Задыхаюсь сигаретным дымом...

      Пачка сигарет быстро мелькала в тонких длинных пальцах. Я смотрел на это действие, и моя голова начинала кружиться, но я даже не пытался от этого избавиться. Мне, вроде бы, что-то говорили: что-то нервное, рваное. Мне задавали вопросы, точнее, не мне, а кому-то сзади, за моей спиной. В эти минуты я играю роль интерьера, частички помещения, в котором мы стоим и, пожалуй, это к лучшему, так как вслушиваться в этот монолог абсолютно бессмысленно — все-равно не пойму. У тебя не было привычки смотреть на собеседника во время разговора, ты лишь изредка бросала взгляд прямо в глаза, чтобы узнать реакцию, но дольше трех секунд это никогда не длилось, — я засекал. Только через некоторое время я понял, что на самом деле ты всегда следишь за каждым движением человека напротив периферическим зрением. Ты одна из тех, кому великие посвящают свои рассказы, ты — идеал, созданный из ошибок. И это завораживало и притягивало к тебе весь сброд. Ты не была красива, не имела запоминающуюся внешность, мягкий голос, твои движения были резкими, а отношение к окружающим — нейтральное. Но, несмотря на это, в тебе было что-то такое, что заставляло меня задыхаться. Может, это была твоя душа? Или, скорее, ее отсутствие... Ты любила считать звезды. Я много раз твердил, что это невозможно, а ты продолжала, хоть и не была достаточно упорной для этого. Мечтателем ты тоже не была, по крайней мере, я никогда не ловил тебя на подобном. Кто ты? Ночная бабочка, Луна, Стейша, де Фер — я не мог никогда найти среди кучи прозвищ твое имя. Со временем, мне начало казаться, что у тебя его действительно нет. — Джаспер? — она бросила на меня нечитаемый взгляд. — Тебе пора. Я просто кивнул, смотря на твой профиль. Ты снова обхватила тонкими губами палочку сигареты. Тебе это не идет. Тебе не идет эта грубость, грязь. Ты создана для высшего света, а твой ум... Ты знаешь ответ на любой вопрос от высшей математики до языков. Черт побери, десять различных языков. Школа с отличием, университет с отличием, только живешь ты без отличия, хотя и это в твоих силах. — Детка, — Александр подошел неожиданно, заставив меня вздрогнуть, но не тебя, конечно. Очередной ухажер. Они все вьются вокруг тебя, словно плющ, такие же ядовитые, желчные твари. Я не удивлюсь, если окажется, что ты набралась этого всего именно от них. С кем поведешься, понимаешь ли...       Я знаю, что у каждого человека есть свой запах, который чувствуют лишь окружающие. От кого-то может пахнуть уютом, от кого-то плесенью, от кого-то дорогим одеколоном, который просто пропитал человека, а от тебя пахло сигаретным дымом. Постоянно. Вне зависимости от наличия никотиновой палочки в пальцах. Это был резкий, грубый, горький аромат, который заставлял морщиться. Создавалось ощущение, что ты даже моешься не чем-либо, а этой поганой смесью. Однажды мне даже пришло на ум, что там, под одеждой, находится не тело, а большая дыра, которою прожгли когда-то сигарой, и сейчас, куря, ты просто добиваешь себя. Пустышка для всех, кроме отражения в зеркале.       Я даже не знал есть ли у тебя родственники. Конечно, раз в три месяца появлялась одна особа... Мне казалось, что, когда ты смотришь на нее, твой взгляд теплеет, но только на три секунды. Жаль, что, когда кажется, креститься надо. Ты ласково зовешь ее "чертовкой", а она бросает в твое лицо свое длинное "детка". Я бы подумал, что вы сестры, но ваша внешность не имела ничего схожего. — Кэрол, — сегодня ты просила называть себя так. — Кто это?       Я знал о твоей страсти к химии, знал о подпольной лаборатории, где ты сидишь длинными ночами, творя лекарство от депрессии и одиночества. Я знал, что у тебя есть две крысы "Безымянный" и "Безымянная", и не знал, что все вещества, что ты используешь, незаконны. Ты знала, что бесполезно делать напиток счастья, что человек сам решает, что его радует, а что расстраивает, и ты не знала, что когда-нибудь твое же собственноручное "счастье" проглотит тебя целиком.       Сколько длилась наша дружба? Смешной вопрос и такая же смешная его постановка. Дружбой всё это нельзя было назвать. Ты не принимала подобного чувства, а я за время общения с тобой забыл как это. По крайней мере, ты была в поле моего зрения где-то три года, два месяца, шестнадцать дней, три часа и уже семнадцать минут.       В один зимний день — не могу назвать точной даты, — кто-то ляпнул, что тебя сбила машина. Пошли слухи, и особо умные рассказали о передозе. Потом пошло-поехало про самоубийство, лабораторию и прочую чепуху.       Смотря на безлунное, беззвездное небо, я вспоминал о тебе. Ты была такой же пустой, как эта ночь, скрывшая в себе города, поля, океаны. Кто-то прошел мимо, задев меня острым плечом. Мое озябшее тело обхватило облако сигаретного дыма. Но, обернувшись, я не увидел никого. Темная улица не проявляла ни единого признака жизни.