Невидимая фракция

Ни о чем Шубин не жалел в своей жизни так, как о том, что не узнал, не полюбопытствовал о судьбе письма, адресованного в ЦК КПСС. Он порядочный человек, он передал его по назначению и даже получил ответ, что ведется работа по проверке данных об отравлении города выбросами с химического завода, и он поверил этому ответу, потому что как же он мог не поверить? Партия, инициировавшая гласность и перестройку, должна быть заинтересована в том, чтобы бороться с фактами пускания пыли в глаза и нарушения экологических норм на местах, и сделает это лучше, чем один журналист-международник, у нее армия, ученые, власть. А у него никого, кроме Эли. Он собирался с чистой совестью вернуться к ней, но обещанная за лекции поездка по Прибалтике вдруг материализовалась прямо накануне его отъезда, и он подумал, что приехать к женщине с пустыми руками совсем не то, что приехать к ней с подарками, особенно если собираешься на ней жениться. Да и квартирные дела не мешало бы уладить, потому что нельзя же ему поселиться в ее квартирке под крышей дома, где и телефона-то не было. Аргументы были более чем весомыми. Но вот только когда через пару месяцев он с коньяком и коробками игрушек для Митьки высадился на станции, город встретил его пугающей пустотой улиц. Дома стояли, но света в них не было. И людей на улице не было. Не говоря уж о машинах. Он пошел знакомой дорогой, уговаривая себя, что все это из-за позднего времени, и даже обрадовался, когда увидел горящие на первом этаже окна. Есть люди, только спят. И словно в ответ на его мысли на крыльцо вышла старуха. Шаркая обрезанными валенками, она уселась на ступени, достала папиросу и закурила. — Простите, — спросил ее Шубин. — Вы не знаете, Эльвира с сыном не переехали? Старуха сморщила и без того сморщенное личико. — Да, — сказала она, тряся головой. — Все уехали, никого не осталось. Одна я тут, а они уехали. — Куда уехали? — слабея, спросил Шубин. — Куда? Старуха не ответила, в углу глаза у нее блестела слеза. Шубин бросил коробки на ступенях, поднялся, но уже на половине пути понял — не врет бабка. Дом был пуст. Он постоял на лестнице, вдыхая нежилой запах плесени и еще чего-то, что ассоциировалось у него с мертвечиной, и стал тихо спускаться. Чем ближе он был к первому этажу, тем больше его слух улавливал какой-то странный звук, что-то вроде жужжания. Вжик, вжик. Шубин прислушался — звук доносился со стороны входной двери. Он сделал шаг к проему и понял — жужжит игрушка. Инерционный автомобильчик, купленный им для Митьки в Таллине и оставленный в пакете на крыльце. Старуха? Он осторожно выглянул и увидел, что она катает его сморщенной рукой по ступени. — Вот бы Митька обрадовался, — проговорила старуха невесть кому. — Он мечтал о таком. Бедный мой мальчик. Шубин рванул дверь. — Эля? — не веря себе, прошептал он. — Эля? Старуха уронила игрушку. Шубин обошел ее, взял за руки. — Эля... Это ты? — Не смотри на меня, — старуха отвернулась, уткнула лицо в воротник ватника. — Не надо. Я не хотела, чтобы ты меня узнал. — Но это же ты? — переспросил он, желая и не желая услышать ответ. — Почему... Что произошло? — Невидимая фракция, — горько сказала она. — У газа была невидимая фракция. На следующий день, как ты уехал, докатилась до нас, ветер сменился. Повезло тебе. Я рада. — Митя... — Умер, — просто сказала Эля. — Борис тоже. И слава богу. Я вот хотела тебя дождаться, боялась, что не увижу. Слепну. Да и ладно, все равно уже. Шубин вытер лоб рукавом куртки. — Так... Поезд... на Москву в шесть тридцать, у тебя есть какие-нибудь вещи? Собрать надо? Я соберу. В Москве врачи, я найду, они помогут. Эля поднялась, держась за перила. — Я не поеду, — сказала она. Шубин растерялся. — Почему? Ты же меня ждала, я приехал, я заберу тебя с собой. Она покачала головой. — Ждала, потому что хотела спросить. Ты передал то письмо куда надо? В Москве знают? — Передал, — сказал Шубин. — Мне даже ответили. Они знают, они меры приняли. — И такого вот, невидимого, страшного, — ее лицо дернулось, — больше ни с кем не случится, как с нами? — Ни с кем, — соврал Шубин. Эля улыбнулась, и Шубин заметил, что зубы у нее остались молодыми, и золотая коронка блестит там же, где он помнил. — Это главное, — сказала она. — Чтобы мы тут не зря... Потому что получается, что как будто зря, а это обидно. Целый город — и зря. Но если узнают, если больше ни с кем и никогда, тогда все имеет смысл. Даже смерть. Спасибо тебе, Юрочка. А теперь уходи. Иногда Шубин жалел, что не сделал себе копию этого проклятого письма, чтобы до самой смерти рассылать и рассылать его бесконечно сменяющейся власти. Той самой, для которой в их сытости и спокойствии и он, и Эля, и тысячи других жителей мертвого города оставались точно такой же фракцией. Невидимой.