Зеленое одеяло

Было темно. Так темно, что она не видела даже своих пальцев, которыми старательно сжимала одеяло. Что-то произошло. Что-то определенно произошло. Но вот что? По щеке скатилась соленая капля. Последнее время эти капли она даже не могла назвать слезами. Непроизвольное явление - вода из глаз. В висках бил пульс. Пока медленно. Трудно было назвать ее состояние помешательством. Нет. Она не видела никаких лиц вокруг, ее не преследовали голоса. Была просто тьма. Всепоглощающая, раздирающая на куски остатки ее дрожащего рассудка. А что было в этом рассудке? Что осталось в этой крупице сознания? Столь мелкой, что кажется любой выдох может вынести ее из головы. Что. Происходит. Она ничего не понимает. Она только осознает. Страх. Он пожирает ее ноги, облизывает пальцы, чуть прикусывает бедро. Воет в животе, да так громко, что она слышит этот вой в своих ушах. Встряхнув головой, она пытается потянутся к лампе, чтобы включить свет. Немного выпускает одеяло из рук и пытается разжать пальцы, но нет... Конечно же, он не даст ей этого сделать. Не отпустит. Он будет обгладывать ее с усмешкой, обсасывать каждую косточку, пока не выхватит ту крупицу сознания, за которую она так отчаянно хватается. Ледяное дыхание где-то над ухом. Страх так искусно овладел ей, что, кажется, откроет все тайны. Она судорожно пытается вспомнить. Старается нащупать то самое, такое нужное и важное в своей голове. -Гермиона... Сердце пропускает удар, а затем бьется все сильнее и сильнее. Кажется, она почти нашла ответ. Еще... Еще, пожалуйста. -Гермиона, - голос звучит громче, яснее. Он пропитан холодом и высокомерием. Кто же... что же... Грудную клетку разрывают толчки красной плоти, которая готова кажется разодрать все кости, лишь бы она вспомнила Давай же... давай! Бессилие. Такое сильное. Волна темно-серого непонимания накрывает ее с головой. Передышка. На секунду зубы останавливаются, прекращая пожирать юное тело, а невидимые взоры направляются к ее плотно зажмуренным глазам. - Стой! - опять он. - Остановись! И тут ее потрескавшиеся губы приоткрываются и по всей комнате, черной, большой разносится Крик. Полный тишины и крови. Крови. Кровь. Она вспомнила. Вспомнила этот голос. Странный, полный холода, высокомерия и ненависти. Голос, который держал ее сознание. Собирал по кусочкам. Как пазл из дурацкой жизни дурацкой Грэйнджер. -Драко, - вторит она, судорожно выдыхая. Трясется, как раньше на контрольной по зельям. Распахивает глаза и видит, что уже совсем не темно. Что старые лампы гудят как прежде, что в углу сидит тот же мохнатый паук, который является ее единственным другом, что одеяло все того же зеленого цвета, которое она так настойчиво просила у медсестры. Зажмуривается и снова открывает воспаленные шоколадные омуты. Он так любил их. Говорил, что любил. Она чувствует, что страх ушел, оставил пару укусов и внутренних кровотечений где-то внутри, глубже чем сердце. Страх любит ее, потому что она еще борется. Всегда борется. Она же Грэйнджер, чертова грифиндорская грязнокровка. Страху нравится копаться в ее голове, доставать оттуда те моменты, которые давно хочется зарыть глубоко в землю. Ему нравятся ее мысли, пропитанные кровью. Он так любит откусывать ее храбрость мелкими кусочками, глубоко вгрызаясь в плоть. Она пытается выбраться. Но с каждым днем бороться становится все сложнее. Все сложнее вспомнить. Все глубже укусы. Все больше кровяные потоки. Все меньше холодного голоса. - Мисс Грэйнджер, - совсем не то. К черту вас. - Мисс Грэйнджер, посмотрите на меня! Забота. Такая ненастоящая. Фальшивая. Хочется взять и выплюнуть всю злость, накопившуюся за месяцы бесконечной пытки, в лицо этим лжецам. Выблевать своей грязной кровью. Она переводит взгляд. Медсестра и ее лечащий врач, как обыкновенно и заезжено. Люди поднимают ее, делают очередной укол, связывают рукава смирительной рубашки потуже и кладут обратно, заботливо укрывая зеленым одеялом. Оставляют ее наедине с мохнатым пауком, рассматривающим ее во все шесть глаз, и со своим вечным спутником, который так любит свою грязнокровку Грэйнджер. Но совсем не так, как Он. Что происходит знают только белые обшарпанные стены. Они все слышали. Слышали, как она стонет, бредит по ночам, вспоминая. Слышали, о чем кричит. Слышали, как взволнованные санитары обсуждают "слишком запущенный случай мисс Грэйнджер". Все дело было в Нем. Все было в Нем. В безумно красивом парне из Слизерина. Заклятый враг Гарри и Рона. Но до ужаса нужный Гермионе. Страх появляется снова. Ухмыляется. Обдувает ее теплым воздухом, а затем врывается в легкие, раздирает внутренности в клочья. Она почти не дышит. Ее глаза распахнуты так широко, что кажется выпадут вот сейчас. Шоколадные омуты вытекут, и останутся пустые стекляшки, безжизненные как сама Грэйнджер. Ее взгляд направлен на одеяло. Она пытается сосредоточиться на цвете. Зеленый, почти изумрудный. Его глаза. "Гермиона, видишь? Это же его глаза!" Она заливается смехом, смеется, а соленая вода течет по щекам из распахнутых омутов. И ей вовсе не смешно. Она даже не понимает, почему все эти звуки издаются из ее рта. Боль внутри такая сильная. Но она смеется, все еще рассматривая ткань в своих руках. Страх осознает, что она не чувствует полностью. Так, как нужно. Выпрыгивает из легких, медленно подбирается к лицу, обволакивая тонкую шею своими длинными пальцами, и, вдруг, сжимает руку. Последний вдох. Глаза. Одеяло. И Вот, она снова проваливается в мглу. Хотя старая лампа все еще освещает белую комнату, с потрескавшейся штукатуркой на потолке, перекрывая своим непрерывным гудением все ужасные звуки больницы Мунго. Старый паук сидит в углу и наблюдает за трясущейся девушкой, а одеяло все еще зеленое. Как те самые глаза. Гермиона Грэйнджер не видит. Но она борется. Как никто другой. Судорожно глотая воздух, шарит глазами во тьме, вслушивается в ледяной голос, сжимает пальцы на куске ткани. Ищет Его. Находит. И снова теряет. Такая грязная в своих венах и такая чистая в крупице оставшегося рассудка. Его рассудка. А Он гниет в Азкабане, медленно разлагается в Ее криках. Ее голос преследует его. Малфой слышит все. Раз за разом. Громче. Глубже. "Значит, это все игра, Малфой! А ты, просто чертов Пожиратель, выуживающий информацию для своего Лорда из наивной Грэйнджер?!" Слезы. Крупные. Их так много, что хочется подбежать и собрать все до единой. Так чего же ты стоишь? «Очнись, идиот! Это же Она. Вот здесь, прямо перед тобой!» Он быстро моргает, пытается отвлечься от истерики в собственной голове. Гермиона трясется, сжимает и разжимает маленькие пальчики. Хочет ударить. А потом так просто: "Ты мне отвратителен, Малфой." И взгляд, истинно грэйнджеровский, пронизывающий насквозь и полный презрения. И все само затихает. Он больше не слышит ничего, кроме слабой пульсации в ушах. Кажется, это был Выстрел. Где-то в районе сердца. Почти попала. Очень близко, Грэйнджер. "Ну что ты молчишь?! Где все твои слова?! " Где они? Малфой не знает. Малфой ничего не знает. Он просто вслушивается в стук сердца и смотрит. На Нее. Шоколадные глаза, дурацкая запутанная копна волос и этот взгляд. Убивающий. Снова и снова. "Но мы все равно победили. Слышишь?! Игра не стоила свеч! " Дура, чертова дура. «Надеюсь, тебе будет хорошо целоваться с дементорами» - выплевывает, не пережевывая. Смотрит в его глаза. И затем, скривив губы в какой-то неестественной ухмылке, добавляет: «Лучше, чем с поганой грязнокровкой.» Тишина заполняет коридор больницы. Она закрывает лицо руками, всхлипывает, быстро разворачивается и убегает. От Него. А Он чувствует, что попала. В самую суть. И вдруг понимает, что для Грэйнджер все кончено. От этой мысли, кажется, все органы начинают распиливать самой острой пилой. Медленно и мучительно, не давая даже сделать вдох. Он представляет Ее лицо, когда Она узнает, что Поттер и Уизли мертвы. Чувствует Ее боль от очередного непростительного, применяемого одним из работников Министерства. Ощущает кожей Ее сумасшествие. Ведь он знал, что так будет. Сам пошел на это. Убеждал ее, что она помогает. Целовал, прижимал к себе, и вскоре, забыл, когда все Это стало таким нужным. Когда Она стала необходимостью. Нет, Он не знал. Он ничего не знал. И собственноручно убил Гермиону Грэйнджер. И себя вместе с ней. Также медленно и мучительно, как сейчас крошатся его легкие от одного ее голоса. Которого он никогда больше не услышит. Малфой судорожно выдыхает. Открывает глаза. Проходит взглядом по безликим камням своей личной камеры, пытается пошевелиться, но не может. Бессильный. Беспомощный. Оглядывается и снова исчезает в серых стенах своего заточения, снова погружается в свой личный ад. С Ее шоколадным отчаянием. Бледным лицом и крупными слезами, которые так хотелось собрать. Все. До единой.