Рука не качавшая эту колыбель

У неё мягкие волосы, хрупкая фигура, огромный бумеранг, убивающий демонов и женские наряды между охотами на кровожадных монстров. А, и ручной демон вместо ручной кошки и ездовой лошади разом, разумеется. Он убил её семью, уничтожил её дом, почти отнял и её собственную жизнь. И звал возвращаться к себе, отправляя на убой. Обещал позаботиться о ней. Она возвращается раз за разом: убить, вернуть брата, отомстить за боль и смерть. Он заботливо превращает её жизнь в кошмар, нежно вытягивает нервы и улыбается, разливая в воздухе и душе яд. У него ломко вьющиеся волосы, сотня жизней, нет сердца и душа то ли демона, то ли человека, что хуже демонов, но он помнит запах сырой земли пещеры, в которой могучая жрица дарила ему своё снисхождение, называемое милосердием. И от рук выбравшейся из могилы охотницы пахнет так же - сырой землёй, отчаянием, ненавистью и жаждой крови. Жизнью. Онигумо в нём знает – она убьёт тысячи демонов, чтобы выжить и исполнить своё желание, в то время как он – отдал им всё для того же. Нараку знает за обоих – ни одно из желаний не будет исполнено. Никого из них троих – и никогда. Знает, но не помнит об этом, запивая забвением глухой тоскливый вой. У неё сосредоточенный взгляд, прямая душа, способная на предательство, но не способная уворачиваться от расплаты. Он знает, что кара никогда её не постигнет – повинную голову меч не сечёт. Даже меч демона. А может быть, ей просто повезло – или не повезло – на двух братьев, разных как две стороны монеты, но всегда – одной и той же монеты. Он знает, что мягкость её волос оплетает руки, проклятые смертью третье поколенье подряд, и смеётся про себя, меня в очередной раз тело, в надежде вырвать из себя человека, которому ничто человеческое не чуждо, вырывая собственное сердце – жестокое, холодное, кроваво-безжалостное. И снова вспоминает запах земли, запах его тюрьмы-могилы-колыбели, которым пахли её руки. Если б эта рука качала его колыбель… Но охотницы в платьях заводят двухвостые комки шерсти, а не человекоподобных членистоногих, но он родился раньше на пол века, но он жаждал других рук, волос, глаз – смертоносных для него, очищающих его от тьмы и зла, которые единственные им и были. Так почему, исчезая, видя перед собой в последней предсмертной вспышке и свет свой, и гибель свою из той, человеческой ещё, памяти, он слышит пьяный и неистребимый дух влажной раскопанной могильной земли. Она всегда возвращается – убить, отомстить, забрать принадлежащее ей по праву. Она всегда возвращается – убивает, мстит, забирает. И приносит с собой память об истоке его. О, если б только эта рука качала его колыбель…