Я занята...

      Знаете, что такое бессилие?       Не отвечайте. Я сама скажу, что это. Ты бьешься всем телом в непрошибаемую стену, пытаясь докопаться до истины - но с каждым разом она ускользает от тебя, демонстрируя хищную улыбку зверя. Ты работаешь каждый день, копаешься в грязном белье людей, о существовании которых до определенного момента даже не подозреваешь - и понимаешь, насколько велик уровень человеческой подлости. Ты привыкаешь не удивляться, воспринимать это как неизбежность. И в какой-то момент ловишь себя на мысли, что чувствуешь себя пресловутой белкой в колесе. Бегаешь по кругу, без цели, в поисках смысла, который никак не можешь разглядеть сквозь мутную дымку низменных страстей, обмана, злобы и ненависти.       И с каждым кругом погружаешься все глубже и глубже...       Знаете, что такое отчаяние?       Я знаю, что это. Ты цепляешься за мизерные факты, роешься в уликах, ищешь что-то, что позволит тебе победить - но с каждым новым днем все больше и больше отдаляешься от желанной победы. Каждый день устало вглядываешься в телеэкран и чувствуешь бессильную злость, видя, как треклятый Брэкен, черт его возьми, ликует прямо с экрана, смеется тебе в лицо. Ты понимаешь, что проигрываешь каждый бой, каждую схватку - и в конце концов проиграешь и войну.       И с каждым разом все ниже опускаешь руки...       Знаете, что такое ярость?       Я знаю, что такое ярость, знаю не понаслышке. Ты скрипишь зубами по ночам, видя один и тот же сон - грязный полутемный переулок, и окровавленное тело той, которая так и не сдержала обещание. Обещание прийти домой. Ты не винишь ее, ты знаешь, что она стремилась, летела к тебе - но зверь успел раньше. Зверь направил руку с ножом, зверь не дал ей сделать последний шаг и навсегда лишил тебя покоя. Ты жаждешь сдавить шею зверя и по капле выдавить его подлую никчемную жизнь.       И с каждым разом ярость все больше и больше иссушает тебя...       А знаете, что такое безысходность?       Я знаю. Ты подбираешься вплотную, еще чуть-чуть - и победа в твоих руках. Но внезапно тот, кому ты доверяла, ломает и рушит все, что было построено. Ты бесишься и твое сердце изумленно кричит: как? Как он мог? Я так доверяла...как же он посмел?       Но именно в этот момент ты где-то в глубине начинаешь понимать... Нет, ты еще не веришь в это, но где-то глубоко тоненький голосок твердит тебе: опомнись. Опомнись!! Ради тебя он и пошел на это! Вспомни, что сделала ты сама! Не ты ли предала его своим выдуманным беспамятством? Ты настолько погрузилась в свои поиски, в свою личную войну, что просто не хотела видеть ничего вокруг. И сама отгородилась от него стеной. Стеной, перед которой он мог остановиться - а затем развернуться, пожав плечами, и уйти. Еще тогда, в те дни, когда приходил в клинику, когда веселил тебя привычными шуточками и пикировками с медперсоналом. Мог - но не стал. Не свернул с пути. Не ушел. Но и не пытался проломить стену, думая, что этим лишь навредит. Не по своей воле он думал именно так - твое решение привело его к этой мысли. К желанию проявить осторожность, к умению ждать, как до этого он ждал четыре года.       И когда ты наконец оказалась так близка к свершению мести - он рассказал все. Все и обо всем. О том, что знал про твой обман. О том, что хотел лишь защитить. Он пытался достучаться, объяснить тебе, что ты ошибаешься - он тоже терзался и страдал, понимая, что Смит поставил его перед выбором: скрывать от тебя правду - значит, защищать тебя.       Он и скрывал. Не подавая виду - но, как всегда, возникая рядом. Высокий, с порывистыми движениями, не всегда понимающий серьезность ситуации, в которую он попал, вечный фанатик безумных теорий и сумасбродных предположений - но всегда готовый оказаться рядом. Встать между тобой и твоим горем. Закрыть тебя от боли своей крупной и иногда просто невообразимо нескладной фигурой. Укутать в сочувствие и теплоту, не позволяя ни единой капельке печали коснуться твоего сердца. Каждый раз отгоняя все страхи своими шуточками, от которых Эспозито и Кевин порой покатываются со смеху, а ты всего лишь улыбаешься, не позволяя себе расслабиться и расхохотаться от души.       Он и скрывал. А когда открылся - ждал, что ты поймешь... Что сумеешь заметить - мир вокруг тебя не сходится в одной лишь точке под названием "месть". Что сможешь понять простую и вместе с тем великую истину его слов, сказанных надрывающимся от тоски и нежности голосом: "Я не просто напарник!". Ждал, что до тебя дойдет - нельзя всю жизнь прожить с призраками прошлого. Надо уметь отпустить их. Надо открыть глаза и оглянуться.       А ты взяла да и закрыла их еще больше. Вместо того, чтобы разрушить стену - ты в одну минуту укрепила ее поверху колючей проволокой досады и обиды на его вынужденное молчание.       Чего же ты ждала от него?       А знаете, что такое страх?       Я отвечу вам. Страх - это понимание того, что уже ничего не успеешь исправить. Потому что надорвалась. Потому что ломилась вперед столько лет, раздирая руки в кровь, пробираясь сквозь непонимание и усмешки, ломая копья и теряя клочки собственного достоинства. Потому что пришла к тому, к чему вела тебя жажда отмщения - к напряженным пальцам, цепляющимся за бортик крыши. И теперь висишь над пропастью. В прямом и переносном смысле.       И в эти секунды понимаешь: ты боишься. Нет, не смерти. Ты к смерти привыкла, столько раз встречая ее на улицах... Ты боишься, что когда уйдешь за грань, туда, откуда нет возврата - в его влажных глазах (он ведь не Рэмбо, он тоже иногда плачет совсем как ребенок, несмотря на свои внушительные габариты) навсегда останется ужас от мысли, что он мог попытаться остановить тебя, попробовать еще разок...а вдруг получится? Мог - но ушел, и до конца своих дней будет мучительно винить себя в том, чего на самом деле не было, в том, что якобы не пошел до конца, не убедил тебя...хотя и понимал, что такую упертость сломить нереально. И эти мысли будут разбивать его и без того измученное сердце и заставлять душу корчиться от горя.       И в эти мгновения, когда пальцы уже одеревенели, ты понимаешь - неужели стоило зайти так далеко, чтобы осознать себя полной идиоткой?       Неужели, страдая самой, так уж обязательно дарить страдания и ему?       А знаете, что такое надежда?       Не знаете. Но это не беда. Я отвечу и на этот вопрос. Надежда - это свет. Свет, который едва-едва заметен в родных глазах в тот момент, когда он, открыв дверь, с утомленной от переживаний гримасой спрашивает: "Беккет, что тебе нужно?". Свет, которым изнутри загорается его лицо, когда ты целуешь его, и молишь только об одном: "Прости меня... Пожалуйста, прости...". Свет, который излучает его мятущаяся душа в тот миг, когда он пересиливает себя и с той же привычной тревогой за тебя спрашивает тихо и заботливо: "Что случилось?".       И ты отвечаешь ему сердцем: "Я чуть не умерла...и могла думать только о тебе.".       А потом краткий миг боли, когда он, все еще не веря, секунду вглядывается в твои заплаканные глаза (да-да! А что вы думали? Если женщина-детектив - значит, стальные яйца и никаких слез? Между прочим, даже наш капитан - и та над сериалами может всплакнуть...мы ведь женщины, пусть и со значками да пистолетами), и в следующий миг резко и страстно впечатывает твое тело в стену. Но тебе на это наплевать. Что такое миг боли по сравнению с тем, что ты видишь в его глазах? Что такое миг боли по сравнению с нежностью его рук, его пальцев, осторожно накрывающих шрам от пули на твоей груди? Что такое миг боли по сравнению с волной желания и радости, охватившей и его и тебя?       Всего лишь миг. Перед вечностью...       Что будет дальше - решать не мне. И не ему. Что будет дальше - решать НАМ. Нам обоим. Потому что поодиночке мы оба ничего не решаем уже очень давно. Потому что нельзя разделять единое целое.       Потому что можно отодвигать мечту, как это делал он - но нельзя обманывать надежду, как это делала я сама.       Потому что убивая его любовь - я убивала и свою.       Я, Кейт Беккет, детектив двенадцатого участка. Та, что когда-то умерла. В тот день, когда умерла моя мать.       Я, Кейт Беккет, в день, когда пришла к нему домой, вымокнув под проливным дождем - воскресла.       А раз воскресла - значит, надо жить. Не существовать, а жить. А с чего стоит начинать жить? Конечно, с чашки горячего кофе.       Точнее, с двух чашек.       Спи, Рик. Неважно, что это я вчера висела на волоске от смерти - я все равно знаю, что тебе было тяжелей. Я бы просто ушла безвозвратно - а тебе пришлось бы с этим жить.       Спи, мой хороший. Я столько лет шла к тебе...я не монашка, у меня были мужчины. Одних я любила, с другими встречалась - но я шла к тебе. Правда, поняла я это только вчера. Там, на крыше. Даже не сама поняла - кто-то сверху, с небес, помог мне понять. Здорово так помог, между прочим. Вбил в меня желание жить так, что даже шишка, наверно, осталась.       Спи, мой родной. Я уволилась, и спешить нам теперь некуда. Я умею варить кофе так, чтобы не шуметь. А все остальное пусть подождет - Кейт Беккет не единственный полицейский в Нью-Йорке, в конце-то концов. Пусть подождут. И преступники, и маньяки, и долбаный-чтоб-его-шваркнуло-чертов-Брэкен, и Эспо с Райаном, всегда готовые подставить дружеские плечи, пусть весь Нью-Йорк подождет. Пусть все-все-все подождут. Я занята.       Я готовлю утренний "латте" для любимого мужчины.       Кстати, сама не знаю, почему, но я всегда была уверена, что мне очень пойдет твоя рубашка...и почему-то твердо уверена, что, надетая на мое обнаженное тело, она и тебе очень понравится.       Но вообще-то...хм...этим утром долго оставаться одетой я не намерена, Касл, учти...       А знаете, что такое любовь?       Я знаю, и могу вам.. Хотя нет. Кофе готов, так что извините. Как-нибудь потом расскажу. И вообще - попробуйте сами узнать. Это так здорово. А я, пожалуй, пойду, иначе он проснется и с перепугу сочтет, что все, что было ночью, ему лишь приснилось. Не дай Бог, еще в слезы бросится... Но вообще-то, скажу вам честно: когда у Касла глаза на мокром месте - он становится безумно милым. Мой слишком взрослый ребенок - и слишком мудрый мужчина.       Все, мне пора.

- Сварила кофе... - Так это был не сон? - Нет. Ты - не спал.