Дом с семью окнами

Восемь подростков стояли посреди пустой улицы. Холодный ветер разносил обрывки газет и завывал в узких подворотнях сбоку. Девочка лет одиннадцати поёжилась и, скривив губы, надела капюшон зелёной олимпийки, почти закрывший её лицо. "Идиотка, - подумала я, - лучше бы застегнулась". Самый старший из них... нас, то есть, высокий парень с пурпурным шарфом, нетерпеливо вздохнул. - Здравствуйте, здравствуйте! – пропел сладкий голос ведущего. Мужчина вышагивал перед нами, появившись из разноцветного тумана, и звенел дурацкими бубенчиками на клоунской шапке. – Вот и пришло время последнего, самого важного испытания. И самого трудного, - улыбка, как у Джокера, до ушей. Мерзость. Шестнадцатилетний парень, мой ровесник, в жёлтых ботинках опустил глаза: ему тоже противно смотреть на смуглое лицо с разрезанными щеками. – Видите этот прекрасный дом? – он издевается? Зданию было, по меньшей мере, лет сто, и стены исполосовали трещины, а семь окон помутнели от налёта грязи. Чёрт, я так и не привыкла к этому юмору. – Так вот, там и пройдёт последний тур! Выживет только один! – и кому он это говорит? Перед ним нет толпы и телекамер, для которых нужно плясать и петь, даже если ты кривой и немой. – Вы все были хорошими детками, правда? И все читали в Библии о семи Смертных Грехах? Отлично, мне не придётся объяснять вам, с чем вы встретитесь за стенами этого дома! Вперёд же, участники, к победе! Девочка в капюшоне вздрогнула. Семь грехов? Миленько, особенно для детей её возраста. Что там к ней подойдёт? Похоть? Чревоугодие? Я едва не усмехнулась, но сумела сдержаться: этой улыбки здесь не поймут. Когда за нами захлопнулась дверь, самые младшие участники обернулись, пока остальные вглядывались в темноту. И постепенно из мрака выплыла дверь, низкая – я бы ударилась головой о косяк – и обшарпанная. Видимо, в неё часто входили. Парень в пурпурном шарфе толкнул дверь и первым вошёл в комнату. INVIDIA Шут говорил, что раньше, до меня, здесь жил одинокий парень. Что раньше я была человеком по имени Вера. И что я жила во время какой-то Перестройки. Когда я была маленькая, мои родители были очень бедными, и почти не появлялись дома. У меня не было мягких игрушек, красивой комнаты с яркими обоями, альбомов для рисования с белыми листами. Не было милых платьиц, и друзей тоже не было. Потому что они все были лучше меня в чём-то. А особенно выделялась одна девочка. Шут не назвал её имени. У её родителей были деньги, большая квартира, красивые куклы. С ней все хотели играть. А со мной никто не водился. И тогда, в лучах закатного солнца, девочка упала в глубокий овраг. Ну, как упала… Ей помогли… Совсем немного… Я даже ничего не сделала толком. Просто дотронулась до плеча. И потом часто туда приходила, уже после того, как её тело унесли. Там и встретила Шута, он отвёл меня сюда. Но я не помнила ничего из этого. И, скорее всего, Шут просто придумал страшную сказку, чтобы позабавить меня. Помещение было шикарным. Повсюду золото, украшения, дорогие ткани благородного зелёного цвета. Огромный диван с мягкими подушками, окно с позолоченной рамой. Замерев под натиском удивления и приятного чувства эстетической сытости, я даже приоткрыла рот. И вдруг из-за шифоновых занавесок вышла Она. Тугая длинная коса, действительно осиная талия, обтянутая зелёным шёлком, большие глаза и длинные ресницы… Не девушка, а мечта! Остальные тоже замерли, рассматривая незнакомку. Кто она? Следующая ведущая? Новое препятствие? - Такая красивая! – зло вскрикнула девочка в олимпийке, выступив вперёд. Женщина в зелёном усмехнулась слишком уж победно, что ли, и отступила назад. Девочка кинулась за ней. - Почему ты такая красивая?! Дай мне красоту! Тебе её и так хватает! – заверещала мелкая, скрываясь за занавесками. Парень моего возраста хотел было кинуться следом, но сестра его удержала. Вот дура, мы могли бы избавиться ещё от одного конкурента. Визг девочки резко оборвался, и очертания комнаты плавно растаяли во тьме. - Что это, мать его, было? – рыкнул тот самый парень, вырываясь из хватки сестры. Они были близнецами, и оба были одеты в жёлтые ботинки. Безвкусица какая-то. - Ты не понял? – я решила подать голос. – Это зависть. Один грех уже пройден. - Как пройден? Она же просто человек! – воскликнула девушка. - А ты чего ожидала? Увидеть монстра со слюной из пасти? – усмехнулся тот, что был с пурпурным шарфом. GULA Он говорил со мной, когда приносил еду. Много еды. Вкусной еды. Я был доволен, когда мне рассказывали истории. И однажды он рассказал мне о мальчике, который хотел кушать. Мальчик был упитанным с самого детства. Его мама видела это, и, как только он подрос, немного урезала его рацион. Даже перестала давать ужин. Мальчик плакал, бил ногами о пол и дёргал маму за руку, чтобы она его покормила. Когда он пошёл в школу, мама начала давать ему карманные деньги. И он тратил их все, даже те, что были на проезд, на еду. Булочки, мини-пиццы, чипсы, гренки. Он ел даже сухую «Мивину». Когда мать об этом узнала, она страшно разозлилась, перестала ему давать деньги. И мальчик стал просить деньги у одноклассников. Над ним смеялись, но ему было всё равно – он был слишком голоден. Став старше, он понял, что не сможет вечно просить в долг. И стал воровать. Сначала кошельки, потом целые сумки, и так он докатился до взлома квартир. Его никто не подозревал: ну неужели в квартиру незаметно проберётся такой жирдяй? Одной поздней ночью он встретил хозяина ограбленной квартиры, но тот не позвонил в полицию, а предложил ему работу. На этом Шут закончил. - А что с ним было дальше? - спросил я, прожёвывая кусок мяса. - Он до сих пор занимается своим любимым делом, - улыбнулся он, убирая поднос. – Ест. Когда мы вошли в следующую дверь, меня едва не стошнило. Столько розового цвета не было даже в комнате моей сестры. И главное, цвет был такой приторный, как забитый специями пирог. Неприятные ассоциации. Комната была украшена в стиле барокко. Точнее, это была пародия на барокко: не было того ощущения величия, лишь чувство того, что всего было слишком. Слишком много, слишком толсто, слишком вычурно, слишком розово. И на большом столе из – угадайте какого? – розового дерева стояли блюда с едой. Запахи сладкого, соленого и кислого так отвратительно смешались, что мне захотелось обрызгать каждый кубический сантиметр комнаты освежителем воздуха. Один из пуфиков зашевелился и повернул к нам голову. Никогда прежде не видела жрущий пиццу пуфик. Но вот он поднялся с колен, опираясь грязной рукой на спинку кресла, и принял вид толстого мужчины в гадком розовом костюме, трещащем по швам. Он оглядел нас глазами орехового цвета, потом бросил взгляд на горы еды. - Хотите кушать? – так, где здесь туалет? Меня едва не вывернуло от звука его голоса. Остальные участники скривились. – Давайте, не стесняйтесь! – чувак, да я лучше умру с голоду. А вот толстая девчонка с идиотским розовым бантиком на башке сделала шаг вперёд. Сегодня просто день открытий, потому что я раньше не видела, чтобы так горели глаза при виде еды. Девочка буквально подбежала к столу и принялась активно запихивать в рот бутерброды с чёрной икрой. Выглядело это, мягко говоря, гадко. – Вот так, правильно, кушай-кушай! Комната стремительно исчезла, так, что в глазах зарябило. Мы снова остались стоять в чёрном пространстве. - Я никогда не смогу есть чёрную икру, - заявил парень чуть старше меня. У него была интересная причёска: намащенные гелем светлые волосы и одна ярко-малиновая полоска, от лба до затылка, сбоку. - Как будто ты её ел, - огрызнулся парень с пурпурным шарфом. Девушка, моего возраста, в синей футболке хмыкнула. ACEDIA Я очень любила мечтать. И терпеть не могла отрываться от мечтаний. Когда приходил Шут, я только недовольно вздыхала. Он поднимал меня на руки, переносил с одной кровати на другую, заправлял постель, убирался в комнате, насвистывая непонятные песни, и уходил. Однажды он спросил, не помню ли я, что делала до того, как попала сюда. Я очень удивилась, ведь жила здесь всё время, всю свою жизнь, и вопрос показался мне донельзя глупым. Он улыбнулся, поправил вечно звенящую шляпу, и начал поправлять подушки, напевая песенку без рифмы:

Жила-была девочка, глазки-сапфиры И волосы, словно луна! Она не шила, не вышивала, только сидела у окна! День настаёт: её одевают в синее платье воздушное, Ночь – раздевают и сразу в постель! Маленькой была: в куклы не играла, только смотрела в окно, Выросла – и не заметила, как надели на палец кольцо! Муж её был раскрасавец, богат. Но не видела она его: девочка днями и ночами глядела в окно. Там, за стеклом, плыли облака. Уж куда интересней, чем здесь! Муж, бедолага, уже и не знал, чем девчушку привлечь! Вот как-то раз, сидя у окна, Девочка чудака увидала: весь в лопухах, Рыжий, и на голове колпак! Он, словно призрак, к окну подлетел и прошептал: «Любишь мечтать? Тогда за мной! Я покажу тебе рай!» И открылось со скрипом окно: девочка научилась летать!

- Да заткнись ты уже, - протянула я, отворачиваясь. Шут поклонился и исчез, тихо прикрыв дверь. Запах лаванды едва не сбил с ног. Какой идиот решил, что эта трава полезна? От неё же начнёт болеть голова! Парень с малиновой полоской закашлялся, близнецы в жёлтых ботинках чихнули, а самый старший замотался в шарф. - Кто здесь? – прои знес кто-то на грани слышимости. Ну что за тупая привычка говорить шепотом? Это жутко раздражает. Сизый дым, клубившийся в комнате, начал рассеиваться, открывая нашему взору большую кровать, на которой лежала совсем молодая девушка, с белыми волосами и волшебно яркими синими глазами. Комната была большой, оформленная в синих и голубых цветах, и торшер излучал мягкий белый свет. – А, ясно. Вы все так устали, - сонно проговорила она. Даже меня, на пике раздражения, начало клонить в сон. Девушка в синей футболке рухнула на кровать, и я тоже было решила присоединиться, но комнату, а вместе с ней и напавшая лень, растворилась в облаках дыма. - Чуть не заснула! – вырвалось у меня, когда мы снова оказались в темноте. Нас осталось только пятеро. И четыре греха. - Не ты одна! – рыкнул парень с шарфом, открывая и закрывая глаза. Такой тон меня взбесил, и я бы выразила своё недовольство, если бы не появилась очередная дверь. Нужно было спешить, ведь всё это начало надоедать. AVARITIA Однажды, перебирая драгоценности, лежавшие вокруг, я наткнулся на старую фотографию в дешёвой деревянной рамке. Настолько дешёвой, что мне было противно её держать. Тут же появился Шут, звеня шапкой. - Что это? – брезгливо поморщившись, я вытер руку о шёлковый платок. - Это – самая большая ценность, - пробормотал Шут, разглядывая фотографию. Я заинтересовался и взглянул на изображение. Там был черноволосый худой мальчик с большими блестящими глазами. - Кто это? - Всю свою жизнь он шёл рука об руку с золотом. Когда он родился, его самого и его родителей осыпали золотой фольгой. Когда пошёл в школу, писал золотой ручкой. И ломал их каждую неделю, но любящая мать давала всё новые и новые. Он ел с золотой посуды, гнул по неосторожности дорогие ложки и вилки, и кидался в свою комнату, пряча драгоценности, замазанные едой, под кровать, чтобы мать их не выкинула, а ночью любовался их блеском. Когда мальчик стал старше, он начал носить золотые цепочки и часы с цифрами, выложенными бриллиантами. У него было много знакомых, но не было друзей – все хотели только его денег. Было много женщин, но не было любимой – они мечтали лишь о его богатстве и власти. Он был невероятно богат, и чудовищно одинок. Как-то раз к нему пришёл человек, и предложил ему бесконечное количество золота, бриллиантов – всего, чего он пожелает, и мальчик согласился. - И где он сейчас? – скучающе спросил я, наблюдая за блеском колокольчиков на шапке Шута. Интересно, они золотые? И во что их можно переплавить? - Он… там, где ему и место, - улыбнулся он, забирая фотографию. Я в жизни не видела столько золота в одном месте: золотые стены, пол, потолки, горы золота, драгоценных камней, разных украшений, миллиарды долларов и – не может быть! – горсть бриллиантов размером с ноготь на большом пальце. Комната блестела так, что рябило в глазах. А посреди всего этого великолепия на золотом троне сидел мужчина средних лет, с тёмными вьющимися волосами и впалыми глазами, запустив пальцы в шкатулку с жемчугом. Было бы неплохо прибрать к рукам парочку колец и кулонов, подумала я, осматриваясь. Рядом близнецы в жёлтых башмаках опустились на колени, жадно перебирая в руках золотые побрякушки. - Не смейте их трогать! – взвизгнул мужчина, вскочив с трона, но ребята пропустили это мимо ушей, а парень посмотрел на него так, словно собирался оторвать ему голову. Нас троих рывком выкинуло из сокровищницы. - Значит, нас трое, - проговорил тот, что с интересной причёской. Второй поправил шарф. - Тогда кто должен победить? – я была действительно обеспокоенна этим. Но мой вопрос остался без ответа: перед нами появилась следующая дверь. LUXURIA Мне всегда нравился Шут. Он был аккуратен и внимателен со мной, старался доставить мне удовольствие любой ценой и был неутомим, как и я. И моему брату он приводил шикарных женщин, чтобы он не чувствовал себя обделённым. Мне всегда было мало, после каждой ночи я умоляла его, стоя на коленях, задержаться ещё на десять минут. Но он только усмехался своей жуткой улыбкой от уха до уха, звенел шапкой и исчезал. Мне очень везло, когда рядом был брат: он знал, как сделать меня счастливой, а я знала, как заставить его забыть собственное имя. Шут однажды сказал, вжимая меня в подушки, что такая распущенность не доведёт до добра. Он рассказал сказку о двух людях. Брат и его младшая сестра жили на краю деревни, в ту пору, когда святоши жгли на кострах ведьм. И были очень некрасивыми. Пока они были маленькими, дети не хотели с ними играть, а когда выросли, девушку не хотели брать замуж, а парню не отвечали взаимностью. И тогда, в одну лунную ночь, они полюбили друг друга так страстно, как никогда ещё не любили люди. Сначала они боялись греховного чувства, но потом оно пересилило осторожность. Однажды их заметила старуха и сообщила об этом священнику. Брата и сестру решили сжечь, как проявление дьявольской похоти, но их спас проходивший мимо актёр, предложив место, где они смогут не бояться народного суда. Мне очень понравилась история, риск и разврат, упомянутый в ней, ещё боле возбудили меня, и я уже не дала Шуту договорить. Я давно знала, что запах жасмина – отменный афродизиак, но не подозревала, что от него может резать глаза. Видимо, нужно знать меру в использовании таких благовоний, иначе вожделение резко превратится в повреждение слизистой оболочки. Воображаемая шкала раздражения готова была взорваться и, чтобы хоть как-то удержать рвущееся наружу негодование, я подняла ворот бордовой кожаной куртки. Комната, куда мы попали, имела довольно интимную атмосферу: мебель обтянула мягкой тканью глубокого красного цвета, батистовые занавески прикрывали огромную кровать с резкой спинкой. Ковёр был чудесно приятным на ощупь, словно созданный, чтобы лежать на нём. Или кое-чем ещё заниматься, мрачно подумала я и тут же вздрогнула: на кровати появились двое, мужчина и женщина. С идеальными фигурами, но неприятными лицами. Хотя кто смотрел на лица! Я сразу же отвела глаза от мужчины с обнажённым торсом и принялась рассматривать девушку. Она была одета – что бы вы подумали – в короткий малиновый кружевной пеньюар и тонкую чёрную гипюровую маску. И всё. Этот наряд не особо прикрывал её достоинства, и можно было понять, почему парни ТАК пожирают её глазами. Один, с малиновой полоской на светлых волосах, шагнул вперёд, шумно сглотнул. - Иди ко мне, мальчик, - томным шёпотом попросила женщина, как бы невзначай отодвигая кружево. И он бросился к ней, одним рывком сдёргивая наряд. - Миленько, - пробормотала я, когда комната исчезла. Парень в шарфе вытер пот со лба и потупил глаза. Нда, вокруг меня одни извращенцы. - Остались самые величественные грехи, - с важным видом сказал он. Я нервно хмыкнула, открывая следующую дверь. SUPERBIA Я была благосклонна к Шуту. Он выполнял свои обязанности, протирая каждый день мои зеркала. Он каждый день говорил, насколько я прекрасна, и в его глазах читался справедливый восторг и обожание. Я позволяла ему притрагиваться к моим вещам, потому что он был исполнителен и покорен, хотя иногда забывался и сочинял глупые истории о несуществующих мирах. - Я недавно услышал один правдивый рассказ. О женщине, которая умерла гордой. Это была баронесса и управляла она благодатной и богатой землёй, знаменитая интриганка и отравительница, и она не терпела недостойных. Она не видела мужчину, который смог бы держаться наравне с ней и резко отвергала каждого, кто осмеливался подойти к ней. Однажды через её земли проезжал король, богатый, статный и красивый. И чрезмерно гордый. Но, увидев в саду баронессу, он забыл о гордости. Король сделал ей предложение, пообещал власть, подданных, золото. Но она грубо отвергла его, тем самым ожесточив его сердце. Озлобившись, король приказал своему верному слуге убить тщеславную женщину. И в ту же ночь в замке баронессы зазвенел крик, а подушки обагрились кровью. - Хватит! – величественно оборвала его, указав рукой на дверь. – Прекрати придумывать идиотские сказочки. - Конечно-конечно, - он скрылся с моих глаз. Глупый Шут. Он ничего не стоит. Эта комната была убрана не так роскошно, как остальные, но, безусловно была прелестной из-за обилия пурпурного цвета и зеркал в красивых рамах. Они были буквально везде: на стенах, на потолке, одно даже лежало на полу, несколько стояло на подставках. Концентрация зеркал достигала своего максимума подле пожилой женщины, восседавшей на пурпурном кресле. Не сказать, что она была чем-то привлекательной, но она старалась выглядеть величественно. Парень, остановившийся рядом со мной, фыркнул. - Что ты там плюёшься, гадёныш? – взвизгнула женщина, вскочив на ноги. Парень побагровел. - Кого ты назвала гадёнышем, старуха? – надменно рявкнул он, вздёрнув подбородок. Я очень медленно провалилась во тьму. И осталась одна, совсем. Внезапно мне расхотелось открывать последнюю дверь, но я тут же напомнила себе, как меня это всё достало, и, подняв ворот бордовой куртки, отворила её. IRA Этот подхалим всегда меня бесил. Стоило мне разрешить войти, как он сжимался, и мой разум заволакивало пеленой красного гнева. Я нещадно бил его, пинал ногами, царапал его лицо, бил головой о каменные стены своей комнаты. И когда он гордо поднимал голову, я срывался с цепи и снова бил его, пока силы не оставляли меня. Наверно, ему приказывали приходить ко мне, потому что после того, как я падал на груду звериных шкур, он вставал и снова разводил огонь, иногда рассказывая бессмысленные истории. Один раз он поведал о человеке, который не сдержался. Мальчик этот жил в самом обычном городе, на самой обычной улице. Сначала рос, гулял во дворе и общался с ровесниками. Один раз соседский мальчик назвал его дураком, и он ударил его по голове. На следующий день пришла соседка, и пожаловалась, что он побил её сына. Мама наказала его, лишив компьютера на два дня, и мальчик разозлился. Он проколол шины на машине соседей и наслаждался отчаяньем семьи, когда они спешили, а автомобиль отказывался ехать. Потом он подрос, и его отца чуть ли не каждый день вызывали в школу по поводу частых драк. В старших классах девочка назвала его неудачником, после уроков он поймал её за углом и молча ударил её о стену головой. Она никому об этом не сказала. Боялась его гнева. Когда он вырос, у мужчины не складывались отношения с женщинами: он срывался на них из-за каждого пустяка. Одна даже упекла его на пятнадцать суток. И только один лучший друг мог его удержать от драки. До тех пор, пока одна из бывших не ушла к нему. Он сказал, что не против, кипя от злости. Придя домой, он сломал стол и поранил руку. Больше никто его не останавливал, и в пьяном бреду мужчина пришёл к другу поздно ночью, ввалился в прихожую и зарезал сначала его, а потом прибежавшую на крик бывшую. От тюрьмы его спас сосед друга, предложив отличный способ быстро скрыться не только из города, но и из страны. Бредовая идея, подумал я и пнул проходившего мимо Шута, попутно удивляясь, почему он каждый день приходит без ран, и от этого злясь ещё больше. Новая комната кардинально отличалась от всех предыдущих. В ней не было ни дорогих украшений, ни приятных на ощупь тканей. Голый камень, похожий на средневековый, в дальнем углу камин, пышущий жаром, вместо ковра – шкура медведя, и шикарный старинный гобелен на всю стену, изображавший сцену боя двух армий. Жуткое зрелище: я даже отвернулась. И наткнулась на узкие серые глаза. Мужчина лежал на бесформенной груде шкур, уставившись на меня. Он резко вскочил, ступив босыми ногами в тёмную лужу. Тёмно-красную лужу. Неужели?.. - Как ты посмела войти без разрешения? – заорал он, и прежде, чем я успела среагировать, ударил меня по лицу. В ушах зазвенело так, что я чуть не упала. И волна адской ярости захватила меня: я врезала ему в челюсть со всей немалой силы. Потом, воспользовавшись тем, что он согнулся, впечатала в его лицо колено и ударила ребром ладони по затылку. Странно, он должен был сопротивляться, он же сильнее меня, пронеслось где-то на задворках сознания. Но ярость моя пировала на костях рассудка. Пировала, пока в воздухе не высветилась яркая цветастая надпись «GAME OVER». - Нет! Нет! – закричала я, отмахиваясь от протянутой руки ведущего. Его шляпа зазвенела. – Верни обратно, я не хотела! НЕТ!

***

Какого чёрта, подумала я, проводя рукой по лицу. Мы же только что сели смотреть фильм, почему я заснула, а эти идиоты меня не разбудили? Судя по всему, уже вечер, и родители скоро вернутся. Неужели они пошли на пляж без меня? Вот сволочи! Кузены, называется! Я им устрою! А потом я вспомнила ВСЁ. И резко села, открыв глаза, в которые тут же ударил солнечный свет. Я сидела на полу, а в кресле рядом был Чейс, обмотанный в тот самый шарф. Он посмотрел на меня уставшими глазами, и я кивнула, отвечая на немой вопрос. - А остальные? – тихо спросила, получив красноречивый взгляд. – А ты давно?.. – Чейс мотнул головой. Сбоку послышался тихий всхлип: Энди прижала к себе зелёную олимпийку. Зашевелились близнецы – Карин и Дэнни – и мы с Чейсом облегчённо выдохнули: по крайней мере, они живы. Рамина села так же резко, как и я, отчего её бант съехал набок. Жорж, наш любимый французский кузен, устало открыл глаза и медленно сел, проведя рукой по голове. Его фирменная малиновая полоска на светлых волосах переливалась в лучах заходящего солнца. Шарлотта вскочила на ноги, ещё толком не проснувшись, и ухватилась за спинку дивана. Её и без того бледная кожа побелела, создавая поразительный контраст с тёмной тканью синей футболки. Я бросила взгляд на вешалку: моя любимая кожаная куртка всё ещё висела там. - Спасибо за игру! Надеюсь, вам понравилось! – воскликнул ведущий, и мы все, как ужаленные, обернулись к телевизору. На экране высветилось его улыбающееся лицо и замерло. Неестественно длинная улыбка застыла на лице. А потом… – Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте... Мы в ужасе уставились друг на друга. Так начиналась кассета. Первым опомнился Дэнни. Его жёлтый ботинок со всей дури шарахнул по коробке аппарата, и тот опрокинулся на пол. Экран со звоном разбился, и монотонное бормотание прекратилось. - Какого чёрта?! – вскричал Чейс, ответственный за порядок в доме. - Да ну нахер, новый купим! – в ответ заорала Карин, выпучив глаза. - Заткнитесь оба! – рявкнула я, и родственники остыли: они боялись меня разозлить. Разозлить. Сразу вспомнились босые ноги в луже чьей-то крови. – Давайте не будем ссориться. Все уставились на меня, как на полоумную: обычно зачинщиком всех распрей была именно я. - Не будем, - согласился Жорж, и покраснел: он выглядел помятым и обессиленным. Ну ещё бы, чуть не вырвалось у меня. Хорошо, что младшие не видели его поведения. Тут я заметила, что Рамина смотрит на недоеденный ею бутерброд, как на таракана размером с ногу. - Как я объясню маме, что не хочу есть? – чуть не плача спросила девочка. – И что ненавижу розовый? Энди коротко рассмеялась. Ещё не хватало, чтобы она заработала нервный срыв. - Ты чего? – осторожно спросил Чейс, вставая. - Я просто подумала, что стреляю в тире лучше, чем ты! – девочка лучезарно улыбнулась, что было крайне редко: обычно она жаловалась на подхалимов-одноклассников. Я уже приготовилась закатить глаза: мой старший брат терпеть не мог, когда кто-то был лучше него. - Ладно, ты права, - нехотя буркнул он. - Так как, Верона, идём на пляж? – громко спросила Шарлотта у меня. ГРОМКО СПРОСИЛА ШАРЛОТТА. Она вообще нечасто разговаривала, а тут чуть ли не кричала. И правда, день открытий. - Да скоро родители вернутся, - рассеянно пробормотал Жорж. Краска с его лица, казалось, не сойдёт ещё недели две. По крайней мере, в нашем с Чейсом присутствии.

***

- Ну, как вы отдохнули? – ребята все как один высыпали на лужайку перед очаровательного вида деревянным домиком. Домик этот стоял на расчищенной поляне, а вокруг был лес. Ну кто бы мог подумать, что всего в ста метрах от столь идиллической картины проходит оживлённая трасса! И, кажется, где-то там ещё было озеро. Сказочное место! - Нормально, - хором ответили дети. - Только… Мы… Ну, телевизор разбили, - пробормотал мальчик. – Извини, мам. - Папа! Можно я завтра схожу с ребятами в лес? – девочка прыгающим шагом направилась к своим родителям. Те не верили своим ушам. – Надоело мне дома сидеть! Хочу на свежий воздух! – она так прелестно щебетала, наслаждаясь полнотой своего голоса. - Жорж, - тихо поманил к себе сына стройный пожилой мужчина. – Я тут подумал… Ты можешь встречаться и с двумя девушками сразу. Это твоё дело. Только помни: женщины не прощают измен. - Двумя девушками? – с мальчика со смешной причёской залегли круги под глазами. Бедняга! – Нет, спасибо. С меня хватит. Я лучше почитаю что-нибудь, свободное время ведь появится. Большое семейство направилось в дом: утешать хозяина дома, удручённого гибелью телевизора, и отдыхать после долгого хождения по магазинам. - Чейс, поделись секретом! Что ты с ними сделал? – поймала за рукав парня тучная женщина с добродушным лицом. – Моя дочь впервые не жаловалась мне на то, что она единственная неудачница в семье. Ты такой молодец! - Ладно, прямо и молодец, - пожал плечами мальчик, поправляя шарф. – Телик ведь разбили. Последней заходила девушка с кожаной курткой в руках. И тут как назло подул ветер. Она обернулась, прищурилась, и ускорила шаг. Не бойся, Верона, это просто звон колокольчиков. Некоторые зовут меня злом. Другие – искусителем. Или Люцифером. Дьяволом, проще говоря. Но вы можете называть меня Шутом. Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте…