Послание

1. 07. 20??г Г.С?ас??е       Сколько боли, а.       Во мне ее еще предостаточно: можно было бы выливать и выливать. В моем случае «выливать» — это писать. Да, так я выпускал то, что чувствовал. Сейчас я тоже много чего чувствую, но… Но мне не хватит сил написать.       Я страдал. Заранее страдал. За вас страдал. Видел, представлял, предполагал, основываясь на прошлом, как все могло обернуться. Как все может быть. Я писал то, что видел в своей голове. Писал вам, чтоб вы прочли, и затем молился, чтоб лишь в моей голове да писанине это и оставалось.       Пятиэтажка. Не старая и не новенькая. Вот-вот на её месте будет, скорее всего… Пустырь. Одним ведь махом можно превратить целый жилой дом в нечто, совершенно непригодное для жизни. И те, кто сейчас сюда идут, прекрасно это знают.       Я писал. Писал, на ваш взгляд, жуткие и болезненные вещи, которые многих брали за душу, хоть другие многие проходили мимо них. Я писал болью. Собственной болью и кровью своей души жуткие картины-предположения, как может обернуться тот или иной случай.       Вы ужасались. Вы плакали. Вы не понимали. Меня спрашивали: «Зачем такое тяжелое, смутное?». Я не отвечал. Это ведь так просто понять, зачем мне давать вам ответ?       Я видел в своей голове мир. Закопченный дымом от горящих домов и оружия. Умытый кровью, слезами и содержимым внутренностей маленьких деток. Стонущий от отчаяния тех, кто потерял и жилье, и любимых. Плачущий за превратившейся в сито от пуль церковью и замученным священником, который был не согласен с пришедшими. В ужасе от вида трупов пленных с отрезанными носами и ушами, вспоротыми животами с засыпанным туда песком. С запахом паленых волос и расплавленного пластика игрушек. С постоянной головной болью и дезориентацией от непрекращающегося грохота стрельбы, падающих стен, битья стекла. Мир, со скрежетом зубов вырезающий воспоминания шрамами на телах и обидой напополам с ненавистью на душах.       Я видел его и старался как можно точнее передать его вам. Чтоб вы запомнили его лишь с моих строк, а не наяву. Чтоб навсегда вам в память врезался лишь маленький осколочек от всего, что я испытывал. Чтобы в следующий раз вы сделали все, что от вас зависит – только бы это не стало явью. А вы: «Для чего?»       Я не хотел. Я не «накаркал». Я не мечтал об этом. Я ненавижу фазу «я же предупреждал», потому что в моем случае она практически всегда сбывается, как бы и кому не молился, сколько бы не посылал вам предварительных знаков. Было страшно и больно.       Сейчас просто больно.       Хотя нет. Еще немного устал. Настолько, что ручка почти выпадает из пальцев, и я пишу, наверное, только потому, что мне нужно кому-то выговориться, исповедоваться. Возможно, я правда мог больше, лучше, к большим достучаться.       Хотя мое уставшее, вывернутое наизнанку сердце говорит: "Ты сделал все, что мог". Потому я спокоен. Насколько это здесь возможно.       Не имеет значения, кто это потом найдет и прочтет. Найдет ли вообще. Я просто постараюсь дописать эти последние строчки как можно более ровно — рука дрожит от собственного состояния и от землетрясений из-за взрывов. Нашедшему:       Просто спасибо тебе, что нашел это письмо и пытаешься разобрать его - оно ведь явно перепачкано грязью и моей кровью. Если оно сохранилось, не передавай выжившим (они хоть есть?). Передай тем, до кого этот ужас пока не дошел.

Безымянный писатель в отчаянии.