Летнее утро, летняя ночь (с)

Это было весной n-нного года, когда тяжелые свинцовые тучи сменялись облаками, похожими на сладкую липкую вату, продававшуюся во время городского карнавала «Spring-Sun». Стоило только почтенной старушке Джейн Харрис повернуть дощатую табличку, сменяя «закрыто» на «открыто», как к лавчонке бросалась толпа неугомонных ребятишек и облепляла Джейн, словно рой жужжащих пчел. Весной n-нного года, огибая людей и разбитые то тут, то там палатки, словно сама Миссисипи своими извилистыми водами прокладывала ему путь, шел Курт Хаммел – новый преподаватель Центральной школы, высокий и гибкий, словно лоза; бесшумный, словно ветер в погожие весенние деньки, подобные этому. Курту Хаммелу было двадцать четыре года, а Блейну Андерсону – пятнадцать, и он умел улыбаться так, что солнцу было стыдно за свои невзрачные лучи. Блейн всегда был окружен толпой зевак и бесконечным трепетным сиянием светлячков, а лоснящиеся, будто лаковые волосы и терпкий каштановый цвет кожи и вовсе делали его похожим на выходца из лесных сказок. * Когда Курт Хаммел и Блейн Андерсон первый раз пересеклись, то казалось, что весь окружающий мир встрепенулся, пробуждаясь после зимней спячки, и что-то внутри этого самого мира обрело равновесие. Блейн смущенно помялся и наклонился, собирая оброненные в столкновении учебники. От звучного хлопка поднялась вся библиотечная пыль, копившаяся веками, и теперь размеренно танцевавшая в свете пробивающихся сквозь плотные шторы лучей. Блейн обронил учебники, а Курт Хаммел – улыбку. * Блейн возвращает улыбку владельцу позже, все это время бережно храня ее под сердцем, где-то между понедельником и пятницей, когда на Хаммеле был голубой джемпер; лазурные глаза светились ярче обычного, а сам Курт был пропитан запахом весенней грозы, разыгравшейся на опушке леса и на многие километры вперед. - Мисс Арчет просила передать Вам это, сэр, - парень вытянул вперед напряженную руку, едва удерживая стопку книг, крепко перевязанную бечевкой крест-накрест. Мгновенное смущение едва тронуло губы Курта, от чего тот их приоткрыл, силясь отблагодарить и одновременно продумать план: как донести эти книги до дома, ведь руки и так заняты тетрадями учеников. Благо Блейн не растерялся, случайно уловив беспомощность в потускневших глазах преподавателя. - Хотите, я могу Вам помочь. Мне ведь оно совсем не сложно, - парень моментально обрел надежду в погасших глазах, которые другого бы только расстроили, а ему давали право побыть рядом с Куртом лишние две минуты, если он откажется, а если согласится, то и все полчаса. - Разве тебе совсем нечем заняться после уроков…- он сделал паузу, вспоминая имя, - Блейн? - Да какие дела, сэр? С ребятами снова мяч гонять или очередная партия в «очко» с Сэмом Эвансом? Так он же мухлюет постоянно! – полный решительности парень прижал увесистую стопку книг к груди и зашагал к выходу. * Ровно неделю Блейн находил поводы слоняться возле дома Курта, чтобы каждое гулкое весеннее утро, полное раскрывающихся пряных ароматов, вылавливать его в этих цветных джемперах поверх кипельно-белых рубашек, с отглаженными галстуками и лакированными туфлями, в очках, что ютились на самом кончике вздернутого носа. Однажды Блейн даже преподнес ему цветы: стыдливые полевые ромашки, переплетенные фиалками, а потом видел, как преподаватель смущенно прикрывает их тяжелым портфелем, забитым до отказа необходимыми принадлежностями, и больше цветов не дарил. Хаммел же в свою очередь каждый новый день начинал с «Блейн, я…», пытаясь попросить Андерсена о том, чтобы тот больше не приходил, но тут же осекался и благодарил за очередное яблоко, размером с его же кулак, вобравшее в себя все пролившиеся дожди и западные ветра. * - Мистер Хаммел, - едва слышно позвал парень, когда они в очередной раз пересекали пустой школьный двор, путаясь в звенящем беззвучии окружающего мира и в лучах заходящего солнца. - Да, Блейн? – отозвался мужчина, моментально приготовившись слушать. Андерсон говорил с завидной регулярностью, да и успевал выдавать столько информации, что далеко не всегда Курт успевал ее отфильтровывать. - Мы ведь с вами…друзья, так? Могу ли я кое о чем попросить? - Ну, это смотря о чем именно. - В эту субботу я буду выступать на дне рождения мисс Аделаиды, ничего особенного, правда, пара этюдов… Но не могли бы вы прийти послушать? Хаммел тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой. - Нет, прости, не выйдет. Возможно, как-нибудь в другой раз. «В какой-нибудь другой раз, возможно, в то самое осеннее утро, когда люди уже начнут жечь листья во дворах и во всем городе будет стоять такой жженый и дымный запах, а тебе, Блейн, уже стукнет двадцать, и твоя заботливая жена станет готовить завтрак, пока пальцы твои гладят черно-белые клавиши инструмента, что стоит в гостиной. Возможно, в какой-нибудь другой раз, когда ты совсем этого не ждешь…» * И в эту самую субботу, душную и замкнутую в помещение с четырьмя стенами, да расставленными вокруг отсвечивающего рояля стульями. Курт жался к стене, и все его нутро трепетало от нот, схожих с крыльями бабочки-данаиды, а нос щекотали тысячи горьких запахов женских духов, которые свернулись в один тугой комок и прокатились по всему залу, добравшись в самые дальние уголки. «Не прекращай играть, прошу тебя…» Хаммел мог поклясться, что в этот полдень он виделся с духом, главенствующим над всеми мелодиями мира, духом, охраняющим каждую ноту, и не просто виделся, а смог познать потаенные закоулки его облачения, в котором хранились тональности разнообразнейших музык. * - Я знал, что вы придете, не могли не прийти! – своей лучезарной улыбкой Блейн буквально вжал Курта в угол, и тот перестал смотреть на него искоса и сверху, а будто врос в землю и едва доставал макушкой до подбородка Андерсона. - Блейн, нам нужно поговорить. И Андерсон наперед знал, что и как именно ему скажут. И так старался оттянуть этот разговор. И вопрошал: почему? Почему именно мы? Почему люди не поймут? Почему мы не можем сбежать? И если бы Курт Хаммел знал хоть один ответ… * Время летит быстрее, когда ты отвлечен и действительно погружен в полезные дела. Блейн Андерсон умудрился закрутиться в бесконечном водовороте дней так, что одним июльским утром он проснулся, осознав, что ему уже двадцать, а с кухни доносится запах крепкого утреннего кофе и чего-то приторно-сладкого. Он вернулся в этот Богом забытый город спустя столько лет, и едва смог найти тонкую ниточку, за которую можно дернуть, чтобы разузнать что-то о Мистере Хаммеле. Да-да, это тот самый юноша, преподаватель. Да-да, с ясными такими, светящимися глазами. Умер. Года четыре как, то ли водитель не досмотрел, то ли медики не поспели. - Я вот младше Вас, всего лишь на четыре года уже, сэр, - говорил он, склонившись над камнем с выгравированными на нем цифрами и именем, - а Вы меня не дождались…впрочем, люди бы все равно не поняли, верно? Не поняли бы, верно, только в этой жизни всем воздается. А день выдался такой погожий, как той весной n-нного года, с бесшумным ветром, который едва касался зеленеющих крон. И на порог Блейна вышла встречать его юная жена, тонкая и гибкая, словно лоза; с глазами, которые светились нежностью и добротой, полные небесной дымчатой лазури.