовищ вошел в палату Эгира. Когда сидевшие внутри увидели, кто вошел, они сразу замолчали, хотя до этого было много и разговоров, и смеха. Локи, с той же неисчезнувшей с губ улыбкой, обвел глазами зал. — Я, Лофт, издалека Жаждой томимый, В палату пришел, Асов прошу я, Чтоб кто-нибудь подал Мне доброго меда... Что ж вы молчите, Могучие боги, Что слова не скажете? Пустите меня На пиршество ваше Иль прочь прогоните! Браги, поднявшись со свого места за пиршественным столом, ответил ему вперед всех: — Не пустят тебя На пиршество наше Боги могучие; Ибо ведомо им, Кого надлежит На пир приглашать. На скулах Локи мгновенно вспыхнули алые пятна, он стремительно развернулся к Отцу Битв, сидевшему на почетном месте во главе стола, и едва не опрокинул при этом кувшин, стоявший на краю стола. Мигнули языки пламени факелов на стенах. — Один, когда-то — Помнишь ли? — кровь Мы смешали с тобою, — Сказал ты, что пива Пить не начнешь, Если мне не нальют! Один вздохнул и, взглянув на сидевшего рядом сына, попросил его: — Видар, ты встань, Пусть Волка отец Сядет за стол наш, Чтоб Локи не начал Бранить нечестиво Гостей в доме Эгира. Видар неохотно встал, но, повинуясь воле отца, налил полный кубок и подал его Локи. Тот, прежде чем выпить, скользнул ироничным взглядом своих черных глаз, в бездонной глубине которых таилась тоска, по лицам гостей великана Эгира и сказал: — Славьтесь, асы И асиньи, славьтесь, Могучие боги! Одного я не стану Приветствовать — Браги, Что сел в середине... Бог поэтов сумрачно посмотрел на оскорбителя. — Меч и коня, и кольцо тебе дам я, — сказал он, — только не затевай сейчас ссор. Локи заливисто расхохотался и, несколькими большими глотками осушив свой кубок, ответил: — Не дашь ты коня И кольца ты не дашь: Посул твой напрасен; Из асов и альвов, Что здесь собрались, Ты самый трусливый И схваток страшишься! Браги сжал кулаки и уставился перед собой на поверхность дощатого стола, стараясь сдержаться и не вспылить, понимая, что именно этого и ждет от него хитрый Локи. — Когда бы не связывали меня законы гостеприимства, твою голову снял бы я в отплату за ложь, — выдавил он, наконец, из себя. На скулах скальда играли желваки. — О блистательное украшение скамьи, — продолжил издеваться Локи, — кто смел, тот, известно, не медлит и поводов отвертеться от боя не ждет! Браги вскочил в бешенстве, но жена уговорила его опуститься на место. — Браги, не надо У Эгира в доме Ссориться с Локи, — сказала Идун. — Уместны ли распри Среди сыновей Родных и приемных? Внимание Локи переместилось на нее. — Ох, Идун, не стоило тебе голоса здесь поднимать, — заметил он, — любовница брата родного убийцы... Вскрикнув, Идун спрятала лицо в ладонях, а Браги недоуменно посмотрел сначала на нее, потом на Локи, на Одина и остальных, словно пытаясь по выражению лиц богов понять, о чем собственно идет речь. — Локи-насмешник, — Гевьон спросила, — зачем эта ругань? Ведомо всем, что слывешь шутником ты и любимцем богов за острый язык. Так ведь он не оружье! — Напрасно вмешалась, — ответил ей Локи, — непорочной считают тебя в Асгарде и Мидгарде, разве ж ты дева? Этого Один уже не мог стерпеть и, молчавший до сих пор, вмешался: — Безумен ты, Локи, Что дерзостно вздумал Гевьон гневить: Ведь ей, как и мне Открыты и ясны Судьбы всех сущих! Локи, словно только того и ждал, что вступления в беседу демиурга, развернулся к нему с удвоенными силами: — Ты, Один, молчи! Ты удачи в битвах Не делил справедливо: Не воинам храбрым, Но трусам победу Нередко дарил ты! Отец Богов грохнул кулаком по столу, вскакивая. — Коль не воинам храбрым, Но трусам победу Нередко дарил я, То ты под землей Сидел восемь зим, Доил там коров, Рожал там детей. Ты — муж женовидный! Едва произнесено было это оскорбление (а более страшных, обидных слов не существовало у асов), как стало понятно, что ничего уже не поправить. Локи понесло, словно сорванное с обода колесо, и мосты за его спиной обрушились. Он выпрямился, расправил плечи, натянутый, словно струна арфы, невысокий и худенький, казавшийся почти мальчишкой рядом с гороподобными телесами асов, и вкрадчиво, что резко диссонировало с гневными раскатами голоса Одина, ответил: — А ты, я слышал, На острове Самсей Бил в барабан, Средь людей колдовал, Как делают ведьмы, — Ты — муж женовидный... Да, чтобы подвести такое оскорбление к Отцу Богов, надо было быть искуснейшим из риторов!.. Один побагровел, а Фригг попыталась успокоить спорящих: — К чему говорить О прежних делах, О том, что свершили Вы, двое асов, В давнее время; Что старое трогать? Локи грациозным движением, которому бы позавидовала любая кокетка, заправил за ухо прядь прямых черных волос, по-прежнему, незаплетенных в косу, и взглянул на нее: — Ты, Фригг, молчи! Ты Фьергюна дочь И нравом распутна; Хоть муж тебе Видрир, Ты Вили и Ве Обнимала обоих. — О! — вскрикнула Фригг, - Будь со мной У Эгира в доме Бальдру подобный, Ты б не покинул Пиршество асов Без схватки жестокой! Непроницаемо, неподвижно, неподвластно для чувств оставалось лицо Локи. Только один раз дернулся у него уголок рта, когда он ответил: — Видно, хочешь ты, Фригг, чтоб еще говорил О делах своих пагубных Локи; Я виной тому был, что ты более Бальдра Не увидишь в чертоге златом... Тишина повисла в пиршественном зале, потому что с гибелью Хеда, которому отомстил-таки за смерть Бальдра Вали, сын Одина и Ринг, никто точно не знал, как попало смертельное оружие в руки убийцы, как мог слепой с такой точностью поразить цель. Разные были догадки, но только теперь все стало ясно. Локи стоял пред суровыми, помрачневшими богами и улыбался бескровными губами. В глазах его стыла тоска.