***
Элисса прижимается к плечу Логейна, теребит ворот его растянутой рубахи. Пальцы мелко дрожат, и она обводит ими края засаленной горловины. Медленно скользит под ткань — ближе к оголенной коже. Логейн вздрагивает невольно — руки у неё шершавые и холодные-холодные. «Опять в ручье плескалась после ужина», — отрешённо думает Логейн. — А я боялась, ты не придёшь, — шепчет Элисса и порывисто, пока не передумала, целует — небрежно, поверхностно — я боялась, ты передумал. Короткие жёсткие волосы на его груди неприятно щекочут нос, и она морщится. Приподнимается и сухо трётся подбородком о колючую щёку. Вдыхает: запах костра и пота — извечный спутник их, кажется, нескончаемого похода. Привычный, давно въевшийся в кожу, волосы, в затасканную одежду, в худой сбитый спальник и тонкое войлочное одеяло. Элисса представляет, что когда всё закончится, она будет неделю отмокать в бадье с горячей водой и ароматным розовым маслом. Хорошие мысли — тёплые, как ладони Мак-Тира, что сейчас осторожно легли ей на плечи. И думать о чём-то другом сейчас не хочется. Сейчас хочется забыться. Пусть ненадолго, пусть даже в этом дурном самообмане. Элисса обрисовывает кончиком пальца глубокий длинный шрам, который начинается у воина от уха, спускается по шее к ключице и продолжается дальше вдоль грудины под правую ребёрную дугу. Элисса никогда не прикасалась к Логейну... как к мужчине. Их совместно проведённые ночи никогда не выходили за грань невинных посиделок — скорее деловых, чем дружеских, как они оба предполагали. Каждый поздний вечер Страж задумчиво корпела над истёртой картой Ферелдена в поисках лучшего пути, а бывший полководец знал немало забытых троп и потерянных трактов. До глубокой ночи в тусклом свете масляного светильника они обсуждали маршрут и выбирали новые места для разведки, просчитывали свои дальнейшие ходы и обдумывали тактику на грядущую битву. А утром Элисса просыпалась на плече у Логейна. Этот страшный шрам она помнит до мельчайших подробностей по другой причине. По воле одного единственного случая, перевернувшего всё с ног на голову. Обратившего презрение — сочувствием, безразличие — участием... А ненависть?.. Любовью? Элисса никогда не испытывала к Логейну ненависти. — Это от того генлока, я помню, — она касается его губами там, где некрасивый рубец уходит под грубую ткань льняной рубахи, — думала потеряю тебя... — её обычно твёрдый голос чуть срывается, и по лицу Логейна видно, что ему странно это слышать. Ему не нравится это слышать. Ему тяжело это слышать. — Я очень испугалась тогда... — шепчет Элисса. Она вспоминает, как липкими руками стаскивала с Мак-Тира громоздкий доспех. Как не поддавались онемевшим пальцам скользкие ремешки нагрудника, и она в отчаянии рассекла их кинжалом. Как звякнули о землю наспех сброшенные наплечники, а сверху влажно плюхнулся тяжёлый от пропитавшей его крови поддоспешник. Как трясущимися руками она доставала припарки, и как быстро они закончились. Она смотрела на кровавое месиво, в которое превратилась грудь Серого Стража и, сотрясаясь от собственного бессилия, звала на помощь чародейку... Элисса вспоминает три бессонных, избитых неизвестностью ночи, в течение которых она вслушивалась в его хриплое поверхностное дыхание; как сейчас помнит неожиданные и пугающе циничные советы некоторых её товарищей: «оставить предателя подыхать, как собаку, а не тратить на него ценные лекарства»; и последовавшую за этим неприятную ссору, после которой она забралась в свою палатку, свернулась калачиком рядом с блуждающим в беспамятстве Логейном, крепко-крепко сжала его горячую руку и разрыдалась, первый раз в жизни моля Создателя о помощи. — Ну что ты, Страж, — глаза Элиссы влажно блестят в полумраке палатки, и Логейн поспешно и неловко обнимает девушку, — всё было не так страшно тогда. Мадам Винн хорошо меня подлатала. — Он пытается ободряюще улыбнуться. Выходит криво. — Мадам Винн, — Элисса фыркает, уткнувшись ему в шею, — так уже никто не говорит. — Мадам Винн завтра будет смотреть на меня коршуном, — Логейн смелее, крепче прижимает Элиссу к себе, — также, как и на вас, милая леди, — мельком целует её в висок и переводит взгляд на серый свод палатки. — Завтра это будет уже неважно... — едва слышно выдыхает Элисса и устраивается рядом. Кладёт голову ему на плечо и по-хозяйски перекидывает руку через живот. Ветер шелестит снаружи тысячей листьев кучерявых крон, в вышине глухо хлопают чьи-то крылья, поблизости сопит мабари. «Умный пес, — думает бывший тейрн, — ни на миг не оставляет хозяйку без присмотра, особенно наедине с такой неблагонадёжной личностью как он». Всё правильно, он бы тоже её с таким не оставил. Мак-Тир невесомо водит пальцами по спутанным волосам Элиссы, перебирает короткие тёмные пряди и думает о том, что он берёт слишком много от того, чего не заслуживает. Перед глазами отчётливо всплывают недалёкие картины с Собрания Земель. Логейн вспоминает, как редкие голоса запуганных баннов не спасли его от сокрушительного провала, два сильверитовых клинка у горла, пугающий холод металла на коже и свою позорную капитуляцию, надсадно вырвавшуюся из пересохшего горла. Другими ночами, часто похожими на эту, пока Элисса беспокойно спала у него под боком, Логейн размышлял о том, как бы он поступил на её месте. Он бы добил. Без колебаний. Он никогда не давал никому второго шанса. И в этом она лучше него. Логейн вспоминает предложение Риордана. Ожесточённые причитания бастарда Мэрика, так щемяще похожего на своего отца. Анору, достойно разыгравшую свою собственную партию и теперь выжидательно замершую рядом с ним. Язвительные крики и недовольные пересуды ферелденской знати. Собственное минутное сомнение. И странный взгляд Элиссы, давший ему надежду на искупление. Логейн вспоминает, как уходил из зала вместе с ней. Свободно — не под присмотром стражи. И что к лекарю в поместье эрла они пошли вдвоём. Вспоминает запахи терпких настоев, бинты, смоченные острым травяным отваром, и её смятенное молчание. Она сомневалась в выборе, даже когда он был сделан. Потом — посвящение. Кровь порождений тьмы прогорклая и вонючая, как сотня выгребных ям — тошнотворная. Первый кошмар — непонятный, пугающий — высыпающий градинами пота на лбу при пробуждении. Реальность — бьющая зловещим осознанием наотмашь — это настоящий Мор, и Ферелден в нём уже горит. И с момента отбытия в Редклиф он всегда рядом с ней: в коротких и длительных вылазках, в разведке, в ночной страже и даже на дежурстве по кухне. Логейн объяснял себе это недоверием. Так оно и было. Но нельзя вечно брать человека в отряд и каждую минуту боя оглядываться в ожидании удара в спину. Он перестроил порядок и теперь всегда был по правую руку — чуть впереди, а Элисса перестала озираться по сторонам, гадая, что в очередной раз замышляет «предатель». И постепенно всё как-то наладилось. Поразительно легко, после всего того, что случилось. На место молчаливых упрёков пришли долгие разговоры у костра, на место отчуждения — содействие, а на место неприятия — какое-то неловкое и нелёгкое понимание. Логейн нехотя вспоминает внезапную засаду, дикую пронизывающую боль в груди, девичий крик в никуда и тьму — душную, тугую, беспросветную, конечную... а потом — размывающий её тусклый свет, знакомый успокаивающий голос, тёплые руки, сжимающие его ладонь, и красные от слёз глаза... Слёз по нему. И вот это страшно. Это неправильно. И это невозможно. — О чём ты задумался? — лёгкий полушёпот стирает в сознании яркие образы, и Логейн возвращается в настоящее. Чувствует, как руки Элиссы забираются ему под рубаху. «Ни капли не согрелись», — думает Логейн. Время неминуемо перетекает через экватор ночи. Совсем скоро оно раскрасит горизонт лучами нового дня, заплещется множеством рук в тихой сонной речушке, загремит пустыми плошками, проснувшихся в преддверии решающей битвы, солдат. Заговорит, зашепчется их пересудами, тревогами и надеждами. До Денерима — финальный день пути. И Логейн Мак-Тир свой выбор уже сделал. Элисса что-то неразборчиво мурлычет, по-детски целует его крючковатый нос и неловко скользит губами по подбородку. Первый раз, за все их совместно проведённые ночи, Логейну выпадает шанс осознать какие безыскусные у молодой тейрны ласки. Сухие и плоские, как вяленая плотва. Глаза зажмурила и тычется губами. Точно не распалить желает, а утешить. И непонятно — его или себя? А ещё эта грусть в глазах. Горькая, ядовитая, такая неуместная в постели... Когда-то у Элиссы Кусланд была пара случайных любовников и одна большая случившаяся любовь — настоящая и на всю жизнь, но с треском разбившаяся о королевский трон. Чувства Логейна Мак-Тира трещали не менее громко, но это было так давно, что время уже затёрло трещины удушливой пылью. Ему достаточно было перехватить единственный взгляд, брошенный леди Кусланд в сторону своего нового короля и его королевы, чтобы понять всё мгновенно. Потому что холодной дождливой ночью много лет назад в Гварене, он чувствовал то же самое и поступил точно так же. Логейн сглатывает поступивший к горлу ком. Элисса тянется к завязкам на его подшанниках и крепко прижимается к губам в поцелуе. Отрывается. Смотрит вопросительно секунду. Ждёт. Смешно полагать, что этой ночью она будет с ним... Мак-Тир не отстраняется, но и не отвечает. А Кусланд не привыкла отступать. Прижимается снова, уверенней, языком скользит по тонким сомкнутым губам — неподатливым и жестким, как дубленая кожа. Выдыхает: — Не хочешь? — подбирается и присаживается рядом. Смотрит на Логейна. Взгляд у него, как всегда — цепкий и нечитаемый. Лежит — руки за голову, смотрит на неё снизу вверх. Равнодушно? Снисходительно? Бесстрастно? Невозможно понять Логейна. И предугадать нельзя. Элисса думает, что даже не обидится, если он уйдет. Что, в конце концов, она может дать ему кроме этого и что может попросить взамен?.. Логейн Мак-Тир помнит Элиссу Кусланд совсем девчонкой. Может быть, от этого он чувствует себя немного абсурдно наедине с ней. У неё тогда был несносный характер и острый язычок. Ещё длинная коса цвета молочного шоколада, светлая кожа без единого изъяна и пронзительные карие глаза. И смотрела она тогда на Логейна с благоговейным трепетом и нескрываемым восхищением... Давным-давно, точно в прошлой жизни, когда он был желанным гостем почти в любом уголке Ферелдена. А она встречала его у ворот замка Хайевер, стоя рядом с родителями и братом. И что сейчас? Сидит, сгорбившись, голову положила на колени и смотрит — прямо, глаз не отводит. Устала. Марш-бросок всех вымотал. Короткие, неровно остриженные волосы разметались по смуглым рукам. Ферелденское солнце впиталось в некогда светлую кожу румяным загаром. Логейн гадает, взгляни многочисленные ухажёры на Кусланд сейчас, узнали бы они в этой воительнице ту миловидную тейрну, к которой ходили свататься. Что говорить, он и сам бы её не узнал. И дело здесь не только во внешности. Сейчас вместо самодовольной и ветреной девчонки перед ним сидела сильная и не по годам мудрая молодая женщина. «Слишком молодая, моложе твоей дочери, Логейн», — внутренний голос шепчет последний спасительный довод. Но как же глупо хвататься за предрассудки, когда ходишь по краю пропасти. И он притягивает Элиссу к себе, крепко прижимает её голову к груди, будто боясь, что она сейчас исчезнет, растворится в закатной дымке, оставив его в одиночестве — наедине с фантомами прошлого. Поэтому он гладит её, баюкает, будто маленького ребенка. Только бы осталась. Только бы не ушла. Элисса расслабляется, обнимает его в ответ, сопит на ухо. Ее близость не пьянит, скорее успокаивает. «Совсем спятил, старый дурак», — говорит Логейн сам себе, а потом прижимается губами к тёмной макушке и сипло шепчет: — Хочу. Набат собственных воспоминаний, так некстати всплывающих в голове, невозможно перекричать, поэтому они занимаются любовью молча. Без юношеского трепета, безудержных криков и нетерпеливых стонов. Сейчас два спальных мешка, брошенные рядом на стылую землю, становятся полем их битвы с неизбежностью. Сбивчивое дыхание стирает грани между условностями, оставляет влажные следы на обветренной коже. Ощущение неправильности уходит с рваными тихими стонами, растворяется под ласкающими тело поцелуями, сминается в крепких объятиях. Чувства смешиваются, как краски на холсте, рисуя прикосновениями завораживающе непристойные картины... Элисса отдается мягко, покоряется, следует за ним. Вжимается всем телом и прячется в его руках. Сдавленно хнычет в уголок губ. Логейн чувствует, как её горячие ладони блуждают по его спине, ложатся на ягодицы — требовательно, просяще. Чувствует, как холодные пятки судорожно скользят по напряжённым икрам... Мир расплывается... Минуты становятся густыми, маслянистыми, словно деготь, а время вдруг сжимается в точку, туманом размывая и навсегда утерянное прошлое и тревожное неопределённое будущее, оставляя лишь настоящее и эту единственную ночь, из которой они ещё могут вырвать кусочки непрожитых мгновений. Ночь слишком короткую, чтобы растрачивать её на глупые сомнения и сожаления. Их и так было слишком много. Элисса цепко обхватывает Логейна за плечи, до ярких отметин впивается пальцами во влажную кожу и не отпускает, когда он, кончив, хочет слезть. Прижимается сильнее, сама не понимает зачем, только чувство такое, что если он сейчас уйдёт, она что-то безвозвратно потеряет. То ли себя, то ли его. Именно сейчас, именно в эту минуту. Не завтра... не... уже сегодня... Логейн ждёт немного, дует на её разгорячённый лоб и убирает ладонью взмокшие пряди. Целует крепко-крепко, а потом всё-таки отстраняется. Присаживается и сразу начинает что-то искать в дальнем углу палатки. Болезненная эйфория проходит, и настоящее тихонько подползает с первыми робкими лучами. Тонкая полоса у горизонта высвечивает верхушки деревьев скупым утренним багрянцем. Над пробуждающимся лесом поднимаются лохматые гривы тумана. Но природа ещё тёмно-серая. Сквозь узкую щель полога просачивается предрассветная морось, холодит разгорячённое тело первостепенным и незыблемым долгом, в котором у них на двоих — страна, пожираемая мором. «Уйдёт сейчас, оденется и уйдёт», — мелькает у Элиссы в голове, и от этой мысли снова становится невыносимо пусто внутри. Она отворачивается. Не видит — слышит, как он шуршит рядом одеждой. «А, может быть, так и лучше, привязываться не надо, не сейчас, когда уже слишком поздно». Но с губ непрошено, в какой-то снедающей, бессильной злости на саму себя, слетает вопрос. Такой незначительный вчера и такой важный сегодня. — Почему ты отказался? Почему не пошел к Морриган? — Элисса скручивается и подтягивает колени к животу. Голос у неё ровный и будто бы спокойный, со стороны. — Это бессмысленный разговор, Страж, — холодом в палатке веет не только от земли. — Со мной всё ясно. Мы договорились, помнишь? Эта ночь ничего не меняет. К горлу подступает гадкий давящий ком, и притворяться становится труднее. — Но мы могли бы жить... мы... — слова даются силой, но не всё ли теперь равно, — мы вместе... если бы ты только захотел... если бы для тебя это было важно... — Не могли бы, и ты прекрасно это знаешь... — бросает Логейн жёстко, словно и не ласкал несколько минут назад, словно не целовал нежно, — и не время теперь обсуждать, что было бы если. Губы начинают предательски дрожать. Сквозняк неприятно лижет голые ступни, и Элисса резко тянется за одеялом. А Логейн уже рядом с ней. — Элисса, — Мак-Тир вырывает одеяло у неё из рук, накрывает, укутывает, ложится сбоку и обнимает крепко, — Элисса, послушай, — он убирает растрепавшиеся волосы с шеи, целует, шепчет не отрываясь, — так будет лучше... лучше... знаешь ведь... это важно... — Почему? Ответь только, почему? Элисса смотрит, как когда-то давно, — пронзительными карими глазами, и Логейн сдается.***
Когда-то в жизни Логейна Мак-Тира была ночь, после которой он почти поверил в возможность собственного счастья. После развеявшихся иллюзий, у него появилась твёрдая убеждённость, что чувства — всего лишь нелепая прихоть, и посвятить себя служению стране более чем достойная альтернатива неудавшейся личной жизни. Что бы ни говорили другие, как бы не истолковывали его действия, он всегда принимал решения во благо Ферелдена. Именно так он думал и именно в этом был абсолютно уверен. Но отчего же сейчас, чувствуя холодные ручонки, крепко вцепившиеся в его запястья, невыносимо хотелось от этого своего выбора отступиться. Вернуться на несколько дней назад, согласиться на предложение ведьмы и сохранить зыбкий шанс на собственный счастливый конец. И тогда не пришлось бы шептать Элиссе эти немыслимо-бессмысленные фразы, что возможно у Риордана всё получится, что всё будет хорошо, что всё у них будет хорошо, если только она захочет... Когда-то у Элиссы Кусланд были мечты. Скромные, вовсе не масштаба просторов Тедаса. Уготованная ей судьба, как она полагала, не сильно отходила от её желаний. Возможность вдоволь помахать любимым мечом она бы променяла на спокойную жизнь благородной особы. Отец нашёл бы ей знатного мужа, которому она подарила прелестных наследников, которого с нетерпением ждала из долгих заграничных поездок, а летом они всей дружной семьей ездили бы гостить в цветущий Хайевер: к милому Фергюсу, к сорванцу Орену, к любимым родителям и к старушке Нэн. Сейчас Элисса беззвучно смеётся тому, насколько время и обстоятельства изменили её желания. Потому что Хайевер чёрен от трупной копоти, где-то в разрушенных стенах замка её родителям, возможно, повезло умереть более благородной смертью, чем жене её брата. Там нет Фергюса, а сорванец Орен навсегда запечатлелся в памяти в луже алой крови на каменном полу. Там нет её доброй няни. А Элисса? Элисса сегодня отдалась бывшему врагу на просоленных потом одеялах и, что самое пугающее, готова отдать много больше, только бы его лживые успокаивающие слова, которые он сейчас без устали шепчет ей на ухо, оказались спасительной правдой.