Парашют

- Боже, чем я думал... Чем я только думал, - бормочет Робеспьер, закрывая лицо руками и мерно раскачиваясь. Он не слышит себя, не понимает, что говорит вслух. В его мыслях снова и снова мелькают сцены. - Он не открывается! Он не открывается! Мама! Мамочка! - Открывай запасной! Немедленно! Слышишь?! Он здесь! На меня смотри! Здесь! Машина скорой, запах медикаментов с тошнотворной примесью крови. "Открытый перелом обеих ног. Гиповолемический шок. Начинаем переливание". - Чем я думал... - Доигралась, - мрачно говорит Балька. - Добаловалась. Кармен, блин. Артистка погорелого театра. Соблазнительница хренова. - Да кто ж знал, что так выйдет, - вступается за подругу Напка. На душе у нее неспокойно. Это она сказала Робу про их пари. Очень не хотелось проигрывать, а этот молчаливый хладнокровный хмырь, из которого и слова человеческого не выдавишь, взял и поплыл. Улыбался, как придурок, прибегал на малейший зов, разве что хвостом не вилял перед Гамлетессой. Даже на работе ее прикрыл, когда она сваляла дурака с тем заказчиком-извращенцем - все на себя взял. Быстро оправившаяся после случившегося Гамлетесса потом рассказывала, мечтательно сияя глазами: «Он ему: - Ты вообще кто такой? А Роб его так раз! - за воротник, два! - об стену, три! - в живот. И в нос, и по шее. Потом так приподнимает его голову за волосы и прямо в лицо: - Тот, кто может перечислить тебе номера всех статей уголовного кодекса, которые ты нарушил. А вы говорите: тормоз!» Робеспьер сначала не поверил. Насмешливо скривил губы, посмотрел на нее как на мерзкое ползучее насекомое. Этого уже Напка снести не могла. Сунула ему под нос договор, в пьяном угаре написанный ими помадой на салфетке, где цена ему, Робеспьеру, - одна сумочка Prada из ограниченного выпуска. Он, видимо, признал почерк, потому что договор вырвал, смял, швырнул в мусор и вышел, хлопнув дверью так, что окна звякнули. А на следующий день как ни в чем не бывало позвал Гамлетессу прыгать с парашютами. - Любовь как парашют, - говорит он каким-то странным замороженным голосом. Его пальцы пробегают по креплениям, он что-то дергает, подтягивает, проверяет в ее снаряжении. - Ты знаешь, что падаешь, но ничего не боишься. Ты доверяешь, не прячешься за маски, не скрываешь слабостей, ни на секунду не задумываясь о том, как горько будешь жалеть о каждом откровенном слове, каждом порывистом поступке. И больше всего - о том единственном шаге, который отделял тебя от пустоты и который ты сделал по собственной воле. - О чем ты? - спрашивает Гамлетесса. Она уже знает о чем, но чувство, которое охватывает ее - это не стыд разоблачения, это страх, леденящий душу ужас. Она теряет его, с каждым словом он уходит все дальше и дальше. Хочется схватить его за руки - эти спокойные твердые руки, надежные, как основание мира - твердить, что все не так. Но все именно так. - На минимальной безопасной высоте автоматически срабатывает запасной парашют, - говорит он. - Но это весьма условная безопасная высота. Не для новичков. Не хочешь проблем - делай, как сказал инструктор, - и, помолчав, добавляет: - Если раскроешь парашют после меня, я дам тебе шанс все объяснить. И он идет в сторону самолета. - А если раньше тебя? - спрашивает его в спину Гамлетесса. - Тогда я подарю тебе эту дурацкую сумочку. - ...уже вне опасности. Скоро придет в себя. Можете зайти, если хотите. Они подрываются, но Робеспьер оказывается у двери первым. - Только я, - говорит он не принимающим возражений тоном и закрывает дверь у девушек перед носом. - Прощайся со своей сумочкой, Напа, - говорит Балька с каким-то мрачным удовлетворением. - Да пусть подавится! - с явным облегчением отзывается ее подруга. - Ты здесь. - Ты идиотка. - Ага. Это потому что я люблю тебя. - Вдвойне идиотка, - обессиленно шепчет Робеспьер и прижимается губами к ее рукам. - Прости меня. Прости, пожалуйста. Прости. Я так виноват.