Одной крови

Душная летняя ночь стучит в окна, растекается теплым черным одеялом. Должно быть, скоро пойдет дождь – дышать абсолютно нечем. И с чего в столице в этом году такое жаркое лето? Леонард Манрик расстегнул воротник рубашки. Да, привычка, Леворукий бы ее побрал, всегда ходить «застегнутым на все пуговицы», неистребима и тут, в штатской жизни. Совсем нечем дышать – запахи больничного коридора проникают в легкие. Сколько раз еще «там» в горячих точках приходилось вытаскивать людей из-под обстрела. И умирали на руках многие товарищи. Но там была война, а здесь… Есть мальчишка, племянник, родители которого укатили за границу и пока не знают, что с Константином. Что с ним, пока не знает и сам Леонард, «дядя Лео». За жизнь семнадцатилетнего оболтуса, взявшего покататься машину отца, сейчас борются в операционной. Кажется, прошла вечность – но, взглянув на «командирские часы», Лео увидел, что всего час. Час ожидания. Следователя зовут Чарльз Давенпорт. Он молод, прямолинеен и по-хорошему упрям. Такого ждет в будущем повышение, и неплохое – если сумеет приспособиться к изменяющимся условиям среды обитания. Он, бывший полковник Манрик, не сумел. А теперь приспосабливается «на гражданке», думая, что на войне все сложнее… и проще. Давенпорт задает какие-то вопросы, Леонард отвечает, машинально, быстро. Да, ключи были в доме, их не прятали, да, Константин не заканчивал водительских курсов, поскольку восемнадцати еще не исполнилось. Да, несчастный случай. А чего можно ожидать, когда трое безбашенных мальчишек садятся в крутую тачку и едут… навстречу собственной смерти. Паоло Куньо погиб на месте. Анатоль Мей – тоже. Константину, можно сказать, повезло – его выбросило взрывной волной, когда загорелась машина, - Что? Да, со мной все в порядке. Голос звучит устало-обыденно. А кого волнует то, что на душе бывшего полковника? Уж явно не этого щеголеватого, но тоже усталого следователя, которого за какими-то кошками отправили в больницу. - Скажите, не принадлежал ли ваш племянник к так называемой группе стритрейсеров. - Простите… - Стритрейсеры, - терпеливо объясняет следователь, - молодежная группировка, гоняют по ночному городу. У них свои интересы, может, вы расскажете, с кем дружил ваш племянник, были ли у его друзей машины… - Да какие стритрейсеры, мальчишкам по семнадцать всего. - А вы полагаете, тем по сорок? - Если это нужно для протокола, - Леонард с силой зажмуривает глаза и так же раскрывает их, - то нет, не был. Не принадлежал, то есть. - Хорошо, - кивает Давенпорт. В приемный покой выходит врач. На халате – бурые пятна, маска сдвинута набок, а в глазах – все та же усталость, что у всех. Три часа ночи. Духота кажется осязаемой, как пыль, что скапливается в труднодоступных для щетки местах. Мягкая, темная и забивающая нос, рот, все поры. Хоть бы прошел дождь, в самом деле!

***

- Состояние тяжелое, - отвечает он на немой вопрос, - переломы, сотрясение мозга, и главное – сильная кровопотеря. - Нужна кровь? Я могу… вскидывается Леонард. Врач смотрит на него серьезно и немного недоверчиво. - Знаете свою группу? - Да, третья… положительная. - Похвально. Обычно родственники чаще всего не знают. У вашего племянника тоже третья. Леонард этого не знал и сейчас ощутил неожиданный прилив сил. Даже духота, казалось, отступила. Если его кровь подойдет Константину, и тот выживет…

***

- Дядя, почитай мне, - слышится нетерпеливый детский голосок. - И что же? Вернувшийся из очередной «горячей точки» полковник Леонард садится на край кровати. Рыжий, в Манриков семилетний Констанс протягивает книжку. - Ты же сам читать умеешь? Притворно удивляется Леонард. - Ну, дядя Лео! – мальчик брыкает ногой. Это у него с раннего детства – когда хочет добиться своего, то брыкается или топает ногой. - Умею, но когда ты читаешь, все будто видишь по-настоящему. Ему не понять – как можно быть до такой степени ВЗРОСЛЫМ, чтобы не уяснить самых простых вещей, понятных любому ребенку. И, забыв о брате и его жене, что ждут за накрытым столом, он читает, пока не слышит мерное посапывание. И уже собирается встать и выключить лампу, оставив в детской лишь крохотный ночник, но внезапно племянник заговорил во сне: - Мы с тобой одной крови – ты и я.

***

В реанимационной палате готово все оборудование. Леонард садится на специальное кресло, сжимает и разжимает кулак. Белокурая медсестра все делает мягко. Про таких в госпитале говорили, что «легкая рука». Леонард боли не чувствует совсем, и понимает лишь, что в вену вставили иглу. По тонкой прозрачной трубке кровь идет к тому, на кого Манрик заставляет себя посмотреть. Хотя – что там разглядишь под бинтами и повязками. Константин лежит, опутанный проводами, тихо попискивают какие-то датчики. Рыжая прядь выбилась из белого кокона, и кажется неестественно яркой, неуместной тут, среди больничной белизны и блеска инструментов. Еще в детстве оба брата и дед шутили, что младший Манрик по «рыжести» волос перещеголял их всех. Его шевелюра была какой-то огненной и напоминала об апельсинах и осенних листьях. Когда в детстве дразнили «рыжий-рыжий, конопатый», то не обижался, а обзывал, достаточно обидно, противника. Потом научился говорить, что рыжих девушки любят. И ведь любили, с двенадцати лет проходу не было от симпатичных и не очень пассий. А есть ли сейчас у него девушка? Неизвестно. Леонард подумал, что многого о племяннике он еще не знает. Опять же, стритрейсеры – о них он даже не слышал. Но племянник не слишком-то посвящал родных в свои дела, как и все подростки. Усилием воли Леонард снова посмотрел на Константина. Ожоги – в некоторых местах кожа, кажется, даже обуглилась. Заметив его взгляд, врач подошел к нему. - Да, шрамы останутся, но пластическая хирургия шагнула далеко вперед. Все возможно… Пока человек жив, надо надеяться. Пока жив. Двое его друзей уже там, за гранью. И может быть, ему, дяде Лео придется сообщать об этом Констансу. Казалось, снова прошла целая вечность, пока та же медсестра отсоединила катетер и велела пока не вставать. В голове шумело, как от крепкого коньяка. Мысли путались. Надо сообщить родителям, прямо сейчас. Может, они сумеют прилететь ближайшим рейсом. Надо съездить домой, привезти полис, страховку. Надо посмотреть, что с машиной. Спросить… да хотя бы у того же Давенпорта, куда ее поставили. Потом... Все потом. А сейчас надо сделать усилия, выбраться из этого кошкиного кресла и сесть на неудобный стул рядом с кроватью. И взять в руку тонкие пальцы, если они не обожжены, конечно. И так посидеть, хоть полчаса. Как-то еще «там» один военный врач говорил, что находясь без сознания, человек все равно чувствует и понимает – на подсознательном уровне. И от того, как с ним обращаются в это «бессознательное» время, зависит не только выздоровление, но и порой, дальнейшая судьба. Как же его запеленали – просто мумия. Но кончики пальцев, как ни странно, свободны. - Константин, мы с тобой одной крови – ты и я. За окнами зашелестел долгожданный дождь.

***

Дверь в палату приоткрылась. Ну, так и есть – племянник уже вовсю кокетничает с медсестричкой, она смеется низким грудным смехом. Кажется, ее зовут Селина. И кажется, она – дочка лечащего врача. Луиза говорит, что мальчик выкарабкался буквально с того света. Он стойко воспринял известие о гибели друзей, которое сообщил врач – тот, что оперировал. Только пару ночей не спал, точнее, не спал без снотворного. Шрамы останутся не только на лице и обожженном теле – в душе они болят еще сильнее. И никакая пластическая хирургия не поможет. Пока приятелей к нему не пускают – все-таки реанимация. Но Луиза сообщила, что скоро Константина переведут в другую палату. Селина вышла, напоследок улыбнувшись пациенту – и совсем не так, как медик больному. Или кокетство тоже входит в программу реабилитации? Леонард подошел к кровати, попутно замечая, что даже запах стал другим. Уже нет атмосферы безнадежности, безысходности… И близкой смерти. Улыбаться еще больно – шрамы стягивают кожу. Но можно осторожно махнуть пальцами руки в ответ на приветствие дяди. - Лео, мы с тобой… - Да-да, помню – одной крови, ты и я.