Эсминец имперского флота.

Проверка помещений, документов и допросы сотрудников не дали новых данных для следствия. Да и вряд ли бы дало. Смерть Муцихито было дикой случайностью, неизвестным науке феноменом, который нельзя было спрогнозировать заранее. Такое случается. Химик, открывший синильную кислоту, погиб из-за того, что в те времена было принято в описании новой синтезированной кислоты описывать её вкус. Могли ли учёные XIX века предполагать, что некоторые кислоты необычайно ядовиты? Теоретически могли. Но за века существования химии, и тысячелетия — алхимии, они не сталкивались с подобным. Так и здесь. Я уверена, что через пять, десять, двадцать лет, будет создана новая инструкция для работы с электромагнитными ускорителями. И когда студенты будут читать историю создания электромагнитных орудий, они будут восклицать: «Почему Аянами не потребовала от своего погибшего сотрудника соблюдения такого простейшего требования безопасности? Это же очевидно!» Нет, уважаемые потомки. Это очевидно вам. А для нас это нечто новое и неизведанное. Но в данный момент идёт следствие, работа лаборатории остановлена, а часы неумолимо тикают. Вот за что люблю мирное время — можно не торопиться. Точнее, не так — люди думают, что могут не торопиться. Они спокойно решают проблемы, а если проблема не решается, то откладывают её в дальний ящик и возвращаются к ней позднее. Вот только мы забываем, что вся история человечества делится на войны и межвоенные периоды. И если нам выпало жить мирной жизнью, то это означает лишь то, что у нас есть немного времени, чтобы подготовиться к будущим боям. Время, чтобы сделать ещё один шажок в науке, который улучшит существующие виды вооружений или создаст новые, повысив твои шансы на выживание; создать свой бизнес, чтобы присосаться к будущим военным заказам, получить бронь от призыва или просто заработать денег, которые будут потрачены на предметы первой необходимости в военное время; чтобы жениться и родить детей, потому что когда ты подорвёшься на мине (наиболее частое ранение в современной войне) тебе оторвёт ноги и все выступающие части тела ниже пояса. А мы тратим время неизвестно на что. Вместо того чтобы вести себя прямо и открыто, явно выражая любовь и ненависть, ошибаясь — страшно, кроваво ошибаясь! — и совершая правильные поступки, мы живём тихой жизнью, ходим на нелюбимую работу, жалуемся на правительство (удивительно, рабы жалуются на то, что надсмотрщик не предоставляет им развлечений и не заботится об их счастье — какой, право, мерзавец). Эх, всё-таки идеи Хайнлайна плотно засели в моей голове, если даже в немногие минуты отдыха я начинаю философствовать на тему его идеи о том, что настоящим гражданином является только тот, кто чувствует себя лично ответственным за всё происходящее в стране, и потому занимает активную жизненную позицию. Те же, кто подобной ответственности не чувствуют, кто считает, что в проблемах общества виноват «кто-то», но не они, гражданами не являются, независимо от их ума, эрудиции, красоты, таланта. Чёртова российская привычка рефлексировать! Она и в новой жизни не покидает меня! К чему я тут растеклась мыслью по древу философствования? Что поделать, меня всегда тянет по-рассуждать на отвлечённые темы перед принятием какого-либо важного решения. Меня и мою команду отстранили от работы. Сказать, что это было для меня ударом — это не сказать ничего. Обида, злость на власть имущих, гнев и бешеная ярость, клокочущие в душе, стали для меня обычными спутниками. Согласитесь, трудно рассуждать непредвзято, когда тебя обуревают подобные эмоции. Конечно, я не демонстрировала их, это было бы по-моему мнению… несолидно. Да, именно так. Показать кому-либо, что я не властна даже над собой и своими эмоциями — я перестала бы себя уважать. Наши эмоции и страсти — это наше оружие, которое мы достаём тогда, когда считаем нужным, а не наши властители, указывающие как нам жить. Упиваться своей обидой или плюнуть на неё и заняться делом, наперекор всем? Вот над этим решением я и думала. Хотя для меня этот вопрос звучит иначе: смалодушничать и отступить, или проявить силу воли и продолжить борьбу. Вот так. Я могу придумать оправдания всему и для каждого, но не для себя. Говорить другим, что так сложились обстоятельства и грустно вздыхать, а внутренний голос в этот момент будет шептать: «Какая невинная жертва обстоятельств… Но мы-то знаем правду, не так ли?» И ведь он не заткнётся через несколько месяцев или лет — он всегда будет со мной. Так что для меня, дамы и господа, ответ очевиден. «Мы принимаем бой!» --- Я постучала в кабинет Акаги незадолго до обеденного перерыва. Собственно, от решения этой женщины во многом зависело моё будущее. Отношения с ней меня связывали весьма тесные, так что я могла надеятся, что моя просьба будет удовотворелена. — Рицуко? — я вошла в кабинет и огляделась. Акаги сидела за компьютером и что-то на нём изучала. При моём появлении, она подняла глаза от монитора и с вопросом посмотрела на меня, — У тебя есть несколько минут свободного времени? — Конечно, Мэй, — она указала рукой на стул, — присаживайся. Кофе? — Спасибо. Не откажусь. Акаги налила горячий напиток и передала мне маленькую чашку. Себе она тоже сделала порцию и сейчас задумчиво мешала сахар ложечкой. — Рицуко, как ты знаешь, меня остранили от дел, а лабораторию прикрыли до конца следствия. Я не считаю это правильным, но решения, разумеется, принимала не я, — доктор утвердительно кивнула головой, — И поделать с ним я ничего не могу. Лаборатория закрыта, а люди сидят без дела. Десятки высококлассных специалистов сидят на заднице ровно, когда мы готовимся к войне! — в моём голосе прорезались нотки гнева. — Ты хочешь перекинуть их на другой проект, — Акаги не спрашивала. С самого начала разговора она поняла, чего я хочу, и сейчас просто получала дополнительные подтверждения собственным выводам, — Но сама ты не можешь начать новый проект, поэтому хочешь, чтобы я пристроила их к делу. — Они профессионалы, их не надо «пристраивать», им надо не дать разбежаться. «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда» — кажется так сказали в одном старом фильме? — я твёрдо посмотрела в глаза Рицуко, — У них есть семьи, у них есть дети, и эти дети хотят есть. А пока идёт следствие они живут на один оклад без премий. А это отнюдь не большие деньги! Когда-нибудь следствие закончится, и нам придётся возобновить проект. Но если люди разбегутся, то потом мы будем выискивать их по одному, заманивать обратно, или наймём новых… — Но мы потеряем время, — Акаги допила кофе и отставила чашку. Её пальцы начали выстукивать по столу какой-то ритм, а на лице застыло сосредоточенное выражение, — Либо на поиски и уговоры старых сотрудников, либо на обучение новых. И ты хочешь сохранить костяк своей лаборатории, перебросив их на другие проекты внутри института? — Да, именно этого я и хочу. На несколько минут воцарилось молчание. Я терпеливо ждала. После смерти Наоко Акаги, её дочь заняла место главы научного отдела. Фактически, всё это время я работала под её руководством, хоть моя лаборатория и считалась отдельной структурной единицей. Так что от решения Рицуко судьба лаборатории зависела не меньше, чем от следователей и экспертов прокуратуры. Но если прокурорам на лабораторию по-большому счёту плевать, то нашему доктору нет. Она прекрасно представляет себе масштаб работ и то, сколько времени потребуется, чтобы восстановить её. — Хорошо. Я переброшу твоих людей на другие проекты. С Гендо я поговорю, думаю он согласится, — она улыбнулась мягкой, доброй улыбкой и спросила меня, — А ты сама, Мэй? Куда бы ты хотела пойти? — К Рэй, — я улыбнулась ей в ответ, — Всё-таки с её работой я более-менее знакома, мне будет проще войти в курс дел. — Хорошо. Тогда договаривайся с Рэй и приступай к работе. Надеюсь, что скоро я смогу поздравить вас с новыми успехами. — Спасибо, Рицуко! — я приложила руки к сердцу, — Ты не представляешь, какой камень сняла с моей груди! --- Вот уже 2 недели мы с Рэй работаем вместе. За это время я намного глубже вникла в стоящие перед ней проблемы. И я не перестаю удивляться как многого она достигла. Всё-таки сестра у меня настоящий талант — мало того что разбирается в том, что они собирают, так ещё и подала некоторые идеи, которые ныне используются в установке. Итак, как же управляется наш евангелион? Пилот, через нейроконтакты, передаёт мысленную команду, которая переводится в понятный биомеху формат, и выполняется. Просто? А теперь отделите нужную команду от сотен других мыслей. Вот прямо сейчас удалите из головы все мысли, кроме одной. Когда я сказала «все мысли» — это означало, что сигналы, отвечающие за дыхание, пищеварение, выработку гормонов, непроизвольные движения глаз, век, мышц сосудов, тоже надо убрать. Не можете? Фантастика! Тогда давайте снимем с вас полсотни тысяч энцефалограмм в различных состояниях, и внесём в фильтр. Помогло? Водить машину - да, в конце концов она управляется за счёт скорости вращения и угла поворота колёс, которые вы можете изменять сознательно. А теперь, как у нас управляется антропоморфная машина? «Группе мышц номер раз — приготовиться к сжатию, группе мышц номер семнадцать — приготовиться к расслаблению, группе мышц номер… Подготовка к совершению движения осуществлена, выполнить манёвр!» И глаз закрывается. Ой, мы же забыли прописать скорость выполнения манёвра! Веки не просто закрылись — он начинает жмуриться! «Центральная, давление в глазных яблоках растёт, обрубай питание! Что значит невозможно? Требуются рассчёты?! Да ты издеваешься, в нас критическая ситуация — объект может лишиться глаза. Все вычислительные мощности на решение данной задачи! Скорее, наблюдаю нехватку кислорода и остановку дыхания! Судорожные мышечные сокращения, мы…» И всё. На этом ваше пилотирование антропоморфной установкой типа "homo sapiens" трагически заканчивается. Тогда давайте пропишем сигналы … К дьяволу, это слишком сложно! Да и зачем плодить сущности сверх необходимого? Разместим кучу датчиков положения в пространстве, как у актёров, играющих разных монстров в фильмах. Изменил актёр положение руки — робот выполнил то же движение. Нажал на спуск — и загрохотал встроенный в руку пулемёт. Мысль-то хорошая, только не даёт обратной связи, а для управления боевой техникой это очень важно. Поставить экзоскелет, который будет фиксировать положение тела в зависимости от положения меха? Идея не плоха, да вот только евангелион — это не робот, которого сконструировал человек, и чьё устройство известно досконально. Их технология превосходит всё созданное людьми, и многие наши устройства с ними попросту не работают. И приходиться исследователям тыкаться как слепым котятам, пытаясь понять, как же управлять этими рукотворными титанами. И потому так важны любые идеи, особенно от девушки, разум которой не связан никакими рамками. Конечно, 99 процентов её идей отбрасывается как неосуществимые, но один процент пристально рассматривается и признаётся исполнимым. Тяжело, очень тяжело идёт работа по укрощению евангелионов. — Опять неудача, — Рэй изучала распечатки результатов эксперимента. В её голосе не было разочарования, только сухая констатация факта. — Не согласна, — я отрицательно покачала головой, — Отклик машины есть, просто мы не можем нащупать правильную последовательность сигналов — фоновый шум заглушает команды. — Это энцефалограмма, Мэй, она отражает мыслительную деятельность человека. Мы не можем заставить человека не думать ни о чём постороннем. Это как не думать о «белой обезьяне». В принципе возможно, но на практике неосуществимо. — А если человек наоборот, будет думать о «белой обезьяне»? — И что ты получишь? — Одну фоновую мысль вместо десятка. Мы «выловим» её и отфильтруем! — Надо попробовать. --- — Да, жаль, но ты оказалась права — невозможно заставить человека даже в качестве фона использовать одну мысль. Чёрт, и ведь наших фильтров достаточно, чтобы уверенно управлять машиной, беспилотником, даже человекоподобным роботом! — я прикурила сигарету. Опять неудача. Это нормально для научных исследований, но как же они раздражают. — Не мы создали евангелионы, сестра, — Рэй неодобрительно покосилась на зажжёную сигарету в моей руке, — И мы не можем отследить, как именно идут с них сигналы. Их пассивное АТ-поле, позволяющее им не рассыпаться под собственным весом, блокирует большинство исследовательской аппаратуры. — Да знаю я! Просто досадно, — курить расхотелось, и я замяла бычок о край мусорного бака, — Ладно, пойдём? Пора придумывать что-то новое. --- Я смотрела на Рэй. Прошло уже три месяца, как она стала моим непосредственным начальником. Но сейчас меня не покидала мысль, что сестра серьёзно повредилась в уме. Её идея отдавала безумием, вернее, она и была безумием. — Итак, Рэй, если я правильно тебя поняла и отбросить всю наукообразную шелуху, то ты предлагаешь в качестве решения проблемы управления евангелионами использовать управляемое психическое расстройство, да? — В принципе, верно, — ответила мне Рэй своим безэмоциональным голосом. — Подытожим. Пилота, с помощью спецпрепаратов и соответствующей психологической обработки, вводят в состояние пересеверации, или попросту навязчивых мыслей. Эти навязчивые мысли имеют примерно одинаковый вид на энцефалограмме и явно видны по сравнению с фоновыми. Сигналы же, отвечающие за другие осмысленные действия, «забивают» те, которые соответствуют навязчивым мыслям. В результате, мы имеем 3 типа сигналов на энцефалограмме: осмысленные сигналы-«управляющие», более слабые по сравнению с ними, но примерно одинаковые «навязчивые», и слабые на фоне «навязчивых» фоновые, которые мы легко отфильтровываем. — Совершенно верно, Мэй, — Рэй утвердительно кивнула, — Нам остаётся только соотнести управляющие сигналы и действия евангелиона, и мы получим надёжную систему управления. Я схватилась за виски и откинулась в кресле. Безумная идея управляемого безумия. А что, если и в оригинальном аниме управление строилось на аналогичных принципах? Тогда понятно, почему все спокойно относились к психической нестабильности пилотов. Зачем лечить то, что давало пилотам шанс управлять евангелионом? Отсутсвие эмоций и зацикленность на командующем у Рей, вечная депрессия на тему «я никому не нужен» у Синдзи, мания величия и чрезвычайно низкая самооценка у Аски. Весь класс А-2 были потенциальными пилотами, но к пилотированию допустили только Тодзи, который очень боялся потерять сестру, да и то, он из всех пилотов был самым нормальным и, заметьте, самым худшим по уровню синхронизации. Остальные ученики не имели явных психических отклонений и не могли пилотировать. — Ты уже определилась как именно будешь сходить с ума? — я подняла глаза на сестру. — Ещё нет. Это решит консилиум врачей. Акаги пригласила работать в проекте лучших психотерапевтов Японии. — О, да! — я заливисто засмеялась, — С учётом того сколько японцы совершают самоубийств, изнасилований и сколько просто имеют различные тяжёлые психические отклонения, кто лучше японских психотерапевтов, с их-то опытом, сумеет создать безумца! — Мы с доктором Акаги рассуждали аналогично. Наш разговор проходил в испытательной лаборатории. Обычное светлое помещение 15×7 метров, заставленное вытяжками и столами. Гудели вытяжки, чирикали приборы, а мне казалось до одури неправильным то, что в таком обыденном месте мы обсуждаем даже не жизни — сохранности наших рассудков! Что жизнь? Ты даже не заметишь как она кончится и отойдёшь в мир лучший и иной. Я прошла в этот мир одним лишь разумом, не имея тела, и вот этого рассудка меня хотят лишить! Да чёрт со мной, я сильная, я справлюсь! Когда это закончится за пару лет вернусь к обычной жизни. Рассудка лишится моя сестра, мой единственный здесь близкий человек — вот что страшно. Ведь это действительно страшно, когда тот, кто тебе важен, перестаёт узнавать тебя, начинает нести бред, порождённый воспалённым рассудком. И это сосущее ощущение, что согласившись с доводами Рэй я толкну её в пропасть, а не поддержав потеряю доверие. Она ведь не будет заставлять меня менять рассудок, если я откажусь. Просто пожмёт плечами и пойдёт работать дальше. Эх, опять я расчувствовалась. Выбор, выбор… Как будто он у меня есть. Как будто у меня есть выбор из двух равных решений! Я ведь знаю, что не прощу себе, если отойду в сторону. --- Что сказать о врачах, собравшихся на консилиуме? Это были профессионалы с большой буквы. В пять минут мягко и ненавязчиво препарировали нам рассудки, несколько часов говорили о жизни, вытягивая из нас всё что можно. А потом вышли в ординаторскую обсудить результаты. И вот теперь передо мной, Рэй, Акаги, Гендо и Фуюцки, которые пришли нас поддержать, будут оглашать вердикт: можно ли повергать нас в безумие и насколько это затронет наш разум? — Дамы и господа, — обратился к нам председатель консилиума Акиоши Китаока, — Проанализировав состояние пациентов Рэй Аянами и Мэй Аянами, комиссия пришла к выводу, что способ, фактически, безопасного создания у указанных лиц состояния искуственной глубокой пересеверации возможен. В силу личных особенностей, возраста, а именно пубертатного периода развития, интересов, которые при гипетрофированности не представляли бы опасности для окружающих, единственным безопасным способом создания у пациентов синдрома навязчивых мыслей, мы считаем сексуальную одержимость. У присутствующих НЕРВовцев удивлённо поползли вверх брови. Ставлю что угодно, что вот такого они точно не ожидали. Да и я сама была в шоке. Даже у Рэй, несмотря на недрогнувшую маску, заменяющую лицо, начал дёргаться глаз. — Не стоит беспокоится! — между тем продолжал этот… психиатр, — В отличии от любых других навязчивых идей, которые входят в противоречие с воспитанием, инстинктами, поступками человека, сексульное желание является естественным! Это просто инстинкт размножения, который мы несколько усилим! — доктор посмотрел на наши лица, на которых было написано осуждение, — Ну как несколько… Скажу прямо: трахаться девушки будут хотеть всегда и много… Но это лучше, чем если бы они поши от внутренней неустроенности резать людей или прыгать с крыши. Ну будут они нимфоманками, да в современном мире, со всей необъятностью психических заболеваний, это даже болезнью не считается. А многим даже нравится. Командующий, ну что вы скривились? Ну будут у вас пилоты в перерывах между экспериментами непрерывно заниматься сексом — так кому от этого будет плохо? Им — точно хорошо! Гендо многозначительно хмыкнул. Фуюцки крякнул и покачал головой. Акаги судорожно вздохнула и закурила. Мы с Рэй переглянулись. Кажется, желание прибить доброго доктора станет нашей навязчивой идеей намного раньше. Какого хрена меня занесло в Японию к этим извращенцам? --- Да, конечно этот план приняли. Врачи потом очень красочно расписали последствия неправильного развития различных пересевераций. Во всяком случае, мы с Рэй прониклись. Ну и согласились с придуманной доктором Китаокой программой. Так что теперь мы с Рэй дважды в день ходим на психокоррекцию. Нет, до бешенства матки нам ещё далеко, можете даже не спрашивать — воздействие ведут очень аккуратно и постоянно отслеживают наше состояние. Да, в управлении евангелионами наметился сдвиг, так что идея Рэй была правильной. А сейчас я шла с очередных синхротестов по коридорам геофронта. Всё-таки это настоящий лабиринт! Неудивительно, что многие сотрудники NERV блуждают тут зачастую по несколько часов. Но притчей во языцех среди «потеряшек» всё-таки была начальница оперативного отдела Мисато Кацураги. Её способность заблудиться не имела аналогов. Даже новые сотрудники, впервые попавшие в Геофронт, могли найти выход. Но только не наша бравая капитан! Она ходила по коридорам сутками, пролезая в заваренные ходы и открывая новые каверны. Её крик «помогите» настолько искажался в подземных ходах, что услышавшие его рабочие седели и отказывались возвращаться на рабочие места без охраны. Уединившиеся парочки со страхом ожидали, что сейчас из тёмного тупика, из которого нет выхода, бесшумно выйдет Кацураги, и, подкравшись со спины, шепотом произнесёт: «Извините, вы не подскажете, как отсюда выйти?» Воистину, она была ужасом, летящим на крыльях тьмы и ночи! Некоторые вообще говорили, что она на самом деле ведьма или злобный дух. Ведь не может человек постоянно искать выходы из подземелий, но при этом в рабочее время всегла находиться на своём месте и успевать делать работу. А уж её постоянная жизнерадостность вселяла в сердца суеверных настоящий ужас. К счастью, навтречу мне шла не она. Мой старый знакомый Хидеёси Марукадзе щеголял в новой форме с капитанскими погонами. Его приветливое лицо пересекал с правой стороны от скулы до виска тонкий шрам, которого не было в нашу прошлую встречу. Да и сам его вид стал более подтянутым и мужественным. — Господин капитан! Позвольте поздравить вас с присвоением очередного воинского звания! — я гаркнула во всю мощь своих лёгких, и эхо моего голоса отправилось гулять по коридорам. — Спасибо, Мэй, — засмущался свежеиспечёный капитан, — Рад тебя видеть. А ты, я смотрю, ещё более бойкой стала! — Стараюсь, всеми силами стараюсь! Ты сейчас не занят? — Нет, я свободен, а ты? — Как раз иду на обед. — В таком случае, сударыня, позвольте пригласить вас, — он галантно подал мне руку. — С удовольствием принимаю ваше приглашение, господин Марукадзе. Столовая была недалеко, так что уже через несколько минут мы активно стучали палочками и пили суп. А я поймала себя на мысли, что с интересом рассматриваю особиста как мужчину. Чёртовы доктора! Но профессионалы, этого у них не отнять. — Знаешь, Мэй, я поражаюсь твоей целеустремлённости. Редко, очень редко можно встретить людей, которые чётко ставили себе бы цели и потом уверенно шли к ним. Я слышал, что ты решила участвовать в опасном эксперименте в качестве добровольца? — Да, это так. Но опасность данного эксперимента преувеличена. Да и последствия грозят проблемами скорее не мне, а окружающим, — мы синхронно улыбнулись этой немудрёной шутке. — Да, но зачем ты это делаешь? — он вопросительно приподнял брови. — Что-то мне подсказывает, что ты знаешь ответ на этот вопоос, но так и быть отвечу, — я отпила сока, чтобы смочить горло. — Я не хочу сидеть без дела, мне нужна моя лаборатория и мне нужны мои люди. — Да, подобное мы и предполагали… — Тогда вы знаете и то, что конкретные предложения мне лучше делать прямо, — я наклонилась к нему и протянула перевернутые ладонями вверх руки. — Хорошо. Следствие в отношении деятельности твоей лаборатории будет идти ещё несколько лет. Более того, есть некоторые лица, которые с радостью затянули бы следствие, а потом использовали твои наработки в собственных исследованиях, — ни один мускул не дрогнул на моём лице, но всё тело будто закаменело, — Мы предлагаем тебе поработать на нашу организацию. — Что надо сделать? — В России есть один физик, некий Подклетин. Он материаловед, занимается созданием прибора, меняющего вес объекта. Согласно его теории, в поле вращающегося сверхпроводника, через который пропускают электрический ток, возникает гравитационный импульс. Мы бы не заинтересовались им, если бы не евангелионы. Их масса составляет полторы тысячи тонн, они должны были развалиться под собственным весом, но проблема в том, что их вес всего несколько сотен тонн! Эти механоиды каким-то образом уменьшают свой вес. — И мне надо будет каким-то образом стать содрудником его лаборатории и выяснить насколько далеко он продвинулся в своих исследованиях? — Да. Русские ещё не знакомы с этой особенностью евангелионов и не придают значения его работам, так что никаких проблем с внедрением не должно возникнуть. — Но я под следствием, — указала я Хидеёси на важную проблему для планов его конторы, — Как я могу покинуть пределы Японии, если… — Это решаемый вопрос. На несколько минут установилось молчание. Я думала, а Хидеёси не торопил меня. Что ж, если судебная система Японии для рих не проблема… — А что ещё для вас является решаемыми вопросами? — Смотря что ты хочешь. — Хорошо. Я не ваш сотрудник, хотя погоны, видимо, придётся надеть. Обсудим условия? — Два года работы в России. По возвращении на Родину — прекращение следствия и восстановление деятельности лаборатории. Погоны одевать не надо — будешь внештатным сотрудником. — Не пойдёт. Следствие закончится и так, просто продлится дольше. То что не буду начальником новой лаборатории — я уже работаю над интересным проектом. Но мы можем договориться. Хидеёси улыбнулся. — Излагай. — Отдайте под моё начало не только мою лабораторию, но и Лестера. — Не слишком ли ты много хочешь? — Нет. Этот ублюдок мешал меня с дерьмом при каждом удобном случае, а сейчас нацелился присвоить себе мои результаты. Я хочу стереть его в порошок. Тем более, что вам судьба какого-то гайдзина! — Приемлемо, — Хидэёси кивнул мне и улыбнулся, — А ты очень мстительная девушка, Мэй. — Ох, вы мне льстите, — я скромно опустила глаза, — У меня просто были хорошие учителя. Мы посмотрели друг на друга и весело и искренне рассмеялись. Как же приятно встретить в этом огромном мире родственную душу!