Достояние нации

      — Хочу посмотреть, что внутри, — сказал Кендалл, входя в комнату Эйдана.       Тот, до этого сидевший на подоконнике, вскочил на ноги и посмотрел на мужа недоуменно, словно не понимая, что от него хотят.       — Сними это, — приказал Кендалл.       Эйдан кивнул и начал расстёгивать верхнее одеяние — от него он избавится с преогромным удовольствием. Вскоре он остался в рубашке и штанах. Кендалл спокойно наблюдал, но по взгляду было видно, что он едва сдерживается, и всё его тело напряжено и готово ринуться и подмять под себя.       — Дальше, — пришлось снова приказать Кендаллу, когда он не дождался продолжения.       — Слушай, я первый раз в жизни тебя вижу, — Эйдан вскинул подбородок, и сам весь выпрямился, словно в нём развернулась какая-то скрытая до этого момента пружина. — Может, потом?       Кендалл замер как громом поражённый.       — Что ты сказал?! — изумлённо переспросил он. — Что?       Эйдан шумно сглотнул и сказал:       — Я имел в виду, что так сразу… То есть, я знаю, что должен…       Эти сбивчивые фразы вызвали на лице Кендалла лишь усмешку. Он обошёл супруга, встал позади и положил руки ему на плечи — Эйдана от прикосновения широких ладоней обдало теплом. В этом тепле была и сила, которой что-то внутри хотело покориться, но что-то другое не пускало и заставляло бежать. Эйдан вывернулся из-под рук мужа и сделал шаг в сторону. Кендалл взял его за плечи снова — теперь крепче.       Он по-прежнему был сзади, и его дыхание щекотало затылок. Тот альфа в развлекательном центре тоже стоял вот так, сзади…       — Я знаю, что у тебя никого не было. Не бойся, — успокаивающе прозвучало над ухом.       Кендалл чувствовал запах волос, ласкающий и слабый, и где-то внутри этого обычного запаха прятался тайный аромат омеги, которого он не чувствовал, но который действовал на него. Кендалл подумал, что ему это даже нравится: не навязчивый запах, а тонкий и неощутимый, который может почувствовать только он сам. Он ни с кем не будет делиться своим омегой. Даже его запахом. Помимо воли из горла Кендалла вырвался низкий и глухой звук, похожий на рык. Желание обладать пульсировало в голове сильно, громко и больно.       Омега вдруг бесцеремонно скинул руки Кендалла с плеч и отошёл в сторону:       — Я не боюсь! Просто… не хочу! — заявил парень.       Он смотрел на Кендалла, и в глазах были не страх, а злость и раздражение. Покорность — вот что всегда было в глазах омег, а этот…       Не время задумываться. Кендалл чувствовал, что хочет его… своего супруга. Лоренс принадлежал ему, и он собирался его взять. Он хотел схватить омегу за руку, но тот снова попятился, и, глядя на Кендалла опасливо, словно на бешеного зверя, продолжал отступать, пока не налетел на кресло и чуть не уронил его.       Кендалл сделал ещё шаг вперёд, но омега схватил лёгкое кресло и поставил между ними.       — Не трогай меня! — прошипел он.       И ни капли страха в глазах! Только злость… Это бесило Кендалла ещё больше, чем неповиновение. Какой-то жалкий омега смеет так на него смотреть?! Его собственный супруг смеет?!       Он двинулся к нему, но Лоренс развернул кресло и опять не дал ему подойти.       Кендалла это разозлило уже всерьёз. Он наклонился и дёрнул проклятое кресло, думая, что легко вырвет его из рук омежки — не тут-то было. Тот вцепился в него и не думал сдаваться.       Кендалл рванул кресло на себя так, что Лоренс сильно подался вперёд и чуть не растянулся на полу. Чтобы не упасть, он всё-таки выпустил гнутую спинку из рук.       Альфа отшвырнул кресло и кинулся за своим супругом. Тот увернулся, но на этот раз не успел отскочить достаточно далеко. Кендалл схватил его в охапку и бросил на кровать.       — Убежать хотел?!.. А ну не дрыгайся!       Эйдан пинался и изо всех сил лупил по альфе кулаками.       Пока он был в распределительном центре, пока его везли сюда, он сотню раз обещал себе, что будет делать всё, что велят, будет самым послушным, самым покорным омегой в Нью-Йорке, но когда Эйдан почувствовал эти властные прикосновения и жадное дыхание на затылке… у него внутри всё закипело, и бешеная смесь страха и злости вырвалась наружу.       Он попробовал укусить державшего его Кендалла, но тот оказался быстрее — отдёрнул руку и ударил его по лицу. Эйдан вскрикнул от боли и так лягнул мужа в живот, что тот согнулся и на секунду разжал руки.       Эйдан попробовал слезть с кровати, но альфа схватил его.       — Ах ты, щенок! Ну, я тебе устрою… — ругался Кендалл, подтягивая Эйдана к себе.       Тот тянулся руками вперёд:       — Отпусти, ублюдок! Убери свои поганые лапы!       Эйдан вытянулся ещё чуть-чуть и коснулся стоявшей рядом с кроватью маленькой лампы. Схватить её он не смог, только толкнул, и лампа покатилась со столика на пол.       Послышался грохот и звон стекла.       Эйдан обернулся, и они с Кендаллом замерли, словно вдруг придя в себя. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Кендалл глядел исподлобья, над верхней губой у него выступил пот, рот был хищно приоткрыт.       И Эйдану он в тот момент показался... особенным. Не просто красивым, нет… Его хотелось коснуться. И ему хотелось сдаться…       — Извини, конечно, — вдруг послышался из-за дверей неуверенный голос Джейми, — но у тебя точно всё нормально?       Кендалл не отвечал и словно загипнотизированный смотрел на распростёртого под ним Эйдана.       — Кендалл? Ты слышишь? — снова спросил Джейми.       — Всё хорошо.       Послышались удаляющиеся шаги.       Эйдан думал, что сейчас всё начнётся по новой. Но Кендалл отпустил его и сел на кровати. Его лицо стало вдруг спокойным и серьёзным, как во время телевизионных интервью, которые Эйдан раньше видел по новостным каналам. Официальное лицо кандидата в сенаторы Питера Кендалла.       — Отдыхай сегодня, — сказал альфа.       Эйдан в тот день не выходил из своей комнаты. Только вечером в дверь постучали, и незнакомый голос пригласил в столовую. Там его ждал Джейми.       — Кендалла не будет. Он на ужине с партнёрами, но скоро вернётся, — пояснил он. — Тебе понравилась комната?       Эйдан понимал, что Джейми на самом деле ни капли не интересно, и спрашивает он из вежливости. Только к чему вежливость по отношению к омеге?       — Да, комната понравилась, — ответил он, понимая по тону Джейми, что брат не рассказал ему о произошедшем. Неудивительно. Кто станет рассказывать, что не сумел справиться с омегой?       — А Кендалл?       — Что Кендалл?       — Кендалл понравился?       — Какая разница, — буркнул Эйдан.       — Мне есть разница.       — У него не спрашивал?       Бета посмотрел на него с любопытством и удивлением, а потом заметил, пусть и беззлобно, но с явственным предупреждением:       — Не зарывайся, мальчик. Если ты сможешь понравиться брату, то он, возможно, оставит тебя на второй год.       Эйдан лишь сжал зубы. Какое благородство! Омеги, которые хорошо себя вели и понравились мужу, могли рассчитывать на второй год при нём же и при своём ребёнке, — при условии, что у альфы были на это деньги.       — В нашей семье часто оставляют омег, — продолжал Джейми. — Наш с Кендаллом дед платил за своего супруга девять лет подряд.       — А потом что? — зло усмехнулся Эйдан. — Омега постарел?       — Деду не продлили лицензию на брак. За девять лет с дедом омега мог родить четверых детей, а родил только двоих. Он был нужен не из-за детей, а сам по себе. Они были парой. В Бюро такое считают нецелевым расходованием ресурсов: омега занят, но не рожает. Поэтому его отдали другому альфе. Другим…       — И всё? — спросил Эйдан, у которого комок к горлу подступил.       Джейми внимательно посмотрел на него — омеги обычно не осмеливались задавать вопросов.       — Дед его вернул через одиннадцать лет, когда он уже по возрасту не подходил для деторождения.       Эйдан опустил руки и сложил их на коленях. Омеги ведь не просто рожают детей. Они ложатся в постель со своими мужьями каждый день, потому что для альф они — как наркотик, которого не перестаёшь желать. Эйдан не представлял, что такое быть парой, но по рассказам отца и Джордана знал, что это сильнейшее чувство связанности с другим человеком, и ему казалось, что это должно быть очень больно — оказаться оторванным от того, кого любишь. Он сам скучал по отцу, но, говорят, пара ощущает разрыв почти физически, и это в сто раз хуже. И в тысячу раз хуже принадлежать при этом другому альфе, а потом следующему, и ещё одному, и ещё…       И это теперь его жизнь. Рожать детей и переходить из рук в руки.       — Надеюсь, ты достаточно умён, — сказал Джейми, — чтобы понимать перспективы. Хотя ты, наверное, даже слова такого не знаешь…       — Знаю, — излишне резко ответил Эйдан. — Почему ты мне даёшь советы? Вы же ненавидите нас.       — Мы, то есть беты? — уточнил Джейми. — Ничего подобного. Ты же не будешь ненавидеть чайник или стиральную машину. Омеги — такие же устройства, как бытовая техника, со своей чётко определённой функцией. Мы, беты, думаем так. Но лично я, Джейми Кендалл, так не считаю.       Эйдана этот ответ слегка озадачил.       — Что я должен делать во время завтрашнего ужина? — спросил он у Джейми, подумав, что лучше разузнать это сейчас, чем лишний раз заговаривать с Кендаллом.       — Что обычно. Сидеть возле мужа и никому не мешать, а когда будут фотографировать — улыбаться.       Эйдан вздрогнул. О том, что Питер Кендалл заключил брак, будут писать многие газеты, и в новостях наверняка расскажут. Свадьба была единственным мероприятием, когда омеге можно было снять капюшон и показать лицо. Может быть, отец увидит снимки и поймёт, что с ним всё хорошо… Кто знает, есть ли в тюрьме доступ к газетам… Сомневаться в том, что отец сейчас находится за решёткой, не приходилось. За сокрытие омеги можно было отделаться парой месяцев тюрьмы и крупным штрафом, но Эйдан знал, что у отца таких денег нет.       — Надеюсь, ближе к выборам, — продолжил тем временем Джейми, — тебя смогут сфотографировать уже с животом. Больше чем беременные омеги избирателям нравятся разве что малыши-альфы.       — Твой брат только ради рейтинга заключил брак? — зло спросил Эйдан. Опять не получилось изобразить смиренного омегу…       Джейми удивлённо наклонил голову.       — Ты какой-то подозрительный, — сказал он, чуть помолчав. — Почему у тебя не было партнёров раньше? Тебе уже девятнадцать.       — Не знаю, мне не говорили, — ответил Эйдан, догадываясь, что такой ответ Джейми устроит: и правда, откуда омеге знать?       — Хорошо, посмотрим, — с недоверием в глазах произнёс Джейми. — Главное — веди себя тихо и не путайся под ногами. Ты ведь знаешь, что случается с непослушными омегами?       Эйдан кивнул и опустил голову, сделав вид, что испугался — ему надо было играть свою роль дальше. Джейми грозил ему тем, что если он не будет покорным, то его поразит «недуг».       Недугом в воспитательных центрах для простоты называли вирусную инфекцию, впервые описанную доктором Джулианом Грантом и получившую его имя. Заболевали ею только омеги, и это дало повод некоторым религиозным лидерам объявить вирус карой за грехи — за то, что омеги получили слишком много прав и вели распутную жизнь, самостоятельно выбирая партнёров, да ещё и меняя их по собственной инициативе. Бюро воспроизводства решило, что идея недурна, и взяло её на вооружение: в воспитательных центрах омегам говорили, что можно заболеть после секса с неодобренным генетической службой партнёром, от неповиновения и ещё какую-то ерунду в том же роде.       Эйдан знал, почему от болезни Гранта страдали исключительно омеги: вирус поражал клетки крови только в присутствии особого белка, который называли змеевидным фактором или SA (от Serpentine Analogue), которого у альф и бет не было.       Врачи оказались бессильны перед новым заболеванием, и только через полтора года после начала эпидемии был синтезирован «Трисгем», вещество, которое тоже было не в силах справиться с вирусом, зато могло разложить SA до простейших аминокислот. Последствия применения «Трисгема» для организма были очень тяжёлыми, но омеги, по крайней мере, выживали, хотя и могли заболеть повторно, так как вследствие естественного обновления клеток крови SA-фактор через несколько месяцев восстанавливался в прежнем количестве.       До разработки «Трисгема» с болезнью Гранта справлялись только одним способом — тотальной изоляцией здоровых омег. Их свозили в специальные карантинные зоны и центры изоляции, но вирус, который умел неделями «спать», не давая о себе знать, настигал их и там. Вспышки заболевания в переполненных центрах были самыми жестокими, и омеги гибли там тысячами. Выживали лишь маленькие дети, у которых SA ещё не начал вырабатываться, и очень небольшое число взрослых.       Вирус, крошечный микроорганизм, даже не клетка, а нечто меньшее, обрёк выживших омег на то полуживотное существование, которое было позволено им сейчас.       Джордан рассказывал Эйдану о страшных годах сразу после принятия закона, по которому омеги переходили в собственность государства — совсем другие омеги, не те покорные существа, воспитанные в центрах, что сейчас. До эпидемии они сами решали, что надевать и куда ходить, чему учиться и кем работать, с кем им спать и от кого рожать детей.       Многие, по рассказам Джордана, делали жуткие вещи, лишь бы не попасть под распределение: уродовали себя, подкупали врачей, чтобы те выписывали им слоновьи дозы гормонов или каких-то других лекарств, после приёма которых становились бесплодными. Они делали всё, только бы не стать ходячей маткой, переходящей из одних рук в другие. Бюро воспроизводства быстро нашло выход. Если омега намеренно причинял себе вред, наказывали не только его, но и ближайших родственников: оставшихся на свободе родителей, мужа, братьев, даже детей. А затем было принято решение забирать омег от родителей в раннем детстве и воспитывать в центрах, чтобы больше не было тех, кто не согласен с новой ролью.       Меньше чем за десять лет жизнь в стране полностью поменялась. Государство постепенно присвоило права на омег, установив свои порядки сначала в изоляторах, которые стали первыми центрами распределения, а затем и за их пределами, сначала взяв под контроль незамужних омег, а потом добравшись и до остальных. Наличие мужа не освобождало омегу от долга перед нацией. Долг состоял в одном: рожать и обеспечивать генетическое разнообразие, то есть рожать от разных альф.       Это были самые тяжёлые годы войны, в стране было введено военное положение, а сотни тысяч альф и бет находились в армии вдалеке от дома. Когда они вернулись, то застали свой мир изменившимся. В первые годы случались беспорядки и попытки захвата распределительных центров и освобождения омег, но протесты быстро и жестоко подавлялись во имя блага общества.       Потом заработала машина пропаганды, внушавшая, что существующее положение — лучшее из возможных. Немногочисленные омеги справедливо распределены, и почти каждый альфа может получить год пользования. Сохранения старой семьи хотели в основном те альфы, чьи пары или дети-омеги были живы, но они были в меньшинстве. Гораздо больше было тех, кто понимал, что никогда не получит супруга, вернись прежние законы, и они были за новый порядок. А газеты и телевидение не переставая вещали о том, что если дать волю альфам-традиционалистам, то омегами будут обладать жалкие крохи населения; а если дать волю самим омегам, то они будут эгоистично рожать всего лишь по два-три ребёнка, совершенно не заботясь о восполнении населения и благополучии страны. Теперь же все были счастливы…       Эйдан почти ничего не съел за ужином, хотя такой вкусной и «настоящей» еды ему раньше никогда не доводилось пробовать: он и без того был взвинчен из-за стычки с Кендаллом, а беседа с Джейми окончательно выбила его из колеи.       Кендалл появился сразу после ужина, так что Эйдан не успел уйти в свою комнату, и альфа поймал его на выходе из столовой. Он обхватил Эйдана за пояс и притянул к себе картинным, почти издевательским движением:       — Спокойной ночи, дорогой, — громко объявил он, а потом, прижавшись губами к щеке Эйдана, прошептал: — После приёма я с тобой разберусь.       От угрозы, прозвучавшей в этом яростном шёпоте, у Эйдана мурашки пробежали по спине, но он сдержался и не оттолкнул от себя Кендалла в присутствии Джейми, лишь с мстительным удовольствием наступил альфе на ногу.       Кендалл тут же отпустил его, скрипнув зубами.       Эйдан проклинал свою несдержанность, но ничего не мог с собой поделать — не мог заставить себя быть как все прочие омеги: смиряться, терпеть и подставлять задницу. В этом странном то ли номере, то ли квартире он робел, скорее, от окружающей обстановки, всех этих высоких потолков, паркетных полов и мебели из настоящего дерева, робел от мысли, что перед ним наследник состояния Кендаллов и известный политик, но своего мужа, альфу Питера Кендалла, он ни капли не боялся и не собирался ему уступать.       Он уже кое-что начал понимать в этой игре. Кендалл его не отправит назад: во-первых, ему нужен супруг, чтобы внушать доверие избирателям, во-вторых, он побоится скандала и неприятных слухов, которые отрицательно скажутся на рейтингах. С другой стороны, Эйдан не думал, что сможет всерьёз и на равных тягаться с Кендаллом и его хитрющим братцем. Оставалось только надеяться на то, что они считают его обыкновенным слабоумным омегой и не ожидают подвоха.       А что ему самому ожидать? Что сделает Кендалл? И почему именно после приёма?       И тут он догадался: Кендалл быстро понял, какой омега ему достался и какими методами его придётся усмирять. Ему не хотелось, чтобы супруг появился на ужине в честь свадьбы в синяках.