Что делают с ворами

Я всегда знал, что в крупных человеческих городах процветает разнообразная преступность. И что мастера всегда ценятся в своей среде. Единственное, что я как-то упустил из виду тот факт, что мастерство, тем более среди людей, требует постоянных тренировок. Результатом которых неизбежно становится идеальное тело. Которым я сейчас любуюсь, не обращая внимания на возмущённую возню смертного. Насколько мне известно, воры особенно славятся своей изворотливостью и гибкостью. М-м, уже предвкушаю, как собственноручно проверю этот слух. Кляп пока что надёжно лишает его возможности говорить, руки связаны, а верёвка перекинута через крюк в потолке и надёжно привязана к такому же крюку в стене. Забытая люстра лежит в дальнем углу. Для уменьшения его шансов на побег вор едва касается пола носочками. А из-за непрекращающейся возни его мышцы перекатываются под кожей, давая мне в полной мере понять, что в этом достойном теле нет ни капли лишнего веса. Я молча стою в двух шагах у него за спиной, поэтому вор не знает о моём присутствии. Но после того, как он изгибается в пояснице, пытаясь лучше осмотреть комнату (как для человека – довольно скудно освещённую, должен признать), я не выдерживаю и подхожу ближе. Провожу горячими ладонями по его рукам, от локтей вниз, к плечам, по внутренней стороне, где кожа чувствительнее. Вор вздрагивает. Замирает. Я успеваю провести ладонями до низа его груди, когда он пытается скинуть с себя мои руки. Но лишь ещё больше распаляет во мне желание. Я заставлю его поплатиться за его попытку обокрасть меня. А заодно и утолю свою жажду. - Да… давай, извивайся – это так возбуждает… - хрипло шепчу ему на ухо, от чего он вновь замирает. Только чувствуется, как от напряжения подрагивают ноги – он пытается стоять на них, а не висеть на стянутых над головой руках. Я тихо смеюсь, продолжая свои исследования. Крепкая спина, узкая талия, аппетитный изгиб ягодиц, чувственная линия рук – я ощущаю, как он напрягается, стоит моим ладоням приблизиться к его штанам, и как расслабляется, когда я изучаю текстуру его кожи на руках. Приятно щекочущие волоски, темнеющие на фоне светлой кожи, ровные бледные линии старых шрамов, несколько довольно неаккуратно выглядящих бледных клякс. От стрел? Не важно. Утыкаюсь носом ему в волосы за ухом, глубоко вдыхаю запах дыма, ткани его капюшона, трав, и его собственный запах – мускусный, с непонятной пряностью, солоноватый. - Вкусный… - еле слышно мурлычуще выдыхаю я и улыбаюсь, когда ощущаю прошедшую по его телу еле ощутимую дрожь. Несмотря на неуклонно разгорающееся пламя желания в чреслах, я не буду торопиться. Нет, я как можно больше растяну игру, заставлю этого смертного извиваться от наслаждения в моих руках, заставлю его умолять меня разрешить ему кончить. Всё равно, что он сейчас думает. Каждый человек – раб своей плоти. Она побеждает. Всегда. А от него мне ничего другого и не нужно. Я отстраняюсь на полшага, оставляя лишь правую ладонь в центре его спины. Светлая кожа приобрела золотистый оттенок в свете нескольких свечей в комнате, но я прекрасно вижу каждую изгибающуюся линию, так соблазнительно очерчивающую мышцы, что скрываются под тонкой кожей. По очереди очерчиваю его лопатки кончиками пальцев, слегка надавливая сверху, недалеко от плеч – он, наверное, и сам не замечает, как еле заметно выгибается в ответ. Хорошо. Но этот вор продолжает молчать. Ничего, я это исправлю. Проведя пальцами вдоль позвоночника, но по-прежнему послушно отступив от кромки штанов, которые я ему оставил, чтобы было интереснее играть, я прохожусь ладонью по его животу и груди и на какое-то время останавливаюсь на шее. Ощущаю, как под пальцами быстро бьётся чужой пульс – волнуется. Я хищно улыбаюсь и второй рукой принимаюсь исследовать его, по-прежнему стоя у него за спиной и не давая возможности увидеть моё лицо. До этого ещё дойдёт. Волос на груди у него не очень много, и они довольно короткие, - приятное ощущение, когда провожу ладонями от ключиц вниз, к животу. Коротко оглаживаю дорожку волос ниже пупка, а потом возвращаюсь обратно. Ещё успею – в моём распоряжении вся ночь. Постепенно мои ласки становятся чувственнее – теперь я не просто вожу ладонями по его коже, но и надавливаю, заставляя вора ощутить тень той силы, которой обладаю. Особое внимание уделяю его соскам, когда понимаю, что они у него очень чувствительны. Особенно если их сжать между указательным и большим пальцами и немного покрутить. Вор резко вдыхает через нос и уже заметно прогибается в пояснице – выпячивая грудь вслед за моими ласками. Я молчу, хотя и хочу прокомментировать его действия – ещё рано, мои слова могут спугнуть тот туман, что уже начал медленно обволакивать его разум. Вместо этого я пробую на вкус его шею, проводя языком от основания оной и вверх, до самой линии роста волос. М-м, вкусно. Теперь он резко выдыхает – ещё немного, и был бы стон. Ни на миг не прерывая контакта, я чувственно провожу ладонями вверх к его плечам, потом ещё выше, по рукам. Слегка разминая начинающие затекать мышцы, чтобы они дольше сохраняли чувствительность. Вижу, как он судорожно сжал кулаки, вцепившись ногтями в свою хрупкую кожу. Пытается сдерживаться. Ну ничего, со временем я это исправлю. Возвращаюсь обратно вниз, к напряжённым плечам. И вновь начинаю массировать мышцы спины, не чураясь показывать силу, уделяю особое внимание тем чувствительным местам, которые успел найти. И довольно скоро вор опять расслабляется, немного откидывая голову назад. Его дыхание потяжелело ещё больше, грудь вздымается при каждом вдохе. Ну что ж. В последний раз проведя ладонью вдоль его позвоночника, я отступаю на полшага, а потом бесшумной походкой обхожу его и останавливаюсь в шаге перед пленником. Света в комнате достаточно, чтобы он смог меня рассмотреть. С хищной улыбкой наблюдаю за тем, как его карие глаза расширяются, а дыхание застревает в горле. И по телу проходит очередная волна дрожи, которой он и сам не рад – вижу это по сжавшимся челюстям. Я улыбаюсь шире. Хотя уверен, до моих абсолютно чёрных глаз без белков эта улыбка не дошла. Ну да ничего – мне нравится его реакция. Провокационно медленно облизав губы, я подаюсь вперёд и принимаюсь исследовать так понравившееся мне тело спереди. Лёгкий укус у основания шеи вызывает глухой невнятный звук, не вздох, но ещё и не стон. Довольно резко проведённая по животу ладонь – дрожь и выгибание спины. Но стоило мне сжать зубами горошину соска, как по комнате проплывает тихий и хриплый стон. Еле слышный, но, несомненно, стон. Я, не отрывая взгляда от его тёмных глаз, медленно начинаю путь вниз, вылизывая каждый попадающийся мне по пути дюйм светлой кожи. Очень чувствительной и мягкой. Уверен, кроме этого вора больше ни один человек не сможет похвастаться, что я стоял перед ним на коленях. Ну ладно, может быть несколько смогло бы, но они будут об этом молчать надёжнее каменных статуй. Как и этот вор. Хищная улыбка в очередной раз расцветает на моих губах, когда прямо перед своим лицом я вижу заметное вздутие в штанах вора. Этой ночью он будет умолять меня. Со штанами я расправляюсь аккуратно – сегодня я милостив, ему не придётся возвращаться к себе в логово в провокационно порванной одежде. Ненужное летит на пол – нет желания складывать что-либо к остальному костюму на одном из кресел у камина. Осматриваю открывшийся моему взору член. Ну что ж, природа его не обделила. Как и меня, в общем-то. Но пусть он даже не надеется на скорое окончание. Прикасаясь к члену вора лишь собственным дыханием, я довольно жёстко провожу ладонями по его ногам, от выпирающих тазовых косточек вниз, ощущая силу в его крепких бёдрах и короткие жёсткие волоски. Интересное ощущение. Возможно, оно мне даже нравится. Смотрю в карие глаза пленника снизу вверх. Я знаю, что он видит – бездонные чёрные омуты безо всякого выражения в оных. Кто-то говорит, что глаза – зеркало души. Ну что ж, моё зеркало стало моей наилучшей защитой. Но это не мешает ему понимать, насколько близко я нахожусь к его члену – настолько, что каждый мой выдох омывает чувствительную плоть волной едва ощутимой, и оттого невообразимо мучительной, ласки. Какое-то время я просто неподвижно сижу, глубоко размерено дыша и глядя пленнику в глаза. Чувствую его мускусный аромат, более сильный здесь, внизу, краем глаза вижу, как на округлой головке выступает первая капелька смазки. Широко улыбаюсь. И почти не сомневаюсь, что мою улыбку назвать доброй не решится ни один смертный в здравом уме. Вот он зажмуривается и слегка откидывает голову назад, нервно переступая с ноги на ногу и пытаясь скрыть пробежавшую по его телу дрожь. О да, он уже предвкушает – я это чую. Так и не прикоснувшись к чувствительной плоти – мой пленник почти возмутился, но успел сам себя оборвать… жаль, жаль – я поднимаюсь на ноги и задумчиво смотрю вору в глаза. Разумеется, мои ладони продолжают блуждать по его телу, не давая собраться с мыслями. Что бы с ним такого сделать? Просто овладеть – скучно. Может, заставить его всё ощущать острее и забрать у него возможность кончить? О да, и медленно довести до самой границы безумия. Хм-м, мне это нравится. И ещё кое-чего по мелочи. Этот человек сегодня познает то, чего в обычной жизни нигде бы не нашёл. Я почти уверен, что вор увидел что-то в моих чёрных глазах. Уверен, потому что он вдруг резко вдыхает и пытается отстраниться. Но, конечно же, у него нет достаточной опоры под ногами, чтобы его задумка осуществилась. - У тебя красивое тело, человек, - голос у меня низкий, рычащий. А вкупе с хищной улыбкой и чувственными прикосновениями – это вообще гарантированный способ вызвать дрожь. Как я и предполагал, вижу, как волоски на его руках приподнимаются. Предсказуемая реакция на используемые мной интонации – не даром же я уже столько времени живу среди смертных. Но он любопытный экземпляр. Многие другие на его месте уже стонали бы и умоляли взять их, сделать хоть что-нибудь. А этот… вор оказался гордым. Я не могу не улыбнуться посетившим меня мыслям. Гордецов настолько приятнее ломать… я рад, что выбрал для него такое наказание. Да и вообще, скоро наступит Время. Ну да ладно, не будем об этом. Лицо у него симметричное, кожа чистая, разве что виднеется тень щетины и сеть тонких бледных шрамов на правой щеке, скулы высокие, глаза живые. Зная вкусы смертных этого времени, я бы сказал, что вор передо мной красив. Хотя, если судить его по моим собственным меркам… шрам на щеке у него на очень интересном месте. Некоторые из моего народа специально себе там рисуют узоры, а у этого мужчины украшение появилось без предварительной задумки. Хм-м, а линии его шрама складываются в довольно интересную фигуру… Надо же, я умудрился задуматься на тему красоты смертного. Задуматься настолько, что даже на какое-то время отключился от внешнего мира. Он не смеет этого делать со мной! Вспышка злости мгновенно застилает мне глаза, и я молниеносно быстро хватаю его за горло, вглядываясь в карие глаза, медленно сжимая пальцы. Выискивая страх, который бы стал причиной, поводом для убийства. Страха я не нашёл. На хищное рычание вор лишь щерится, насколько ему позволяет кляп, выказывая полнейшее презрение к нависающей над ним смерти. Жалкий смертный. Гордый, как один из моего народа. Свободной ладонью я довольно жёстко накрываю его начавший опадать член, вижу, как в его живых глазах мелькает тень страха – ужаса – но она очень быстро тает, погребённая другими эмоциями. Предвкушение, азарт, наслаждение. Трепет. Лицо вора краснеет, его вдохи становятся судорожными, грудь ходит ходуном. Я чувствую, как по моему телу проходит волна хищного удовольствия от того, что держу чужую жизнь на кончиках пальцев. Самое пьянящее ощущение, доступное таким, как я. - Не бойся, твоя смерть настигнет тебя не сегодня, - я не стараюсь сдерживать интонации охотника, так что не удивительно, что замечаю промелькнувшее в глазах смертного насмешливое недоверие. Мои губы растягиваются в улыбке, когда я медленно, наслаждаясь бьющимся о пальцы чужим пульсом, разжимаю хватку на горле вора. Он громко и глубоко вдыхает. Член его вновь напряжён и готов к бою, фигурально выражаясь. Хм. Из-за того, что я его немного придушил? Касаюсь его виска двумя пальцами – физический контакт облегчает телепатическое воздействие. На его радость, я питаюсь не страхом и мучениями, и всего лишь кое-что немного подправляю. Повышаю чувствительность нервных окончаний, поднимаю оргазменный порог. Поднимаю на такой уровень, который считают высоким даже некоторые из моего народа. Но я уже давно научился разбираться в смертных – не без ошибок и неприятных случаев, разумеется – поэтому знаю, что этот вор выдержит. Вернее, он от этого не умрёт. Хотя, должен признать, не самая неприятная смерть. Но я ему обещал. А свои обещания я всегда сдерживаю. Стараюсь, по крайней мере. Медленно зарываюсь ладонью ему в растрёпанные волосы, массирую кожу головы, подмечаю реакцию на свои действия. Вижу, как удивлённо расширяются глаза вора, как он хрипло выдыхает – выстанывает – и выгибается дугой, поскольку всё его тело прошивает вспышка удовольствия. А я всего лишь взъерошил ему волосы. Накинув на комнату полог тишины, я такими же медленными, ласкающими движениями развязываю кляп. - Демон!.. – успевает прохрипеть вор, а потом моя ладонь опять смыкается у него на горле. Я улыбаюсь, сжимаю достаточно сильно, чтобы уменьшить доступ воздуха, но недостаточно, чтобы задушить. С интересом и возрастающим удовольствием и возбуждением наблюдаю, как вор облизывает пересохшие мягкие губы, как краснеет. Как содрогается от удовольствия и сучит ногами… сучит настолько сильно, что я даже вынужден несколько раз перехватывать их второй рукой. Когда через несколько минут я наконец отпускаю его горло, он дышит тяжело, хрипло, дрожит, а член даже побагровел сильнее обычного, настолько он возбуждён, головка поблескивает от выступившей жидкости. Я отхожу на два шага назад, любуюсь проделанной работой. - Что, без вспомогательных средств ни на что не способен? – насмешливо шипит смертный, я вижу, что он пытается отстраниться от своего возбуждённого состояния. Вижу, что рано или поздно мастер в этом действительно преуспеет. Преуспел бы, если бы я не хотел иного. - Ну почему же, - отзываюсь я, скользя по его телу хищным взглядом с ног до головы, потом смотрю ему в глаза. – Просто так веселее и… надёжнее. Ты же не захочешь побыть хорошим мальчиком, - вор на это презрительно фыркает, секунду спустя я подаюсь вперёд и обхватываю ладонью его возбуждённый член, из-за чего мой пленник захлёбывается стоном. До крови закусывает губу. Выгибается натянутой дугой – и не понять, то ли он подаётся навстречу моей ласке, то ли пытается отстраниться. Сомневаюсь, что он сам может сейчас сказать, чего хочет больше. Тихо рыкнув впиваюсь в его губы укусом-поцелуем, слизываю с тёплой человеческой кожи его кровь, пытаюсь забраться языком внутрь, но вор прикусывает мне его почти до крови. М-м, вкусно. Наслаждаюсь сладкой болью, не сбавляю напора, сам пускаю в ход зубы, чтобы потеребить уже заметно припухшую нижнюю губу смертного. В происходящем нет ничего мягкого или тем более нежного. Нет, уже не только из моего, но и из горла вора периодически вырываются порыкивания, он отвечает выпадом на выпад, укусом на укус, отчаянно, как загнанный в угол зверь, отчётливо осознающий, что без потерь не сможет выбраться из сложившейся ситуации. Всегда любил прагматичных людей, действующих по принципу «не можешь избавиться – оберни на свою пользу». А вор этот более чем прагматичен – понял, что в ближайшее время не выберется из моего плена, и решил поплыть по течению. Но кто сказал, что этим он чего-нибудь добьётся? Я продолжаю водить ладонью по его члену, сжав пальцы достаточно сильно, чтобы всякий раз смертный подавался тазом навстречу, шумно дыша носом и время от времени тихо постанывая. Постепенно становится очевидно, что вор хочет большего. Он уже и сам этого не скрывает – жарко отвечает на поцелуй, сам даже пытается перейти в наступление, толкается навстречу каждому возвратно-поступательному движению моей ладони. Но нет. Глубоко вдохнув и ощутив забившийся мне в нос запах человека, я опять отстраняюсь, делаю шаг назад, неотрывно наблюдаю за пленником. Он облизывает покрасневшие и припухшие губы и неотрывно смотрит на меня. Смотрит не столько с вызовом и отвращением, сколько с пламенеющим животным желанием, от которого его карие глаза потемнели, становясь цвета чёрного шоколада. Можно переходить на следующую стадию. Хм, с чего бы начать… Получая извращённое удовольствие от жжения неудовлетворённости, я задумчиво осматриваю пленника. Замечаю, что пальцами он уже совершенно не шевелит. Затекли, значит. А молчит, гордец, уже даже вырываться не пробует. Затаился, похоже. Чувствую, как губы сами по себе растягиваются в широкой ухмылке. - Я тебе развяжу руки и позволю переместиться на кровать, - кивком указываю направо, где в тенях пряталось широкое ложе, достойное королей – всегда любил удобство и роскошь. – Попробуешь напасть – пожалеешь. Попробуешь бежать – пожалеешь. На помощь звать бессмысленно – никто тебя не услышит. После этих слов в глазах вора опять разгорается пламя протеста, но он достаточно умён, чтобы промолчать. Чувствует, видать, что сейчас меня очень просто переключить с секса на чистое насилие, потому решает не гневить судьбу. Щелчком пальцев призываю свой любимый ошейник с кольцом для цепи спереди – я не такой идиот, чтобы не оставить запасного рычага контроля. Когда застёгиваю кожаную полоску на горле пленника, тот тихо рычит и прожигает меня взглядом, но явного сопротивления не выказывает. Следующим взмахом руки перерезаю верёвки. По комнате разносится громкий болезненный стон, когда руки вора наконец опускаются. Он морщится, сгорбившись, разминается. Быстро расправляется с оставшимися на запястьях пеньковыми змеями – да, с моей стороны было правильным решением полностью обездвижить его руки, удалив узлы на недосягаемое расстояние, ведь он смог освободиться даже плохо слушающимися пальцами. По моему телу проходит горячая волна похоти при виде того, как человек приводит свои конечности в рабочее состояние, разминает их, массирует, намеренно игнорируя ошейник и по-прежнему напряжённый член. - На кровать, - коротко приказываю я голосом, привыкшим к повиновению. Но вор, разумеется, меня игнорирует. Я без церемоний толкаю его в нужном направлении, край кровати упирается ему под колени, и смертный неграциозно падает на мягкие перины, неловко взмахнув ещё не пришедшими в порядок руками и зашипев от впившейся в них боли. Обхожу кровать слева, неотрывно наблюдая за раскинувшимся на белых простынях смертным. Достаю из-за изголовья тонкую, искусно сделанную витую цепь – не хочу каждое мгновение тратить на него всё своё внимание. Вор сопротивляется, ускользает от моих выпадов. Ловкий. Гибкий. Возбуждённый. Мне приходится даже забраться на кровать, чтобы продолжить наше несерьёзное противостояние. Когда мне надоедает играть – а это происходит минут через десять, уж больно мне понравилось наблюдать за текучей грацией движений смертного – я перестаю сдерживать свою скорость и в следующее мгновение хватаю его правой ладонью за загривок. Мне в руку тут же впиваются протестующие пальцы, сдавливают, причиняют боль. Вор пытается высвободиться, но мою хватку ему не разжать никогда. Подтаскиваю его к изголовью, игнорируя все попытки смертного воспротивиться. Когда его упрямство уже начинает постепенно выводить меня из себя, несильно прикладываю его головой о твёрдое дерево. Раздаётся глухой стук, вслед за которым с губ вора срывается очередной болезненный стон, он хватается за пострадавшую голову и больше не пытается сопротивляться. На какое-то время, по крайней мере. Но мне много и не надо – я отработанным движением быстро цепляю цепь к кольцу и сплавляю воедино последнее звено, руководствуясь принципом «нет замков – нечего взламывать». Оставляю смертного лежать на кровати, сам встаю с неё и медленно избавляюсь сначала от жилета, потом от сорочки. Когда дело доходит до штанов, слышу, как вор громко давится воздухом и натужно кашляет. Ах, как приятно, когда возбуждённую плоть больше не сдерживает надоедливая человеческая одежда. Мой пленник откатывается на дальний от меня конец кровати, встаёт на колени, начинает возиться с ошейником в попытках его снять. Наивный, как будто я ему оставлю замки или крепления, которые можно будет взломать или сломать. Но мне нравится его поза: широко расставленные колени лучшим образом демонстрируют его достоинство… хм, которое уже начало опадать. Нда, слишком я ему дал много свободы. Опираюсь коленом о кровать, за цепь медленно подтаскиваю вора к себе, давая ему в полной мере осознать мою силу и бесполезность его попыток высвободиться. Смотрю в карие глаза, второй рукой веду по его торсу, ожидая, когда же он воспротивится. Каково же моё удивление, когда смертный так и не отбрасывает мою ладонь, позволяет провести пальцами от впадины между ключицами вплоть до самого его опять начавшего набухать члена. В глазах пляшет злость и непокорность, однако… я не встречаю сопротивления. Изгибаю бровь. Смертный морщится, фыркает, но взгляда не отводит. Облизывает всё ещё припухшие губы. Я улыбаюсь, намеренно лёгкими движениями дразня чувствительную плоть, вижу, как зрачки вора разносит почти на всю радужку, а дыхание его становится всё тяжелее, грудь всё отчётливее вздымается при каждом вдохе. Вор наконец отводит взгляд, невольно прикрывает глаза, подаётся бёдрами навстречу поддразниваниям. Моя улыбка становится ещё шире, когда я, вместо того, чтобы усилить хватку, наоборот – совсем убираю руку. И вместо этого начинаю ласкать себя. Вижу, как взгляд смертного будто приклеивается к моему члену, вижу, как он судорожно вдыхает и задерживает дыхание. Его ладони сжимаются в кулаки, даже немного подрагивают от напряжения. Притягиваю вора ещё ближе к себе, так что он вынужден опять посмотреть мне в глаза, а наше дыхание перемешивается. - Если сможешь доставить мне удовольствие, я позволю тебе кончить до того, как ты отключишься, - медленно проговариваю я низким голосом, внимательно следя за реакцией. Вижу, как сразу за вспышкой злости и страха мелькает намёк на расчётливость. Этот смертный ещё пытается как-то обернуть происходящее на свою пользу. - Ты и так возьмёшь то, чего хочешь. С чего мне ещё и пытаться тебе угодить? – хрипло отвечает вор, разорвав зрительный контакт и уставившись в пустоту над моим левым плечом. - С того, что я могу удерживать тебя на самой грани оргазма, не давая кончить, неограниченно долгое время, и единственное, что помешает этому продлиться вечность – твоё человеческое несовершенство. Ты будешь кричать, метаться по влажным от пота простыням раненым зверем и судорожно пытаться довести себя до оргазма всеми подручными средствами, но не сможешь. Все твои мысли сосредоточатся только на одной цели, недостижимой, как звёзды в небе, и это будет сводить тебя с ума до тех пор, пока твой собственный разум не сжалится над тобой и не погрузит тебя в беспамятство. А я своё получу – трахну тебя, засажу до самого основания, наслажусь всеми криками, всеми укусами, царапинами и синяками, испью твоей крови в жёстких поцелуях, наполню тебя своим горячим семенем. Но ты в итоге так и не кончишь. Слушая это, вор периодически судорожно сглатывает, по его телу пробегают сильные волны крупной дрожи, под конец у него перехватывает дыхание, а в глазах читается ужас вперемешку с животным возбуждением – где-то на середине моей маленькой речи он опять ловит мой взгляд, так что я могу в полной мере насладиться мешаниной чувств смертного. - Демон… - сипит вор, глядя на меня широко раскрытыми глазами. - И горжусь этим, - коротко смеюсь я. – А сейчас ты будешь лежать и запоминать, - я одним ловким движением роняю смертного на спину, отпуская пока цепь, сам устраиваюсь меж его широко раздвинутых ног, так что его возбуждённый член оказывается прямо передо мной. От одного только взгляда на меня поверх своей возбуждённой плоти смертного скручивает судорогой наслаждения, а из горла вырывается не то стон, не то рык. Когда же я быстро склоняюсь и вбираю в рот головку – вор громко вскрикивает, судорожно толкается тазом навстречу, жаждая погрузиться во влажный жар ещё больше, но я прижимаю его к кровати, обездвиживаю. Активно исследую языком, посасываю, едва-едва вбираю немного больше, в основном мучая сейчас только головку. Вор уже не смотрит – он откинул голову назад, зажмурился. С каждым выдохом из горла у него вырывается стон, он безрезультатно пытается толкнуться мне в рот глубже, закидывает ноги на плечи и сцепляет их в щиколотках, прижимая ближе. Какой голодный смертный. Я хмыкаю, и мой вор практически воет, напряжённой дугой приподнимаясь над простынями, тихий звон цепи только добавляет пикантных ноток в уже существующую симфонию страсти, и так более чем приятную на слух. Я с чпоком отстраняюсь, чем вырываю из глотки смертного возмущённый возглас, сразу после которого тот одумывается и краснеет от стыда и досады. Да, он явно не рад, что так быстро и резко потерял всякий контроль над собственным телом – вон, даже распутывает ноги и опускает их обратно на кровать. Поддавшись импульсу, размашисто провожу языком по нижней стороне его члена, от самого основания и до влажной от моей слюны головки, из-за чего смертный опять судорожно вскрикивает, выгибаясь навстречу ласке. - Теперь твоя очередь, - с улыбкой говорю я и облизываюсь. Наблюдаю, как вор пытается прийти в себя, его влажная от испарины кожа поблескивает в дрожащем свете свечей, грудь ходит ходуном. – Не заставляй меня ждать дольше необходимого, - я позволяю ноткам раздражения появиться в голосе. Действует. Смертный приподнимается на дрожащих руках, принимает сидячее положение – сжимает челюсти и сглатывает, когда его передвижения вызывают дразнящую почти-ласку. Потом неуверенно замирает, явно не зная, как ко мне подступиться. Насмешливо фыркаю, чем зарабатываю испепеляющий взгляд – не то чтобы меня хоть как-то волновала задетая гордость сегодняшней игрушки, – потом соизволяю-таки облегчить ему задачу и устраиваюсь в полулежачем положении. Вор тут же подбирается ближе – знакомая поза как-никак – и опять замирает. Я с интересом наблюдаю за внутренней борьбой, отчётливо видной на лице смертного, вижу, как он встряхивается, приняв решение. Неловко и откровенно говоря слабо обхватывает ладонью ствол моего члена, удерживая его в нужном положении, пока сам медленно склоняется всё ниже, пристально глядя только перед собой. Первая попытка неудачна – он слишком резко и глубоко заглатывает и тут же давится, так что вынужден резко отстраниться, судорожно кашляя. При виде этого по мне проходит слабая волна одобрения – да, надо будет такое повторить. Вторая попытка более удачна. Я довольно вздыхаю, когда влажная теплота обволакивает головку моего члена. - Языком активнее. Ещё. Да, вот так. Мягче. М-м, да, тоже можно. Ну же, активнее, - одного у этого смертного не отнять – учится он необычайно быстро. Особенно тем навыкам, которые требуются для выживания. Уже спустя довольно короткое время я мог расслабиться и наслаждаться вполне умелыми ласками. – Рукой помогай, она у тебя там не для украшения. Крепче сожми, ещё, я не стеклянный, не сломаешь. Да, так. Можешь облизать её, будет легче скользить. Про язык не забывай. Экспериментируй. Да, если этого смертного хорошо обучить, он будет идеальной игрушкой. Хм, надо будет над этим подумать. Когда мне надоедает, я зарываюсь ладонью в растрёпанную шевелюру смертного и заставляю его заглотить глубже. Он пытается отстраниться, но я ему этого не позволяю, держу за загривок. Чувствую, как он начинает задыхаться – судорожно мечется, дрожит, яростно сжимает свой член. Потом сглатывает, не выдерживает, глубоко вдыхает через нос и протяжно стонет на выдохе, от чего по моему телу проходит приятная дрожь удовольствия, так что на секунду я отключаюсь, полностью сосредоточившись на приятных ощущениях. Потом медленно и размеренно трахаю его в рот, в равной степени наслаждаясь как влажной теснотой, так и время от времени появляющимися зубами, когда вор пытается воспротивиться особенно глубоким толчкам. Когда я наконец отпускаю его и он выпрямляется, я вижу, что всё это время смертный не отпускал своего члена. Наверняка удовлетворял себя в такт моим движениям. Да, в глазах вора теперь уже виднеется почти исключительно похоть и жажда наслаждения. Встаю на колени, коротко дёргаю за цепь, заставляя его упасть на четвереньки, и, ухватив за волосы, опять толкаюсь членом ему в рот и не останавливаюсь до тех пор, пока он носом не упирается мне в пах. Судя по брыканиям и возмущённому сопению, вору эта поза не нравится. Но кто его спрашивает? Какое-то время держу его в таком положении, постепенно ускоряя темп, наслаждаясь скребущими по моей коже ногтями, жжением от царапин и укусов. Да, будь я смертным, уже бы давно отдёрнул вора и хорошенько приложил его головой о стену за то, что причиняет такую боль, но… зачем мне делать что-то такое, если мне эти укусы только доставляют ещё большее удовольствие? Пока что хватит. Резко отдёргиваю смертного, так что он не удерживает равновесия и падает на спину, судорожно глотая воздух и кашляя, пытается отдышаться, испепеляюще смотрит на меня мокрыми от выступивших слёз глазами. Резко их вытирает ладонью, когда осознаёт факт их наличия. Не могу не ухмыльнуться при виде такого явного противления любым проявлениям слабости. Мановением руки призываю фиал с маслом, щедро выливаю больше половины его содержимого себе на ладонь. Настало время основного блюда. Вор, глубоко вдохнув, отворачивается, но, помня мою угрозу, самостоятельно раздвигает ноги. Хм. - Я думал, ты будешь активнее сопротивляться, - как бы между делом отмечаю я, опять устраиваясь между его ног и безо всяких проволочек начиная медленно вводить средний палец в жаркую тесноту. М-м. Возразить смертный, разумеется, ничего не успевает, практически сразу со стоном выгибается, пытаясь то ли отстраниться от непривычного проникновения, то ли насадиться глубже в погоне за приятными ощущениями. Растягиваю я его медленно, постепенно доводя до почти полного помутнения рассудка от наслаждения – побагровевший член напряжён до предела, но ему всё равно чего-то не хватает для того, чтобы сорваться с обрыва в пучину оргазма. Стоны, крики, рычание, нечленораздельные возгласы – музыка для моих ушей. Когда к первому пальцу присоединяю второй, мне приходится свободной рукой прижать вора к кровати, потому что он слишком сильно извивается. Жаль, что он не любит боль так же сильно, как и я – так бы я уже сейчас наплевал на всё и вошёл одним слитным движением. Но нет. Я хочу, чтобы он полностью забылся от наслаждения, а не орал от боли. Потому, когда дело доходит до третьего пальца, я опять щедро плескаю на них маслом. Размеренно двигаю ладонью, слизываю капельки пота с подтянутого живота, провожу языком вдоль очерчивающих мышцы линий, прикусываю затвердевшие горошины сосков. Чувствую, как мне в волосы запутывается ладонь, приятно стягивает несколько прядей, крепко сжимает их между пальцев, чувствую, как ногти проходятся по коже головы. Коротко мурлыкаю и продолжаю дальше мучить свою игрушку. Когда я наконец могу спокойно трахать его сразу четырьмя пальцами, вор уже доведён до состояния, когда не способен ни на одну членораздельную мысль, и может лишь реагировать, развратно выгибаясь на каждый толчок, подставляясь под ласку, напрашиваясь на укусы. Смертный всем своим видом и поведением просил о большем, умолял, требовал. Нуждался в большем. Ну что ж. Полностью смазав ладонь, я толкаюсь пальцами как можно глубже и ещё дальше, так что смертный болезненно вскрикивает и сжимается вокруг ладони, не пуская её дальше. Я позволяю ему эту вольность, останавливаюсь на какое-то время, непрерывно лаская простату до тех пор, пока вор опять не бьётся в судорогах наслаждения, самостоятельно резко насаживаясь глубже. Так что ладонь оказывается внутри него вплоть до костяшек пальцев. Литания ругательств, вскриков и нечленораздельных слов безостановочно срывается с губ смертного, пока его тело скручивает приступами боли и наслаждения. Мне приходится ещё крепче прижимать его к кровати, когда я начинаю просовывать внутрь большой палец. Когда самый крупный сустав входит, ладонь очень быстро засасывает следом, и вор воет, полностью отрываясь спиной от мокрых простыней. Я, не в силах сдержаться, кусаю его за внутреннюю сторону бедра до крови, чем вызываю очередной приступ судороги в теле смертного. Успокаивается он не скоро, а когда я в первый раз слабо шевелю пальцами, то из сорванного горла вора вырывается уже даже не стон, а жалобный всхлип, ладонь у меня в волосах больно тянет, но я не поддаюсь такому понуканию, позволяю боли приятным огненным дождём опадать на костёр желания внутри. Звуки, которые смертный начинает издавать, когда я собираю ладонь внутри него в кулак и начинаю ею двигать, уже не принадлежат гордому вору, мастеру своего дела и ужасу ночи. Нет, эти звуки принадлежат голодной до плотских наслаждений игрушке, настолько глубоко утонувшей в омывающем её океане удовольствия, что уже даже не помнит своего собственного имени, не говоря уже о чём-либо ещё. Да, этот вор сейчас не знает, ни кто он, ни где он. Он знает только то, что мучительно сильно хочет кончить, а необходимое для этого удовольствие ему могу дать только я. Двигаю кулаком не очень быстро, даю ему прочувствовать каждый дюйм движения, весь рельеф кулака, распирающего чувствительную плоть до предела. Хищно улыбаюсь, довольный выбором – теперь вор готов меня принять. После столь тщательной подготовки войти в смертного становится легко, будто он сделан специально для меня – в меру тесно, достаточно растянут, чтобы он сам не испытывал слишком больших неудобств от моих размеров. Как будто сейчас моя игрушка вообще способна заметить боль. Нет, конечно же. Влажная теснота обволакивает, от масла двигаться легко, умопомрачительное трение вызывает огненные пятна перед глазами, так что мне самому приходится жмуриться и крепко держать вора за талию, обездвиживая. На секунду выхожу из него, переворачиваю, ставлю на четвереньки. Довольно хмыкаю, когда вор сам, коротко посмотрев на меня и прогнувшись в пояснице, подаётся навстречу и насаживается на мой член. А потом сжимает мышцы. Тьма! В этот момент моё терпение кончается и я начинаю жёстко вбиваться в раскинувшееся подо мной тело, уже совершенно не заботясь о том, больно ли моей игрушке или хорошо. Судя по всхлипам, стонам и ругательствам – я бы сказал, что хорошо. Теряю счёт времени, вижу только изгибающуюся у меня перед глазами спину, вижу, как по ней стекают капельки пота, как мышцы двигаются под светло-золотистой кожей. Руки вора подгибаются, он падает лицом на кровать, оттопыривает зад, раздвигая ноги ещё шире, совершенно развратно стонет, так что у меня окончательно сносит всякое самообладание, а перед глазами встаёт красный туман. И я уже не вполне понимаю, причиняю ли я боль или наслаждение – мне всё едино, всё желанно в равной степени. Когда я достигаю оргазма, по моей коже пробегают слабые молнии, почувствовав которые смертный воет, срываясь наконец в долгожданную пучину оргазма. Его тело скручивает сильнейшей судорогой, так что даже я не в силах сдвинуться – настолько сильно его мышцы обхватили меня, - что в ответ вызывает очередную волну молний с моей стороны. Бесподобно. Столько энергии… давненько уже смертные не доставляли мне такого удовольствия. Когда в ушах перестаёт звенеть, я понимаю, что звон этот был из-за наших криков и рычания – я, разумеется, рычал, а кричал смертный. Полностью удовлетворённый на какое-то время, я выскальзываю из жаркого плена и со вздохом ложусь рядом на смятые простыни. Вор смотрит на меня мутными глазами, в которых до сих пор не читалось даже искры разума – лишь полнейшее блаженство. Довольно улыбнувшись, позволяю себе заснуть, так и не озаботившись тем, чтобы снять со смертного ошейник с цепью. Просыпаюсь же от того, что в распахнутое окно задувает холодный утренний воздух. Моего ночного гостя нигде не наблюдается, равно как и разукрашенной драгоценными камнями шкатулки, которую я оставил на самом видном месте ещё в тот самый момент, когда решил, что буду делать с попавшимся мне вором. Улыбаюсь, представив выражение его лица, когда он взломает замок. На кровати рядом с собой обнаруживаю разрезанный ошейник, несколько капель крови ясно дают понять, что в настойчивом желании поскорее убраться от меня подальше мастер-вор решил пожертвовать аккуратностью в пользу скорости. Надеюсь, у него останется шрам на память. Довольно облизываюсь, поворачиваюсь к окну спиной, мановением руки запирая ставни, и засыпаю дальше. Когда я сытый – всегда хочу спать.