Amour

      Он всего лишь произнес это, всего лишь сказал это слово, а мне показалось, что в меня выстрелили. Что ранили, прямо в грудь, и пуля прожгла мышцы и сердце, заставляя его кровоточить алыми распустившимися цветами. В тот же момент голова закружилась, все перевернулось с ног на голову, словно земля и небо поменялись местами, словно в этот дождливый день выглянуло солнце и засияла радуга. И в ушах глухо стучал пульс, заходящийся в неизвестном до этого ему ритме. Может быть, я схожу с ума? Такое мне иногда свойственно. Ведь то, что я услышал, в реальной жизни быть не могло: ведь это самое желанное, чем самая смелая фантазия, более удивительное, чем сами чудеса. Все чудесатее и чудесатее… Или это все-таки правда? Я стоял замерев, и чувствовал, как гулко бьется сердце о ребра, словно шальное, и цветы, кровточаще-алые, заполняют грудную клетку. - Минхо? – его голос, тихим шепотом по ветру, который теплыми порывами треплет его одежду и светлые волосы. Я чувствовал его кожей лица, глотал его и всем своим существом желал замедлить время, чтобы эти ощущения, момент этот, длились как можно дольше. - Ты… ты слышишь меня? – он хмурит светлые брови, а тонкие прохладные и немного влажные пальцы касаются моих пальцев, и меня словно током прошило, я чуть не выдернул руку из слабой хватки этих пальчиков. Лишь в последний момент в голове что-то щелкнуло, словно подсознательно направило рефлекс в другое русло, и я сам сжал протянутые пальцы. — Ты только что сказал это? – у меня голос чуть хриплый. Я видел испуг в этих живых карамельных глазах напротив, и от этого взгляда накрывало какой-то лавиной: не ослышался, не показалось. Потянув за руку на себя, я не хотел близости, мне только было необходимо видеть, слышать, чувствовать. Видеть, как он хлопает густыми ресницами напуганных глаз, слышать, как сбивается от волнения его дыхание, чувствовать, как сердце ломится навстречу его собственному. Меня уносило… Уносило непонятным весенним бризом, от одних лишь услышанных слов. — Прошу, ответь мне, — я смотрел, как его пухловатые губы ловят мой шепот, и мне сносило крышу. Сердце в груди ныло и щемило все сильнее. Шипы моих кровоточащих цветов проникали под кожу. Спаси меня, скажи «да». Его глаза, солнечной карамелью смотрели в мои. — Да, — тихо, робко выдохнули напротив. Треплемые ветром волосы начали лезть в лицо; неуверенными робкими движениями он убирал вьющиеся пряди, вероятно, начинал нервничать, часто моргал и пытался увильнуть от моего взгляда, испытывающего, жадного. Тонкие пальцы в моей руке дрожали, его щеки начинали гореть, а сердце так быстро билось, что его слышал даже я... А может, это просто стучит в моих ушах? Воздуха, которого вокруг было слишком много, ему было слишком мало, и он обязательно начал бы задыхаться, но мне хотелось дать ему свой ответ. — Мин… — он успел только вцепиться пальцами в мои плечи и до скрипа ткани сжать тонкий свитер на них, мне хотелось дать ему дышать собой, моим запахом, моим кислородом. Его губы были мягкими, влажными, еще неиспробованными и сводящими с ума. Он просто зажмурил глаза и старался отвечать на мой поцелуй, спонтанный, но такой желанный. Для нас обоих? — Повтори еще раз, — растянув тонкую нить слюны между нами, я не удержался и сжал горячие щеки в своих ладонях, — повтори, Кибоми. Все такие же влажные и подрагивающие пальцы слабо сдавили мои запястья, а мягкие, чуть влажные губы вновь прижались к моим. Он вновь повторял мне это, через дыхание, поцелуй, не повторяя вслух, но я понимал его. Обнимая его тонкую талию, ныряя пальцами в растрепанную копну волос, я целовал его и был счастлив от того, что моя рана в груди не затягивается. От того, что грудная клетка заполняется цветущими алыми цветами. И от того, что я дышу его вдохами, а он моим воздухом.