Триумфатор

«Не важно, верю ли я ему, говорит ли он правду или лжет, Мне тягостно думать об этом, терзаться предчувствиями. Страх предательства, страх слабости — ни одного терзания больше… Больше нет страданий, слез, тоски… Нет никаких потерь и мучений. Не надо бежать от боли. Если бы эта ночь длилась вечно… этот момент… Прошлое, будущее — все здесь, в настоящем… Это все, чего я хочу». Изуми Такуто

      Мерное пиканье приборов. Два контрастных пятна режут мне взгляд: твое мертвенно-бледное лицо и ярко-алый букет роз в вазе на прикроватной тумбе. Говорят, ты любишь розы. Я этого не знаю. Я вообще почти ничего не знаю о тебе. Кроме того, что ты любишь меня. И сейчас я отчетливо понимаю, как этого мало для… всего. Для нас с тобой.       Ты лежишь — такой живой и в то же время неподвижный, словно труп. Почти труп. Говорят, это будет чудо, если ты придешь в себя. А я опять ничего не знаю. Коджи… ты умираешь?       Голова перебинтована, а лицо не тронуто ни единой царапиной. Странно. Почти необъяснимо. Из повреждений — лишь перелом ноги. Почему ты не приходишь в себя? Говорят… А что им еще остается? Всем им, кто не понимает тебя, не понимает ничего… Они беспомощны, как и я. Они могут только говорить. А у меня… Ни единого слова для тебя. Лишь сокрушительное чувство вины…       Я должен был сказать тебе тогда о своем отъезде. Чего я испугался, когда впопыхах сочинял ту злосчастную записку? Глядел на тебя спящего, не желал будить, боялся нового неминуемого скандала, твоих признаний, требований, давления… С тобой так сложно, Коджи!       Я и представить себе не мог, что расплата за минутный приступ трусости окажется такой высокой…       Сейчас ты непривычно беззащитный и… юный. Ты, всегда излучавший силу и уверенность… на голову выше всех остальных… мерящий окружающих холодным, высокомерным взглядом. Словно молодой король или прекрасный и спесивый бог… Ты всегда выглядел старше своих лет, и только теперь я осознаю, что мы ведь ровесники. Ты даже младше меня на четыре месяца. Если ты умрешь…       Мне слишком больно смотреть на тебя. И… слишком страшно. Я цепляюсь взглядом за яркий букет, как утопающий за спасательный круг.       В палате, кроме нас с тобой, никого. Сэрика и Шибуйя остались в коридоре. А дверь я запер изнутри. Так надо.       Пора найти слова. Преодолеть свой страх. — У тебя есть семья, — начинаю я, бездумно поглаживая лепестки роз. — Я даже не спрашивал об этом. Я ничего не знаю о тебе.       Неожиданная встреча с Нанджо Хиросе меня подкосила. Но не заставила изменить своих планов, скорее, наоборот — помогла. Помогла выпустить из рук ошметки и так едва живой, как ты сам, надежды на чудо. Я давно уже не ребенок…       Слова наконец приходят. Из ниоткуда, как будто извне. Но они — те самые. Что давно бьются в моем мозгу тревожным, настойчивым, несмолкаемым звоном. Они призваны озвучить правду — простую и неумолимую. — Я уезжаю в Италию, — выдергиваю один цветок из букета и с силой сжимаю в руке, царапая ладони шипами, ломая соцветие.       Разговариваю ли я с тобой или самим с собой? Слышишь ли ты меня? Вдвоем ли мы еще в этом больничном склепе, или я обманываю себя бессмысленной надеждой? Приборы показывают биение твоего сердца, давление, пульс, но значит ли это, что ты жив?       Повинуясь неожиданному порыву, поворачиваюсь и осыпаю тебя нежными лепестками. Они мягко ложатся, будто алыми каплями, на бледное лицо, светлые волосы, белоснежную кожу, подчеркивая твою безжизненность. Прах к праху… — Я больше не вернусь… Если хочешь умереть — просто возьми и сделай это! — ярость накатывает так внезапно, что я начинаю задыхаться. — Только сделай, когда меня не будет здесь. Я видел достаточно смертей! Когда ты умрешь, я похороню тебя так же, как и маленького Коджи*… Я подобрал вас обоих, — голос вдруг изменяет мне, и теперь я почти шепчу: — И я так же забуду вас!       Отчаянье охватывает всего меня, душит губительной черной петлей безысходности. Мне так больно, что не разобрать — физически я это чувствую или только душевно. Кажется, что болит каждая частица во мне, каждая молекула… и от этого я почти не помню себя. Почему? Как? Раз за разом ты ломаешь меня. Когда ты успел стать для меня проклятьем?!       Странная мысль — дикая, шальная — овладевает мной. И, повинуясь ей, побелевшие от напряжения пальцы начинают высвобождать пуговицы из петлиц черного школьного пиджака. Сажусь на твою кровать. И одним движением распахиваю школьную рубашку на себе — сразу от горла до пояса. — Давай, возьми меня! В последний раз, — я хватаю твою безвольную руку и прижимаю к своей обнажившейся груди. Холод твоей кожи почти обжигает меня. — Каждую ночь мне снится, как ты берешь меня силой. Будто наяву. Я чувствую жар твоего тела. Чувствую твой запах, смешанный с ароматом женских духов. Твое дыхание касается моего уха, когда ты шепчешь, что любишь… Ты… продолжаешь насиловать меня!       Меня уже всего колотит — я больше не владею собой. — И теперь ты бросаешь меня с такими воспоминаниями?! Ты так собираешься сделать меня счастливым? А как насчет слов: «Я не могу жить без тебя»? Неужели любить кого-то — значит удовлетворять лишь собственные желания?! Ты лжец…       На глаза наворачиваются злые слезы. Вот оно — настоящее. То, что разрывает изнутри: я чувствую себя обманутым, преданным. Сначала родители — они тоже бросили меня, оставили совсем одного, хотя обещали всегда быть рядом. Теперь ты… И боль, что в тот раз, что в этот — не меньше. Та самая. Поедающая меня живьем.       Я не должен чувствовать вину за произошедшее, ведь это ты, Коджи, ты сам виноват в том, что случилось. Виноват передо мной. Мне нет нужды терзаться — наконец я это понял. Все, что я могу — снова закрыть дверь в свое прошлое и никогда к нему не возвращаться. Не возвращаться — к тебе…       Отвернувшись, встаю с кровати — я твердо решил разорвать этот порочный круг… И вдруг ощущаю хватку на своем запястье. Не в силах поверить в происходящее, оборачиваюсь: твои глаза открыты, и из них текут слезы… Ты пришел в себя! — Это неправда, — говоришь ты отчетливо, приподнимаясь с кровати. Смотришь на меня так, как умеешь лишь ты один, и пытаешься притянуть ближе. — Я не лгал, — все повторяешь ты. — Изуми, не уезжай!       Слезы катятся по твоему лицу все сильнее, и я, к своему стыду, чувствую, что тоже плачу: от боли, неверия в происходящее и облегчения — ты жив! — Коджи… ***       Знакомый звук будильника резко будит меня. Подскакиваю на кровати в поту, с бешено колотящимся сердцем и оглушающим шумом в ушах, будто только что пробежал целый кросс. Из груди вырывается то ли стон, то ли плач.       Опять этот сон. Он повторяется уже одиннадцать лет. Настолько явный, что первые года два я просыпался, надеясь, что все так и случилось. Потом перестал себя обманывать. И даже во сне научился вспоминать, что все не так.       Без надежды стало совсем тоскливо. Но и спокойно тоже. И даже почти легко. Я похоронил свое прошлое. Похоронил в своем сердце Коджи. Он ведь все равно, что мертв. Я отпустил его. Почти совсем. Вот только простить за все обещанное, но не выполненное — не получилось.       Со временем сон тревожил меня все реже. Я надеялся, что однажды он перестанет являться вовсе. Но в последний год почему-то снова вернулся и теперь снится даже чаще обычного.       Я вижу его, даже когда обнимаю спящую рядом Каяо. Но, продолжая хранить свою тайну, я вру, что мне снятся родители. Так проще. Она понимает и жалеет меня. Я такой трус… Не уверен, что она смогла бы принять правду.       Я не дурак и понимаю, что причина вновь вернувшегося сновидения в моем намерении жениться. Нынешний я, взрослый и успешный, глубоко внутри борется с прежним мной. С тем наивным парнем, что готов был с риском для репутации и даже карьеры отдать свое сердце недостойному, и предсказуемо обманулся. С тем Изуми, что оплакивает своего… кого? Я так и не успел понять, кто он мне… Больше, чем друг, да и не друг вовсе. Но едва ли любовник. Влюбленный, мечтавший стать мне возлюбленным… Безжалостный преследователь, однажды добившийся своего. Тот, кому хотелось отдаться, несмотря ни на что. Тот, что клялся любить до конца жизни, и предал…       Произносить же имя слишком больно. Слишком… неправильно. Словно сорвать с себя всю одежду в разгар решающего матча на переполненном Сан-Сиро…       Но я все еще помню его лицо — очень четко, до последней черточки, хотя у меня нет его фотографий. И еще — глубокий, низкий голос, достающий до самого дна души, обещающий неземное наслаждение, овладевающий волей и подчиняющий себе… Память сердца надежней любых материальных напоминаний.       Снова резкий, но на сей раз мелодичный звук — звонок от Каяо. Беспокоится, чтобы я не проспал. Я невольно улыбаюсь, слушая ее нежный голосок.       Впереди насыщенный и важный вечер. ***       Мы, опоздавшие и слегка нетрезвые, вваливаемся веселой, галдящей толпой в шикарную квартиру-студию Сэрики. Если точнее, квартира принадлежит ее бойфренду Лучано Скорсезе, но он отдал ее моей сестре в полное распоряжение. Некоторые утверждают, что это верный признак серьезных намерений, но Сэрика лишь скептически пожимает плечами. Три года отношений почему-то до сих пор не убедили ее в крепости их союза.       Сама хозяйка, необыкновенно хорошенькая в жемчужно-голубом платье, видимо, заоблачно дорогого бренда, встречает нас слегка сердито и суетливо, успевая между приветствиями и поцелуями выговаривать мне за опоздание.       Я лишь виновато пожимаю плечами и пытаюсь объяснить сквозь шум одновременно говорящих и смеющихся полусотни гостей, что если б не железные рука и воля Кай, мы бы вообще вряд ли сюда добрались с предыдущей вечеринки.       Каяо, божественно прекрасная в своем длинном серебристом платье, тем временем широко улыбается и целуется с Сэрикой, принимая от нее поздравления. И ничуть не смущается, когда моя сестра расстраивается, замечая на ее пальце кольцо — золотое с брильянтом в 10 карат и россыпью сапфиров вокруг.       Мы выбирали его с Сэрикой вместе, и она придумала целую церемонию нашего с Кай обручения во время вечеринки. Теперь же об этом можно забыть. — Прости, дорогая, — беззаботно улыбается Каяо, — но ребята так разошлись, что иного способа напомнить о собственном торжестве я не придумала. Пришлось импровизировать. Зато удалось сразу привезти за собой всю команду. — Если б я знала, что мой сценарий не пригодится, я бы тогда потратила больше времени на поиск подходящего подарка, — холодно, почти официально заявляет Сэрика, вручая нам по бокалу и салютуя: — Мои поздравления.       Я до сих пор не знаю, почему они не любят друг друга. Конечно, обе не показывают при мне вида, да и вообще большинство считает их близкими подругами. Обе японки, почти ровесницы. К тому же Кай, познакомившись со мной, начала активно помогать Сэрике в карьере, и сестра многим ей обязана — она сама мне признавалась.       Но я достаточно изучил обеих, чтобы понять: Сэрика и Каяо не дружат. Лишь делают вид, вероятно, по большей части ради меня.       И в такие моменты, как сейчас, это особенно ясно видно. К счастью, они никогда не ссорятся…       Нет ничего проще завести вечеринку, если гости уже навеселе, и их уже ждут шампанское, закуски и зажигательная музыка в исполнении самого модного миланского ди-джея.       Каяо на правах виновницы торжества собрала вокруг себя и развлекает светской беседой самых высоких гостей, среди которых и наш главный тренер. В ее компании строгие функционеры клуба расцветают и превращаются в галантных кавалеров и завзятых острословов. А Кай явно наслаждается общением со столь значимыми персонами.       Я не спешу к ним подходить. Невольно схваченные обрывки разговора с предыдущей вечеринки уже подпортили мне настроение. Речь шла о последних не очень удачных сезонах и сложном финансовом положении клуба. Выводы денежных мешков были очевидны и предсказуемы: молодые и более дешевые игроки могут переломить ситуацию. А контракты с высокооплачиваемыми возрастными игроками нуждаются в пересмотре.       Из этого следовал элементарный вывод, что мне в свои двадцать девять на продление контракта надеяться нечего. Я чувствую себя полным сил и способным играть с той же результативностью еще с десяток лет. Но кого это волнует, когда на карту поставлен престиж известнейшего клуба. Мне пора бы задуматься о завершении карьеры, но я не представляю своей жизни без футбола! Даже с Каяо…       Так что сейчас у меня нет особого желания присоединяться к великосветской беседе. Обойдутся без меня.       Мои товарищи по команде, как и я, предпочитают сторониться важных шишек и разбились на несколько кружков по интересам. Кристиано, Луиджи и Паоло, видимо, решили, что танцпол для них тесноват, сдвинули диваны, расширив пространство, и теперь вовсю отрываются под зажигательные ритмы. Благо верхний свет давно приглушен, и вся квартира расцвечена серебристым мерцанием дискотечного шара.       Томас и Алессандро на спор с барменом выдумывают и смешивают новые коктейли. Остальные бурно обсуждают сегодняшнюю победу. Пожалуй, эта компания мне ближе других. Я уже делаю пару шагов, чтобы к ней присоединиться, но тут замечаю, что бойфренд моей сестры, Лучано, несмотря на окружившую его веселую компанию подружек Каяо, то и дело кидает сердитые взгляды на Сэрику. Она уже довольно давно уединилась от всех на балконе и общается с кем-то по телефону. Надеюсь, до скандала не дойдет. У сестры спокойный характер, но даже она иногда жалуется на несдержанный темперамент своего друга.       Пожалуй, следует предупредить ее. Я захожу на балкон как раз в тот момент, когда сестра кладет трубку. — Все в порядке, Сэрика?       Она удивленно глядит на меня. — Это я должна у тебя спросить, Такуто. Это же ваша вечеринка — твоя и Каяо.       Я качаю головой, всматриваясь в немного расстроенное лицо сестры: она совсем не умеет притворяться. — Все просто превосходно, Сэрика. Но я говорю не об этом. Скажи… у тебя все в порядке с Лучано?       Она пожимает плечами, немного принужденно улыбаясь: — Конечно. Просто он ужасно ревнив и иногда не может себя контролировать… Не хмурься, Такуто! Это пустяки! Все хорошо. Скажи лучше, как тебе вечеринка? Этот ди-джей крут, правда же? А как тебе интерьер? Это стиль восьмидесятых — тебе нравится? Дизайнер меня чуть не разорил…       Я хмурюсь и решительно прерываю ее бессвязную болтовню: — Сэрика, могу я спросить?       Я никогда раньше не вмешивался в личную жизнь сестры. Но мне все меньше нравится ее странное поведение, секреты — здесь, сейчас, на вечеринке в честь моей помолвки, тайные телефонные переговоры и ее напряженные отношения с Лучано. Нет, я уверен, что Сэрика не опустится до измены. И все же она что-то скрывает — это очевидно. — С кем ты сейчас разговаривала по телефону?       Сестра резко замолкает. Я вижу: она явно не хочет отвечать на этот вопрос и неосознанно отворачивается, прикусывая губу. Молчит, колеблется. Потом все-таки решается и пристально взглядывает мне в глаза. А я, услышав ее ответ, невольно бледнею и покрываюсь испариной: — С Шибуйей.