Часть 1
6 октября 2014 г., 23:00
Санджи горько пахнет сигаретным смогом и въедчивой морской солью, пряными специями и рыжей девушкой, что ходит с ней под одним флагом. Санджи делает вид, что ей всё равно, когда сердце заходится в истеричной пляске тахикардии. Санджи говорит, чтобы он засунул свои руки куда глубже, чем это позволяет физиология, и катился ко всем чертям, лишь бы она не видела его ещё лет так двадцать. У Санджи слишком слепяще-белая кожа, чтобы без следа раствориться в чёрной ночи, в мраморном море, в его сгнившем сердце; её каблуки выбивают ему похоронный марш.
— И какой дьявол послал тебя мне, трус? Возвращайся на своё мелководье и не смей возвращаться, — напоследок бросит, чтобы уж наверняка добить.
Гин заливает огненного зверя в клети рёбер чистым ромом, смотрит, как живое пламя выжигает его изнутри, и просит повторить. Он хочет гореть ярче, блевотно-радужными оттенками, чтобы детишки потом радостно наблюдали целые фонтаны пестрых брызг. Чтобы она смотрела только на него своим ненавидящим взглядом и цокала каблуками. Чтобы она не пахла рыжей потаскухой. Гин шлёт всё к чёрту: давно пропитые принципы, растоптанную гордость, чувство самоуважения — они не стоят ничего. Гин продаёт всего себя (циррозную печень, отбитые почки) в её пользу и преподносит душу на блюде, расшибая колени у её ног. Королева жива, да здравствует королева растоптанных сердец.
— Без рук.
— Да, мадам.
Санджи на вкус джинная, но губы у неё мягкие, как тысяча перин, на которых он никогда не спал. Она пахнет своим крепким куревом, морем и выпивкой. Никаких рыжих. Только он, она и мотель, что намного дешевле его ухаживаний. И ничего не надо. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Лишь бы время прекратило свой бег.
Она раздраженно быстро раздевается и, как ребёнок, расшвыривает одежду по разным углам. Не леди, а выглядит дорого. Ему не по карману, но она проявляет небывалую щедрость — только сегодня, только раз в вечность, великолепная богиня станет его всего за заложенную дьяволу душу. У Санджи узкие плечи и выпирающие ключицы; в их ложбинке прячется дешёвый кулончик с дельфином, прилипший к запотевшей коже. Она выпускает кольца дыма из приоткрытых губ и кривит рот в недовольстве. В мягком полумраке комнаты она хранит слишком много грязных секретов.
«Чего ты ждёшь?»
«Твоего разрешения.»
Гин целует её в висок, в губы, в острые ключицы, узкие плечи, рваные шрамы. Целует и вкладывает в это всего себя, всю нежность, что хранил для неё про запас, как бы чертовски глупо это не звучало. Он обещал ей, что вернётся, и вернулся. Он обещал себе не сдохнуть раньше, и не сдох. Он выкарабкался из самой глубокой выгребной ямы и обратно возвращаться не намерен.
Санджи внутри узкая и горячая; Гин ловит каждый полувздох-полустон, срывающийся с её искусанных губ. Она крепко цепляется за его плечи, за волосы и мелко дрожит всем телом, обвивая его бёдра ногами. Гин хочет, чтобы весь мир схлопнулся до размеров этой комнаты и эти минуты повторялись раз за разом, как приевшийся день Сурка. Лишь бы она осталась с ним навечно такая, какая она сейчас: мягкая и слишком расслабленная, чтобы остро впиться ногтями в спину, а шипастыми фразами — в сердце.
Когда всё кончается, она лежит рядом, тяжело дыша. В темноте нащупывает пачку сигарет и закуривает: искра от зажигалки озаряет её лицо. Гин видит не обнаженное тело, а силуэт, укрытый клубами молочно-белого дыма. И в этот момент он по-настоящему счастлив.
— Запомни: ничего этого не было, — Санджи прикладывает палец к губам, прежде чем марево окутывает её полностью.
— Да, мэм.