***
Десять минут назад. Лаксус почувствовал присутствие постороннего, как только вошел за кулисы после первого акта. То ли его привлек нетипичный для этого места запах, то ли просто чутье. В глаза как-то сама собой бросилась тень, неестественно скользившая между декорациями. Приглядевшись, маг различил очертание подростка, скрывающегося от чужих глаз магией. Тень походила еще немного и нырнула за штору, отделяющую фойе от рабочих помещений. Лаксус последовал за ним. Заставляя себя сдерживать шаг, он прислушивался к окружающим его людям. Каждый вздох или осторожное движение могли нести смерть, но вокруг слышались лишь приглушенный смех и звон бокалов ― аристократы увлеченно обсуждали премьеру. Это было лишь на руку Лаксусу. Он скользнул за свое целью, не оставляя ей шанса на спасение. И вот мальчишка завернул за угол и замер, как вкопанный. Дреяр также последовал его примеру. В темном коридоре, вдали от шума толпы, драконье зрение помогло разглядеть два силуэта. Закутанные в темные плащи фигуры тихо переговаривались, но не двигались с места, как будто охраняя вход на балкон, за которым находилась коронованная чета. ― Голод скоро сведет меня с ума, ― прошипел властный женский голос, и Лаксус вздрогнул. Он легко узнал Калипсо. ― Терпение, сестра моя, ― Салазар, ее неизменный спутник, поцеловал руку советнице и испытующе на нее посмотрел. ― Или ты начала скучать по своему непослушному сынку? Ты так искусно вытягивала из него магическую силу, подавляя ее, а теперь посажена на голодный паек. Печально, правда? ― Ничуть, ― отмахнулась женщина. ― В дальнейшем от него стало бы слишком много проблем. Не так много, как от его отца, но все же, ― тень грусти скользнула по ее лицу, но, возможно, это была лишь игра света. ― Сколько у нас еще времени? ― Чуть больше часа, ― равнодушно ответил Салазар. ― Потом мне нужно будет кое-что сделать в гостевой комнате театра, и все закончиться. В этот момент прозвучал очередной звонок, призывающий зрителей занять свои места, и советники удалились. ― Гостевая комната, ― прошептал мальчишка-шпион и уже собирался вернуться и доложить о случившемся, но сильные руки больно сжали его худое тельце. ― Куда собрался, ворон? ― Лаксус приподнял мальчишку за черный капюшон, тем самым обнажая аккуратную татуировку на его плече. Тот лишь протестующее захрипел. ― Я задал вопрос. Рин, а именно так звали шпиона, вздрогнул от знакомых интонаций в настойчивом голосе и заставил себя оглянуться по сторонам, проверяя, не следит ли за ним пара черных глаз, отливающих зловещим зеленым цветом. Но никого рядом не оказалось. ― Не твое дело, ― хотя мальчик старался произнести эту короткую фразу как можно непринужденнее, это ему плохо удалось. ― Я скорее умру, чем скажу вам! ― Реплика достойная храбреца, ― Лаксус придал своему лицу недоброе выражение, которым он раньше часто одаривал товарищей по гильдии, стоя на втором этаже, ― или глупца. Твое счастье, что мне сейчас некогда с тобой возиться! ― он притянул Рина ближе, чтобы заглянуть тому в глаза, но почувствовал неприятный укол каким-то острым предметом. Короткое лезвие с легкостью распороло рубашку и оцарапало бок. Этой малости хватило, чтобы вывести Дреяра из себя. ― Гад! ― Лаксуса отбросил Рина к стене и прорычал: ― Передай своему мастеру, что я буду ждать его на крыше театра через час после окончания спектакля. А если он откажется, я лично разнесу всю его жалкую гильдию. С чувством выполненного долга Лаксус ушел, немного беспокоясь, не переборщил ли он с силой удара. Но тихий стон развеял его сомнения. Малец был жив.***
― Ничего себе, ― Уртир отвернулась от хрустального шара. ― Я и не думала, что этот Лаксус такой нервный. Еще чуть-чуть и он бы прибил мальчонку. Или, что еще хуже, его бы заметили. ― Ты преувеличиваешь, как всегда, ― отозвался Лион, продолжая сминать бумажку, которая раньше была дорогим билетом на мюзикл. ― Жаль, а я так надеялся посмотреть финал. ― После, ― строго произнесла Уртир, напоминая магу льда, кто тут главный. Лион усмехнулся: в его голове уже давно созрел план по свержению этой непреступной леди с поста лидера группы. ― Сообщи нашему хвостатому другу, что ему нужно подготовить все необходимое как можно скорее.***
Лаксус очнулся от воспоминаний как раз вовремя. Пара ничего не значащих реплик, и он уходит, сопровождаемый позором, а его выдуманный сын из пьесы начинает петь странные строки о том, что лучше умереть, чем быть сыном работорговца и убийцы. У Лаксуса было слегка другое мнение на этот счет, но он предпочел оставить его при себе. А карнавал человеческой жестокости и ненависти лишь набирал обороты, с каждым произнесенным словом или сделанным жестом. Он кружился как колесо проклятого царя Миноса, определяющее наказание для человека за тот или иной его порок. Вот и честолюбивый прокурор пал жертвой собственных слабостей. Стая танцоров, олицетворяющих собой общество, растерзала его подобно стае голодных собак. На сцене рушились судьбы, созидались и разрушались состояния, а репутация гостей, под неизменным руководством выдуманного Эдмона Дантеса, таяла на глазах. Но были и светлые моменты, от которых даже самые черствые сердца становились чуточку мягче. Например, воссоединение Эрмины и Бенедетто. Зрители не могли сдержать слез счастья, когда их ария о семье и множестве потерянных лет смолкла. Королева Легадема также не осталась равнодушной. Ее душа уже начинала трепетать от осознания скорого конца, но сердце верило, что задуманный план удастся. Усугублял ситуацию немного задумчивый голос, звучащий в полной тишине: ― Когда-то давно капитан молодой вернулся к невесте домой. И только они собрались под венец, как взяли его под арест, поскольку приятель старинный его донос настрочил на него. В доносе легко распознал прокурор коварный и злой оговор, но все ж заточил капитана в тюрьму, ― Джерар говорил медленно, делая длинные паузы между словами и как бы заставляя их сливаться с прекрасной мелодией. Но потом остановился и посмотрел прямо на королевский балкон. ― Так выгодно было ему, ― взгляд снова изменился, стал не таким дерзким как секунду назад. ― А юный доносчик невесте сказал, что он при побеге убит. ― О господи, ― прошептала Эльза. ― Что за страшной ложью вся жизнь моя загублена была. Девушка еле держалась на ногах. ― Эдмон Дантес. Это конец, ― вот и Лаксус сказал свою последнюю реплику и ушел со сцены. За ним последовал Вильфор, сошедший с ума и утверждающий, что в свое время закопал заживо не сына, а некого Эдмона. Грянул выстрел: следуя сценарию, Фернан покончил жизнь самоубийством. Так свершилась самая известная месть в истории. Спектакль был сыгран, и только один выход остался до его завершения. ― Эльза, ― Джерар неуверенно приблизился к замершей девушке. Та стояла бледная как фарфоровая кукла, которая разобьется от первого же прикосновения. ― Наш выход. ― Да, ― пробормотала она, отрешенно наблюдая из-за кулис за танцем друзей. ― Последний. Сердце вздрогнуло от этого невинного слова, но назад дороги не было. Осталось спеть лишь одну песню, ту самую, которую оба так и не решились совместно отрепетировать. Но свет погас, позволяя волшебникам занять свои места. ― Эдмон, я уезжаю в Марсель, ― как же трудно было произнести эту короткую фразу. ― Навсегда. ― Это судьба, ― первая половина души уже приняла свою судьбу, и только прощальная песня могла спасти ее от отчаяния. Сколько лет прошло, И всё равно Я помню как сейчас И день, и час разлуки нашей. И с тех самых пор Из года в год И каждый день и каждый час Я шёл к тебе дорогой страшной. Не счесть моих потерь! И вот окончен путь, мечта моя сбылась: Мы здесь - и что ж теперь Осталось нам сказать друг другу в этот раз? Прощай! Прощай навек! К прошлому нет возврата... И вторая частица откликнулась на призрачный зов – возможно, последнее прощание после последней встречи в этом мире: Столько долгих лет И горьких слёз, Но память о тебе Всегда жива - неистребимо! Лжи и клевете Не удалось Убить её во мне, И я всегда тебя любила! Прощай! Прощай навек! Весну и молодость вернуть уже нельзя. Но знай, что я люблю, Люблю тебя, люблю тебя, любовь моя! Прощай! Прощай навек! И не забудь, и знай, и помни, Что во сне и наяву Я всегда к тебе иду... Я всегда иду к тебе! Последний куплет причинил особую боль обоим, но ничего изменить уже было нельзя. Прозвучали аплодисменты. Где-то закричали «браво». Но радость умерла вместе с этими строками. Им не дали достойно проститься. Сразу же после закрытия занавеса Джерара увели, а Эльза, сильная и прекрасная, потеряла сознание. Вот и все.