Сказка Темного Леса

1 В Темном Лесу никогда не бывает по-настоящему темно. Переливаются призрачным светом его ручьи с зеленой и фиолетовой водой, рождая искры в глазах причудливых существ, приходящих на водопой, и россыпь бриллиантов на чешуе идущих косяком рыб. Мерцает туман над бездонными топями, в которые заманивают неосторожных дивные песни бледного Саары. Едва заметными серебристыми штрихами обозначены контуры каждого листа на древних деревьях, высоко вознесших кроны. Их ветви сплетаются в необозримой выси, образуя купол, красотой не уступающий звездному небу, которого в Лесу не видно никогда. В Темном Лесу никогда не бывает полной тишины. Заросли черной, серебристой и лиловой травы, обнимающие древесные корни, полнятся стрекотом и шорохами. Высоко разносятся переливчатые трели странных птиц, вплетаясь в неумолчный шелест листвы. Хрустнет ветка под мягкой когтистой лапой, плеснет в озере русалочий хвост, прервав на мгновение звонкое пение лягушек в черных прибрежных камышах, заведут свою песню-перекличку свистуны — каждый звук в лесу имеет свой смысл, и умеющий слушать поймет его. Ещё больше Лес расскажет тому, кто сумеет прочесть его запахи: терпкий запах сырости и прелой листвы, дурманящий — бледных хищных цветов, сладковатый — густого мха и грибов-черношляпников. Пряный запах страха можно учуять в цепочке примявших тропу торопливых следов, тонкий солоноватый запах тайного логова, неразличимого в густой поросли, укажет путь. Запах крови и смерти — сильнее всех, он отталкивает и влечет одновременно, а потом медленно ускользает, оставляя лишь шлейф запаха воспоминаний. Лес — вне мира и времени и в то же время в самом их центре. Лес не меняется, он был и будет всегда. От него кругами расходятся все миры, в снах и сказках сохраняя память об изначальной точке, о том, с чего все они начались. Лес любопытен. Он заглядывает в разные вселенные, прорастая там то могучим деревом, то "ведьминым кругом" поганок, пролетая диковинной яркой бабочкой или незаметно пробегая лесным мышонком. Лесу нравится смотреть на людей. Они как листья на его бесчисленных ветвях — похожие и в то же время разные, постоянно меняющиеся, быстро облетающие под осенним ветром смерти и появляющиеся вновь. Он манит их, затягивает в себя, паутиной миражей проникает в их мысли и сны, играет с ними, как с блестящими камушками на дне реки или слепыми лисятами меж корней старого ясеня. Лишь немногим людям готов он открыть путь в свое темное сердце, где кроется его истинная мощь. Отмеченные Лесом не находят покоя, пока не придут к нему и не станут его частью, не получат в ответ толику темного волшебства, меняющего самую их суть. Это скрашивает его вечное одиночество. Слепой лежал на куче палых листьев, заложив руки за голову. За долгие годы Лес врос в него настолько, что Слепой угадывал его настроение по малейшему колыханию веток, не всегда умея разграничить его и свои чувства. Сегодня Лес хотел вспоминать. И Слепой вновь вернулся мыслями к Серому Дому, самому необычному месту в мириадах расходящихся кругов, пронизывавшему их, обладавшему собственным сумрачным разумом, сродни разуму Темного Леса. Дом рос и менялся, его коридоры сплелись с извилистыми тропинками Изнанки, упо которыми могли пройти полюбившиеся Лесу обитатели Дома. Путь не был простым. Лес притягивал к себе не только то, что хотел сам. Много мусора из разных кругов осело на его границе, так плотно, что практически невозможно было попасть в него, минуя Изнанку, собранную из кусочков разных миров, тщетно пытавшихся попасть в Лес и ненавидящих тех, кому это удавалось. Слепой знал, как ему повезло — Лес сам нашел его, привел внутрь себя, и Изнанка после этого была уже не страшна. Знал он и другое — сколько Прыгунов заблудилось и погибло там, так и не дойдя до цели. И даже среди тех, кто выжил, были такие, у кого пережитый ужас навсегда отбил желание искать призрачную границу миров. Слепой думал о Сфинксе. Воспоминания растревожили так до конца и не зажившую рану, заставив кулаки сжаться, а глаза наполниться солоноватой влагой. Ближайшая ветка, спружинив, мягко погладила его по волосам. Лес зашелестел и заплакал, сбрасывая с хрустальным звоном дождевые капли, пока промокший оборотень не вскочил, отряхиваясь. Маленькая, худая фигурка текуче менялась, суставы гнулись мягкой глиной, под серой шерстью исчезли рваные джинсы и грязно-белая футболка. Прошло несколько мгновений, и огромный серый зверь помчался по одному ему заметному следу. Охота — лучший способ избавиться от горьких мыслей. Позже, когда взошла луна, огромная и среброщекая, оборотень взобрался на холм, освещенный её светом. Горло его завибрировало, рождая звуки, в которых смешались звериная радость жизни и человеческая тоска по несбывшемуся. Лесные волки далеко у подножия вторили ему, не смея приблизиться. Хозяин Леса всегда один. Пообщавшись с луной, он сбежал с холма и порысил по незаметной тропинке. В почтительном отдалении за ним следовала стая. Лес, вновь сомкнувший над оборотнем своды крон, молчал. Он всегда был доволен, укрывая своих Детей надежным покровом. Но сегодня беспокойство и тоска оборотня передались и ему. Темный Лес напряженно вслушивался в расходящиеся круги миров, улавливая даже самую слабую рябь чего-то необычного. Он искал новое развлечение, нового компаньона, он искал того, с кем его любимое Дитя не будет выть от одиночества. Кого-то, кто был бы на него похож. 2 В Лесу росло множество дубов, но был среди них один особенный. Его крона всегда была полна птичьего гама, ветки гнулись под тяжестью гнезд, по стволу от дупла к дуплу и между мощных узловатых корней сновали юркие зверушки. Дуб не любил только крупных хищников, все остальные могли найти защиту под его сенью. Все звери и птицы Леса знали это. И ещё они знали, что в самом средоточии ветвей живет дух Дуба. Людям он не показывается. Редко кому удавалось расслышать где-то вдали слабые звуки его флейты. Те, кто их слышал, думали тогда, что слышат самого Хозяина Леса. Но Хозяин Леса был здесь лишь гостем, единственным из хищников, кто мог приблизиться к могучему дереву без страха разгневать духа Дуба. Волчья свита осталась далеко позади. Слепой карабкался по ветвям, насвистывая, чтобы предупредить о своем приходе. Он устроился в развилке ветвей и прислушался. Флейта, казалось, звучала в самом центре необъятного ствола. Потом из дупла показалась лохматая голова. — Ты по делу? — поинтересовался Горбач. — Или просто музыку решил послушать? — Музыку, — улыбнулся Слепой. Улыбка — это то, чему он научился от Леса. Он не мог, как все люди, передавать радость глазами, вместо этого выражая ее расслабленным лицом, движениями, всем телом. — И узнать, как ты. Никаких проблем? — Да нет вроде, — Горбач высунулся по пояс, облокотившись о край дупла. — Птенцы все вылупились вовремя, никто не падал и не терялся. У маленькой белочки три чудных детеныша родилось. Некрасивое лицо Горбача преобразилось: о своих любимцах он говорил с неподдельной нежностью. — А с людьми? Городские не беспокоят? — С людьми? — Горбач недоуменно моргнул, будто не сразу вспомнив, кто это такие. — Нет, сюда они не добираются. Самая чаща же. — Хорошо, — кивнул Слепой. Корявые ветви держали его, как мягкое кресло. Горбач вновь скрылся в дупле, откуда вскоре полились тихие звуки флейты. Под них можно было предаться своим мыслям или не думать ни о чем вовсе. Слепой расслабился и прикрыл глаза. Позднее на берегу ручья, петляющего меж зарослей фиолетовой травы, он встретился с Лордом. В светлые локоны Лорда, словно светящиеся в полутьме, был вплетен плющ. Его рубашку и штаны плотным узором покрывали цветы и листья, то ли вышитые, то ли действительно выросшие там. Лорд и Рыжая жили на опушке, которую со всех сторон обнимал Лес, в маленьком домике с синей крышей и резными наличниками, тонущем в высокой траве. Иногда Лорд наведывался в Чернолес, сыграть партию-другую в покер, а заодно и послушать городские сплетни. — В закусочной на берегу по вечерам собирается компания. Не в первый раз их замечаю. Сначала думал, обычные пьянчуги, сидящие без работы, в Клоповнике полно таких. Но эти злее — и предприимчивее. Простые кражи у горожан их уже не устраивают. На Лес стали поглядывать, — Лорд внимательно рассматривал отворот рукава — растущие там ромашки подвяли. Городской воздух был им вреден, а он как раз вернулся оттуда. После небольшой паузы Лорд добавил тише: — Больно уж на Серолицых похожи. Обоим сразу вспомнилось, что пришлось вынести от Серолицых Рыжей. — Те давно уже мертвы, — помолчав, произнес Слепой. Лягушек не было слышно, и он отступил от воды, чтобы невзначай не замочить ноги. — Знаю. Но все равно как-то не по себе. Лорд закурил, вернул пачку Слепому, и они на какое-то время замолчали. Оба знали, что такое Изнанка, и знали, что за ней стоит присматривать. — Вряд ли они представляют серьезную опасность, — сказал наконец Слепой. — Лес их просто не пустит. Лорд кивнул, но несколько неуверенно. — Так-то оно так, — в голосе его слышалось беспокойство, — но настроены они весьма решительно. Небылицы всякие рассказывают про зарытые здесь сокровища и про нечисть, вредящую простым людям. — Ты бы сам поосторожней, — Хозяин Леса покачал головой. — В Лес они вряд ли сунутся, а вот кого-то из Леса прихватить… Раз у них такие мыслишки. — Я им не по зубам, — фыркнул Лорд. — Подавятся. Слепой ничего не ответил, но молчание его было так выразительно, что Лорд нехотя добавил: — На рожон лезть не буду. Толстого попрошу за ними присмотреть, он у горожан подозрений не вызывает. Толстый давно вырос, как и другие бывшие Неразумные, и неплохо устроился в Чернолесе, занимаясь мелкой торговлей. Слепой не навещал их, он вообще старался не покидать Лес, но от Лорда знал об их жизни. Это очень помогало в минуты душевного упадка и бесконечных изматывающих мысленных споров с тем, кто давно и навсегда ушел. Никакой жизни не было бы у них в Наружности, там они вовсе не считались бы людьми, а значит, он все сделал правильно. Расставшись с Лордом, Слепой шел, утопая по пояс в высокой шуршащей траве. В просветах между деревьями наливалось голубизной небо. В Лесу Слепой мог видеть. Он не раз задавался вопросом, действительно ли видит все таким, какое оно есть на самом деле, или же эта способность сродни дару видеть чужие сны, и он видит Лес таким, каким тот хочет казаться. Правда, вопрос этот был из разряда тех, что задаются от нечего делать и ответ на которые не особенно важен. Важно было то, что здесь он мог видеть. Он был созданием Леса и в его пределах мог практически все — как и те, кто последовал сюда за ним. Инстинкт вожака требовал приглядывать за ними, и теперь он возвращался в свою нору, убедившись, что у них все в порядке. Небо над головой прочертила алая искра. Взмахи огромных крыльев с такой высоты — тоньше комариного писка, но Слепой услышал приветствие Алого Дракона. Подойдя к логову, оборотень принюхался. Чуткий нос различил чужеродную ноту в гамме привычных запахов сырой земли, старых обгрызенных костей и линялой шерсти. В логове кто-то был, кто-то младше и слабее, чем он. В запахе не чувствовалось угрозы. Слепой нырнул в нору и увидел испуганного волчонка, путающегося в четырех лапах, как оборотень, впервые сменивший шкуру. Волчонок вскочил, явно желая убежать, с размаху наткнулся на Слепого, и от этого толчка в голове точно взорвался фонтан чужих воспоминаний и незнакомых ощущений. Подготовиться к этому Слепой не успел — равно как и понять, что такой же поток, хлынувший из его сознания, затопил корчащегося рядом мальчишку, точную его копию, только младше. Он не мог бы ему помочь, если бы даже знал об этом. Из последних сил он пытался удержаться в сознании, удержать свое Я. И ему это удавалось до тех пор, пока его память не смыло окончательно. 3 Слепой лежал легкий и бездумный. Воспоминания, свои и чужие — и он не помнил, какие из них — его, роились рядом, как выгнанные из улья пчелы, и он знал, что придется впустить их и постараться не сойти при этом с ума. Глубоко вдохнув, он открыл им свой разум. Ты не помнишь своего раннего детства. Возможно, ты сознательно не хочешь помнить ничего до того момента, как твой отец взял тебя за руку, до перехода из пустоты и абсолютного холода в тепло и любовь. Ты растешь, окруженный его заботой, тебя не смущает, что ты приемный, ведь это не смущает и его. Ты растешь, и твой отец становится твоим лучшим другом, вы обсуждаете книги и вместе слушаете музыку, гуляете и играете с собакой. В его маленькой квартирке для тебя — весь мир, и твое счастье раздвигает стены. Шелест ковра под ногами сменяется шуршанием палых листьев, в уютный в своей неподвижности комнатный воздух проникают струйки незнакомых ароматов. Они манят тебя, и ты делаешь шаг, а потом ещё один. А потом отец зовет тебя из кухни, и все исчезает. И ты идешь помогать ему готовить ужин — ведь у вас два глаза и две руки на двоих, вам все удобнее делать вместе, — но все пытаешься понять, что же это было. Ты прислушиваешься к отцу — знает ли он? Он любит говорить загадками, недаром друзья называют его Сфинксом, и вскоре тебе уже начинает казаться, что все так и есть, что его дом и должен быть таким же загадочным местом, как он сам, и тебе нечего бояться, ведь тебя любят. Наверное, он и сам ходит туда, ведь исчезает же он иногда, возвращаясь с маленькой длинноволосой женщиной, которую называет женой. Ты никогда не зовешь её мамой, она остается у вас совсем ненадолго, но теперь ты вспоминаешь её запах, и понимаешь, что не ошибся — она Оттуда. И в следующий раз, когда шуршащий Лес выступает из стен, ты идешь дальше. С твоим телом происходят странные метаморфозы, но они тебя не пугают. Это даже интересно — пытаться угадать, сколько ног у тебя окажется в следующий момент, будешь ли ты голым или покроешься целиком шерстью. Ты тычешься любопытным чутким носом в каждое деревце и раскапываешь норы. Ты слушаешь ветер и пытаешься поймать бабочку, и незаметно оказываешься глубоко в чаще. Ты заблудился, но пока не испуган. По своему запаху ты хочешь вернуться обратно, но ты неопытен, а след запутан. Устав плутать, ты находишь большую нору, которая пахнет тобой, хотя ты раньше здесь не был. Свой запах успокаивает. Но поспать не удается — возвращается хозяин. Он огромен, и огромна исходящая от него сила; ты пугаешься и, путаясь в неподдающихся подсчету лапах, пытаешься бежать. Но мощный неосязаемый поток настигает тебя, сбивает с ног, вытряхивает из только что обретенной шкуры, и ты корчишься и воешь, бьешь ногами в земляные стены, руками закрываешь голову, пытаясь защититься от врывающихся в нее воспоминаний о жизни в Сером Доме, в котором ты никогда не был, и любви к мальчику, которого ты называешь отцом. Тот, второй, твоя бОльшая и старшая копия, корчится рядом, но ты этого уже не чувствуешь. Однажды, в весеннее половодье, вода в лесной речке поднялась так высоко, что нашла себе новый путь и побежала по нему так стремительно, что оборотень проснулся, уже захлебываясь в затопленной норе. Он навсегда запомнил ощущение проникающей внутрь горькой воды и немыслимую тяжесть в теле. Ему тогда удалось выплыть, приняв человеческий облик, хотя воды он наглотался изрядно. Так же он барахтался и сейчас, выплывая из бездны воспоминаний. Он вспоминал интернат для слепых детей, откуда его, совсем малыша, за руку уводил Лось, обернувшийся вдруг Сфинксом, который бросил его и ушел в Наружность, а потом нашел его вновь, на другом круге, и привел в свой дом. Круг замкнулся, он наконец стал целым, двое соединились в одно. Удушливая тяжесть, сжимавшая его, отступила, возвращая понемногу ясность мысли. Сдублировались только детство и ранняя юность. То, что было дальше, принадлежало только старшему из них, наверное, поэтому, он продолжал воспринимать себя больше им, хотя уверенности в этом не было. Потому что даже эти воспоминания приобрели другой оттенок. Понемногу оформилась мысль — и Слепой порадовался, что способен ещё думать,— о том, что их вроде как было двое. Но, пошарив в норе, он никого не нашел. Он был один. 4 Ты, наконец, приходишь в себя. Вернее, к тебе возвращается восприятие внешнего мира. Ты чувствуешь воздух, который вдыхаешь — в нем запах гари и далекого жилья, землю, на которой лежишь, твердую и каменистую. Ты слышишь тарахтение проезжающего автомобиля и понимаешь, что ты на обочине дороги. Смутно вспоминаешь, что перед этим ты был в лесу. Попытка отмотать события еще немного назад не дает ничего. Перед тобой глухая стена. Как будто до этого момента тебя не было вовсе. Вместо ужаса и отчаяния ты испытываешь лишь недоумение. Ты твердо знаешь, что не мог появиться ниоткуда, знаешь, что у тебя было прошлое. Потеря памяти, возможно, от удара, когда… когда тебя вышвырнуло из леса? В любом случае, ты понимаешь, что сидеть на обочине незнакомой дороги в неизвестном тебе месте опасно, и ты встаешь, перебираешься через канаву и заросли колючих кустов и, прячась в их тени, идешь туда, откуда ветерок доносит запахи дыма и свежего хлеба. Ты знаешь, что не пойдешь к незнакомым людям с просьбой о помощи. Но, возможно, если побродить по городу, тебе удастся понять, кто ты и откуда. Идешь ты долго. Доходишь до развилки с автобусной остановкой и кафе. Денег у тебя нет, поэтому ты просто садишься у стены, вытянув уставшие ноги. Высунувшаяся из окна женщина, не заметив, окатывает тебя помоями. Спохватывается, ведет тебя внутрь, где дает чистую, пусть и сильно поношенную одежду и даже кое-какую еду. На её вопросы ты ответить не можешь, что её, как ни странно, не удивляет. Она только говорит со вздохом: — Давненько тут никого из ваших не было. — Из наших? — переспрашиваешь ты, хватаясь за шанс что-то узнать. Но женщина не может сообщить тебе много, только рассказывает, что давно, когда закусочную держала ещё её мать, здесь часто появлялись чужаки, не помнящие, кто они и откуда. На твой вопрос, куда же они шли дальше, женщина отвечает: — В Чернолес. — В лес? — изумляешься ты, ведь о нем как раз ты кое-что помнишь. Но она поправляет: — Соседний город так называется. Никчемный городишко, так я тебе скажу. С работой там негусто, думаю, долго они там не задерживались. А куда дальше шли, не знаю. Обратно не возвращались. Ты решаешь идти в город. Тебя привлекает название и те, другие, которые шли туда до тебя. Хозяйка кафе дает тебе в дорогу слегка зачерствевших лепешек и адрес на клочке бумаги: — Есть там один торговец, дела у него, вроде, шли неплохо. Может, найдет тебе какую-нибудь работенку. Прозвище торговца — Толстый. Ты находишь его дом по указаниям хозяйки кафе, но войти не решаешься. Обходишь, прячась в тени, касаешься стены дома кончиками пальцев, пытаясь понять, что за люди здесь живут. Собаки, почуяв тебя, начинают рычать, кто-то в доме, услышав их беспокойство, грозится выйти и прогнать чужака палкой. И ты уходишь. Прижимаешься к заборам, стараясь ступать неслышно. И только ускоряешь шаги, услышав вдали возглас: — Слепой? Это ты?! 5 — Я глазам своим не поверил. А он поднажал и исчез из вида. Я и решил, что обознался, — Толстый говорил громко, оживленно жестикулируя, как и подобает торговцу, привыкшему зазывать покупателей. Вопреки своей кличке, вырос он худощавым, невысоким, с крупной головой и руками. Неказистая внешность — единственное, что напоминало о его детстве до Изнанки. Он был умен, наблюдателен и говорлив. Они собрались в доме Лорда и Рыжей за большим столом, на который хозяйка выставила угощение. Взгляды Лорда, обращенные к ней, были такими же жаркими, как и раньше, несмотря на седину в огненной шевелюре. А в глазах Рыжей иногда мелькала грусть — время в Лесу для неё шло медленно, но не стояло на месте, как для Лорда, истинного сына Леса. Она помнила, что когда-нибудь они расстанутся. Слепой обшарил все окрестности в поисках волчонка, но не нашел никаких следов. Тогда он решил, что волчонок вернулся в Наружность, в дом Сфинкса — сам, так же, как и попал в Лес. Но воспоминания, что теперь жили в нем, не давали ему покоя. Слепой гадал, получил ли волчонок его память или лишился своей и остался совсем ни с чем. Если он ушел в Наружность, Слепому не нужно беспокоиться, там найдется, кому о нем позаботиться. Но Лес встревоженно молчал, и сомнения не отступали. Слепой отправился к Лорду, чтобы посоветоваться, и встретил там Толстого, изумленного и растерянного, с очень странным рассказом. — Вечером я пошел в закусочную у реки, — продолжал Толстый, — мы там с Лордом договорились встретиться. А там шум — как в разворошенном улье. И все в один голос твердят, что поймали оборотня из Темного Леса. Та компания, о которой я говорил, помните? Те, что вроде на Серолицых похожи. Я сразу подумал про того парня, что у моего дома ошивался. Так и не понял тогда, ты это был или нет, но похож до чертиков. И говорю, страсть как хочется на чудище этакое взглянуть, покажите, я денег за погляд дам. Но поздно уже было, уволокли его куда-то. Ну, я к Лорду, и мы вместе — к тебе. И если это не ты был, то кто тогда? Все трое выжидательно уставились на Слепого. Он молчал довольно долго. — Похоже, это все-таки был я, — произнес он наконец. — Но другой. Рассказал он о происшедшем очень коротко, но Лорд и Рыжая понимали его с полуслова. Толстый, если что и не понял, вопросов задавать не стал. — Думаю, Лес испугался, когда мы столкнулись и оба на время потеряли память, — добавил Слепой, — и вытолкнул его за свои границы. Боюсь, что он где-то на Изнанке. И скорее всего, в отличие от меня, не пришел в себя полностью. Он пока ещё не силен. — Табаки, — Лорд только покачал головой. — Когда он делал Сфинксу подарок, он не мог не знать, как тот им воспользуется. Неужели не предвидел, чем все кончится? Мы — Дети Леса, на любом круге мы будем стремиться сюда. — Может, и знал, — хмыкнула Рыжая. — Только нам о том сообщить забыл. — Все не так просто, — покачал головой Слепой. — Сфинкс — тоже Дитя Леса. Но на этом круге ему здесь уже не быть. Изнанка выбила из него желание попасть сюда. Он не смог сдержать вздоха. Остальные тактично промолчали. — А что ты будешь делать, — начал Лорд, — если этот Слепой захочет остаться в Лесу? — Буду рад, — просто ответил Хозяин Леса. *** — Вот он, — Рыжая осторожно высунулась из-за ограды старого особняка. Ориентиров для поиска у них не было никаких. Разве что смутные ощущения Слепого — на периферии сознания он чувствовал связь с тем, чьи воспоминания сейчас жили в его голове. Он и попросил Рыжую показать тот дом, где когда-то её держали Серолицые. Лорд, разумеется, отправился с ними. Толстый вернулся в лавку, пообещав собирать слухи и сообщать обо всем, что узнает. Впрочем, он всегда это делал. — Те, по крайней мере, тут жили. Через главное крыльцо можно попасть наверх, в подвал ведет лесенка сбоку. Не знаю, насколько вам это поможет. Эти-то могут быть совсем не здесь. — Надо с чего-то начинать, — Лорд хмуро оглядывал двор, заросший травой и крапивой. Слепой сидел на корточках рядом. — Он явно стоит с тех пор заброшенным. Уже подозрительно. — Тебе не обязательно идти с нами, — Слепой повернулся к Рыжей. Та в ответ только фыркнула. Лорд нахмурился, но промолчал. Внутри особняк выглядел таким же необитаемым. Потолки покрыла черная плесень, со стен свисали лоскутья отсыревших обоев, дощатый пол местами вспучился и походил на застывшее бурное море, от мебели осталась лишь пара сломанных стульев. Подвал оказался ещё более голым и пустым — только каменный пол и стены, и терявшиеся в темноте мощные дубовые балки. От кегельбана, который здесь когда-то был, не осталось и следа. — Здесь сто лет никого не было, — сказал Лорд. — Мы только зря теряем время. Слепой покачал головой: — Тут кто-то был совсем недавно. Двое остальных с удивлением на него уставились. — Мыши пищат. Не слышите? Их бы не было, если бы нечего было есть. Надо поискать. Они продолжили поиски и в маленькой кладовке под лестницей обнаружили привлекшие мышей хлебные крошки и обрывки веревок. Но людей там уже не было. 6 Все тело ноет от синяков, и после ночи на холодном полу подвала тебе становится еще хуже. Черствый кусок хлеба, который тебе дали на завтрак, проваливается в желудок, не насытив, а несколько глотков воды едва утоляют жажду. Уснуть ты, разумеется, так и не смог, но утром — наверное, это было утро — тебя все равно пинали ногами, поднимая. Ты не понимаешь, что им от тебя нужно, но молчишь. Когда ты вначале попытался говорить с ними, вышло только хуже — их было много и избивать свою жертву они умели. Теперь ты стараешься держаться как можно тише, чтобы усыпить их бдительность и попытаться сбежать. Но пока такой возможности они тебе не дают. Поневоле ты задаешься вопросом, за кого тебя принимают, если обмотали веревками, как коконом, и сторожат вдесятером, и что за тебя хотят получить. Потому что твои пленители что-то бурно обсуждают между собой, тыча в тебя пальцами и называя «хозяином Леса». А подняв утром и распутав тебе ноги, чтобы мог идти сам, тебя куда-то тащат на веревке. Когда ты падаешь, тебя продолжают тянуть волоком, и, кое-как поднявшись, ты перестаешь даже думать о побеге, сосредоточившись лишь на том, чтобы не споткнуться. Все свои силы и волю ты направляешь на то, чтобы переставлять ноги одну за другой, избегая ям и камней, поэтому не сразу осознаешь, что под ногами мягкая трава, а легкие наполняет свежий лесной воздух. Твои мучители останавливаются. В их гнусных голосах ты слышишь довольство. Но передышка длится недолго. Они пытаются выведать у тебя, где в Лесу хранятся сокровища. Ты не сказал бы им ничего, даже если бы знал, и они снова принимаются тебя бить. Ты уже не пытаешься сопротивляться, лишь стараешься прикрыть лицо и живот. Когда они наконец устают и отпускают тебя, ты валишься в траву, сжимаясь в комок. Боль так сильна, что ты еле сдерживаешь слезы, но проходит она невозможно быстро. Её будто забирают у тебя, она вытекает в землю под тобой и исчезает бесследно. На её место возвращаются воспоминания. Лес отдает тебе их, словно прокручивая пленку назад, показывая, кто ты и откуда пришел. Пока захватчики ищут тропинку и спорят, куда идти, ты обретаешь себя и Лес. Тебя поднимают и ведут дальше, но ты уже знаешь, что можешь быть сильным. Ты сможешь вырваться, нужно лишь выбрать подходящий момент. *** Горбач играл на флейте, Лес слушал. Вернее, Лес рождал музыку, а лесной дух переводил её в звуки. Лес впитывал их дрожащими ветвями и рождал новую мелодию. Это не имело конца и начала, и Горбач был счастлив. Он не покидал свой Дуб так долго, что самому себе казался вросшим в него столь же крепко, как Дуб врос корнями в землю. Он играл для себя, для птиц и зверей, селившихся в дуплах и у корней, для Детей Леса, подобных ему самому. Кольцо звуков охватывало весь его мир, а что было вне его, Горбача не интересовало. Он давно забыл про Наружность, неохотно вспоминал про Изнанку за пределами Леса. Люди, живущие там, его не волновали. Но сегодня впервые за много лет мелодия выходила неровной, напряженной, то и дело рвалась перетянутой струной. Лес беспокоился. Это вывело Горбача из его обычной блаженной апатии. Он отложил флейту и прислушался. Лес тревожно молчал. И сквозь эту тишину острый слух лесного духа различил топот ног, приминавших траву, и хруст ветвей, сквозь которые продирались тяжелые тела. В Лесу были люди — охотники из города, которым доступ сюда обычно был закрыт. Чары Леса надежно преграждали путь тем, кто мог нести с собой зло. Но Горбач не успел ни по-настоящему удивиться, ни испугаться. Причина погони стала ясна очень быстро — на поляну у Дуба выскочил мохнатый серый зверь. Он остановился в паре шагов от ствола, и стало видно, что это волчонок, довольно мелкий, изможденный, а возможно, и раненый. Зверь подволакивал лапу, бока ходили ходуном, из пасти вырывались хрипы. Он явно долго бежал. Лес за ним вскипел шумом и треском погони. — Слепой? — неуверенно спросил Горбач, хотя уже видел, что ошибся. Волчонок припал к земле. Между деревьев показались люди. Они бежали неуклюже, спотыкаясь о корни и оставляя на цепких кустах клочья одежды. Один из них заметил волчонка, и с криками «Вот он! Поймали!» они припустили быстрее, размахивая оружием и веревками. При виде Горбача, сидящего на ветке довольно высоко над землей, они замешкались и остановились в нескольких шагах от дерева. Горбач в свою очередь разглядывал странных типов с измазанными чем-то серым лицами, бегавших по Лесу в дорогой кожаной одежде и некогда белых рубашках, с длинными ножами и топорами. Один из них, очевидно, старший, шагнул вперед. — А нам повезло, парни, — заявил он, ухмыльнувшись. — Зверюга вывел нас прямо к цели. Похоже, это тот самый Дуб в сердце Леса, про который говаривал мой дед. Сокровища зарыты именно здесь. Тащите лопаты, рыть будем. — Ничего вы тут рыть не будете. Убирайтесь, — голос Горбача оставался спокойным, но в нем явственно звучала опасность. Предводитель охотников внимательно его оглядел и, не найдя при нем оружия, расслабился. — Ещё одна нечисть. Много вас тут поразвелось. Ну да ничего. С Хозяином Леса справились, и с тобой разберемся как нечего делать. А эту сухостоину срубим и выкорчуем. Горбач снова кинул взгляд на волчонка, забившегося между могучих корней. Бежать с поляны он уже не мог, Серолицые взяли её в кольцо. Отчаяние, похоже, лишило его последних сил. Он не смог удержаться в обличьи волка и, скрученный судорогой, упал на землю человеком, грязным и измученным. То, что Серолицые ошиблись, приняв его за Слепого, было ясно. Оборотень был слишком юн. Вот теперь Горбач испугался — пока не за себя, он не верил, что охотники смогут причинить вред многовековому Лесному патриарху, но за волчонка, слишком беспомощного сейчас, чтобы хотя бы залезть на дерево, было боязно. — Здесь нет никаких сокровищ, — сказал он. — Вы только зря теряете время. — Неумело врешь, нечисть, — осклабился предводитель. — Мой дед небылиц не выдумывал. И вообще, наши это сокровища, у наших предков украденные. Так что сам убирайся, а мы свое возьмем. — У ваших предков? — Лицо Горбача было непроницаемо. — А то, — Серолицый приосанился. — Общество «За возвращение в Лес» существует уже не одно поколение. Наши предки некогда здесь жили. Вот, видишь эти знаки? — Он указал на свое размалеванное лицо. — Это наши родовые символы. Мы от эльфов происходим. А потом развелась здесь всяческая нечисть, вроде тебя и вон этого, — он снова кивнул на мальчика-похожего-на-Слепого, — и выжила их, а все богатства себе забрала. А мы и войти сюда не могли. Так что мы не на чужое заримся, а справедливость восстанавливаем. — Как же вы войти сюда не могли, если вот они вы? — Так этот вон провел. Я так и знал, что если одного из них поймать, то Лес и пропустит. А это ж не просто абы кто, а сам Хозяин Леса! — Не похож, — бросил Горбач. — Ха, — Серолицый самодовольно потер ладони. — Это мы его выдрессировали. Поначалу как волк дрался. Ну, ладно, — продолжил он. — Поболтали, и хватит. Несите топоры, ребята. *** Слепой прислушался. Вокруг было тихо, но беспокойство нарастало. Частичка Леса внутри него отчаянно пыталась что-то ему сообщить. Он повернулся к остальным: — Случилось что-то плохое. Похоже, он уже в Лесу. Нам нужно попасть туда, быстро. То, что в Лесу не все ладно, стало понятно по той зловещей тишине, которая их окружила, стоило им попасть туда. Слепой повернул голову из стороны в сторону, принюхиваясь и прислушиваясь одновременно. Лорд тоже вслушивался во что-то отдаленное. — Они у Дуба, — сказал он, наконец. — Да, — произнес Слепой. — Идите туда, только осторожней, не попадитесь им. Я скоро. Он отступил в пеструю тень листвы, слился с ней, стек, меняя форму, вдоль мощных стволов, и исчез. Лорд и Рыжая переглянулись. — Думаю, не стоит идти туда безоружными, — сказал Лорд. — Сделаем небольшой крюк до дома. *** Топоры застучали, и дуб содрогнулся. Железные лезвия не могли пока пробить толстую кору, но ему было больно — и Горбач ощущал эту боль как свою собственную. Удары сыпались со всех сторон, но не сбежать, не вынуть корни из земли,оставалось только раскачиваться из стороны в сторону в тщетной попытке отогнать назойливых мучителей. Горбач потянулся мыслью, зовя тех, о ком заботился, кто всегда откликался на зов. Пока часть банды махала топорами, другие развели костер и уселись вокруг. Мальчишку снова связали и бросили рядом. Кое-кто уже потянулся к фляжкам с крепким вином. Костер гудел все сильнее, и никто не обратил внимания, как к его гулу присоединился новый звук — гул растревоженного улья. Серолицые заметили его, только когда дикие пчелы обрушили на них всю ярость своих жал. Люди повскакивали с мест и заметались, крича от боли. Некоторые выхватывали из костра горящие головни, чтобы отгонять атакующих насекомых. Помогало это слабо. Потом по стволу Дуба прошла долгая дрожь. Сверху на людей посыпались ветви и крупные желуди, не нанося серьезного вреда, но добавляя паники. С уходящих ввысь ветвей стали пикировать птицы, нападая и молниеносно взмывая обратно, не давая себя схватить. Клювы их били до крови. Предводитель орал, пытаясь перекрыть общий гвалт: — Подбирайте оружие! Вставайте спиной друг к другу! Защищайтесь же! Птичья и пчелиная атака пошла на убыль, и распухшим от укусов, покрытым кровоточащими ссадинами людям удалось перегруппироваться. Но развить успех они не успели. К гудению разозленных пчел и шороху крыльев добавился тихий свист. Что он означает, охотники поняли, лишь увидев, как один из них падает, конвульсивно дергаясь в тщетной попытке дотянуться до оперенной стрелы, торчащей из глаза. Прижимаясь спиной к стволам, Серолицые пытались вычислить, где спрятался стрелок. За это время ещё две стрелы нашли свои цели. Выпущены они были сверху, где стрелка надежно скрывала густая крона. Добраться до него возможности не было. — К нечисти пришло подкрепление! — заорал предводитель. — Отступаем! Спина к спине — один выбирает дорогу, второй прикрывает — они выбирались к тропинке, по которой пришли в Лес. Но построение распалось, когда из подлеска появились быстрые серые тени. *** От них пахло страхом, жестокостью и винными парами. И металлом остро наточенных длинных ножей. Скрытый густым подлеском, прижимаясь брюхом к траве, Хозяин Леса принюхивался к ненавистному запаху. Стая рассыпалась полукругом, повинуясь его воле. Он не боялся ножей и топоров. Как волк он был огромен, быстрее и легче своих неразумных состайников, и мог играть страхом своих врагов. Три разорванные одна за другой глотки — и оставшиеся в живых охотники за удачей уже не разбирали дороги. Стая гнала их в болото. Слепой всегда был готов поделиться добычей с Саарой в обмен на прекрасные песни. Сегодня много свежей крови. Саара будет рад. 7 Ты переоценил свои силы. Тепепь не спасет даже Лес, хотя его помощь не дает лишиться сознания, когда тебя вновь связывают и кидают на землю. Ты решаешь, что это конец. Ты проклинаешь свою глупость, свое неуемное любопытство, потащившее тебя в этот чудесный и страшный мир. Он выжал тебя досуха. Сказка оказалась злой, и если бы ты мог отмотать время назад, ты никогда не сделал бы того шага, никогда не покинул бы дом, в котором тебя любят. Твои мучители забыли про тебя, они с кем-то спорят и дерутся. Лес не так прост, он не дает осуществиться их планам. Но тебе уже все равно. И когда сильные, но дружеские руки ставят тебя на ноги, ты вспоминаешь запах кофе на маленькой кухне по утрам, шуршание страниц в книге, которую читает отец, плед на диване, хранящий отпечаток его тела. Вновь прикоснуться к нему — единственное чудо, которое тебе сейчас нужно. Когда в топкой глубине исчез последний Серолицый, Слепой отпустил стаю. Волки разбежались, отряхивая с шерсти болотную грязь. Он добрался до Дуба и увидел, что пленника уже освобождают. Лорд, отбросив в сторону длинный лук, резал веревки. Горбач спустился с верхних ветвей, откуда командовал своей крылатой армией. Мальчик держался на удивление спокойно, только растирал запястья, на которых путы оставили глубокие следы. И Лорд, и Рыжая, и Горбач разглядывали его с любопытством. Это был Слепой, один-в-один, но лишенный той печати безвозрастности, которую ставит долгая жизнь в Лесу. Хозяин Леса подошел ближе, и мальчик безошибочно повернул к нему лицо с незрячими серебряными глазами. — Здравствуй, — произнес Слепой и замолчал. Что можно сказать самому себе, но только на двадцать лет мложе? Тому, чья судьба, нужно признать, складывалась гораздо счастливее твоей? Нет, Слепой не жалел и никогда не пожалеет о том, что ушел в Лес, но ему почти не оставили выбора, а у его юного двойника он был. Слепому впервые пришла в голову мысль: а что выбрал бы он, останься Лось жив? А за ней другая: имеет ли он право предлагать этому мальчику остаться в Лесу, когда где-то там, в наружности, его ждет Сфинкс? Ждет, волнуется и любит, как любил его самого — ведь не просто так, воспользовавшись пером Табаки, вытащил он в свой круг именно его, а не Волка и не кого-то другого. Но он видел перед собой Дитя Леса и не мог не попытаться. В конечном итоге решение маленькому Слепому придется принимать самому. — Это Лес, — сказал он. — Ты можешь остаться здесь, если захочешь. Мальчик кивнул, как будто это все объясняло. — Я не хочу, — ответил он. Его лицо было взрослым и серьезным. Лорд и Горбач подошли ближе. — Тебе пришлось нелегко, — начал Лорд, — но то была изнанка, не Лес. Здесь тебя никто не тронет. Ты узнаешь немало чудес. — Разве Лес не зовет тебя? — подключилась к уговорам Рыжая. — Тут ты мог бы стать кем-то другим. Кем-то большим, чем просто человек. Слепой молчал. Он был благодарен друзьям за эти попытки, но уже знал по общности душ и по воспоминаниям, которые они разделили, что ответ не изменится. Все чудеса Леса не смогут перевесить любовь к Сфинксу, жившую в сердце этого мальчика. И он не скоро забудет то, что испытал на Изнанке. — Я хочу домой, — только и сказал он. — Тогда прощай, — произнес Хозяин Леса. — Ты перенесешь меня? — Ты сам сможешь, — покачал головой Слепой. — Так же, как попал сюда. — Я не знаю, как попал сюда. — На лице мальчика впервые появилась неуверенность. — Думай о доме, о том, кого любишь, стремись туда — и попадешь. Мальчик нахмурился. Он думал усиленно, видно было — и ничего не происходило. Слепой тронул его за плечо. — Не так. Потянись душой. Захоти там оказаться. Магическое сияние, возникшее вокруг маленького оборотня, было похоже на слабый, трепещущий на сквозняке огонек свечи, но крепло с каждым мигом. В нем не было древесных шорохов, плеска ручья по камням и запахов грибов и листвы, какие привык ощущать Слепой. Зато был уют вечеров вдвоем, мягкий свет лампы под абажуром, тепло ковра под босыми ногами и тихий голос, читающий книгу сказок. Но это была та же магия — магия, влекущая домой. — Ты сможешь вернуться, если захочешь, — успел сказать Слепой. Мальчик услышал его, вскинул голову — и исчез. Мерцание, окутавшее Дуб, рассеялось. Возможно, проще всего было представить, что эта история привиделась во сне, забыть и постараться жить дальше как ни в чем ни бывало. Но в памяти Слепого остались чужие воспоминания, и он знал, что они не позволят ему забыть. Они долго сидели молча. Потом Горбач взобрался к себе наверх и аккомпанировал их мыслям тихими звуками флейты. Потом и они смолкли, но все так же смыкался над головами подсвеченный лиственный полог, а высоко над ним, невидимый, пел свою песню Алый дракон. — Мы победили Изнанку, но она снова взяла свое, — подытожил Лорд. Они все ещё сидели у корней Дуба, а издалека, сверху, доносились слабые звуки флейты. — Жаль. — Изнанка хитра, — грустно сказал Слепой. — Возможно, так ему будет лучше. Он перестанет рваться сюда. Сфинкс может дать ему больше, чем Лес и я. Рыжая посмотрела на него искоса, будто раздумывая, стоит ли говорить. — Лес может дать немало… А если тебе поступить так же, как Сфинкс? Только выбрать верный круг и подходящий момент. Слепой никогда не давал волю чувствам. И тот бурный всплеск, что породили в его душе эти слова, он тоже пережил, не меняясь в лице. Он может сделать так же. И ему даже не придется искать Табаки. Ведь Темный Лес — вне кругов времени. Эпилог Кузнечик на одной ножке прыгал по коридору. Доскакав до лестницы, перепрыгивал с ноги на ногу и скакал обратно. Ему было скучно. Прошло уже три месяца c тех пор, как он поселился в Доме. Ему очень понравился воспитатель с забавной кличкой Лось; в спальне, куда его определили — и где жили те, кто оставался в Доме на лето — его приняли очень радушно. Особенно старался смешной ушастый колясник по кличке Вонючка, мастер по части разнообразных проказ. Но потом вернулись остальные. И выяснилось, что спальня, где их так и оставили — Проклятая, потому что окнами выходит в Наружность. Обитатели остальных спален — «стай» — с ними не разговаривали. В чем-то это даже было неплохо: Кузнечик наблюдал за стаей Хламовника, в которой вожак Спортсмен устроил настоящий диктат, — и понимал, что, совсем не умея драться, долго бы там не протянул. Но ему все равно было до ужаса обидно. Он поделился своим огорчением с Вонючкой, и тот предложил закрасить в их спальне окна. Они так и сделали, раздобыв банку черной краски, но ничего хорошего из этого не вышло. Они чудом не разбили стекла, перепачкались с головы до ног, а спальня пропахла так, что Лось увел их ночевать в свою комнату. Наутро их отругал директор, а стекла вскоре заменили. Поэтому Кузнечик прыгал по коридору в одиночестве. Прыгая, он вертел головой, рассматривая рисунки и надписи, в несколько слоев покрывавшие коридорные стены. Почти исключенный из общего течения жизни Дома, он мог только догадываться об их значении, и угадывать было интересно, хотя некоторые надписи казались совершенно бессмысленными. За прошлую ночь появилось ещё несколько таких: «Закрой глаза, чтобы видеть», «Слушаю тишину. Просветленный», «Плету корзины из лунного света», «Лишь идя спиной вперед, дойдешь до цели ты». Кузнечик послушно закрывал глаза и не видел ничего, кроме пятен под веками. Слушал тишину, но слышал только обычные шумы, которыми полнился Дом в любое время дня и ночи. Про плетение корзин он вовсе ничего не понял. Последняя надпись его заинтересовала больше (что за цель имелась в виду?), и к ней были пририсованы маленькие зеленые стрелки. Правда, идя задом наперед, нужно было выворачивать голову, чтобы их увидеть. Кузнечик так увлекся, высматривая очередную стрелку, что не заметил, как дошел до лестницы. Под ногой оказалась пустота. Он не удержал равновесия и полетел вниз. Представив, как падает на бетонный пол, Кузнечик в ужасе зажмурился. Но падение оказалось гораздо мягче Он лежал, сжавшись в комок и пытаясь сообразить, сломал ли себе что-нибудь. Тело болело, но не так сильно, как можно было опасаться. Он пошевелил пальцами ног, потом осторожно открыл глаза. Под ним была огромная куча палой листвы. Он не успел удивиться тому, откуда она взялась на лестничной клетке. Лестницы не было. Не было ни изрисованных стен, ни беленого, в потеках, потолка. Были уносящиеся ввысь темные колонны могучих стволов, высоко наверху подпиравшие плотный полог, не пропускавший солнечных лучей. Исчез гул, наполнявший стены Дома до глубокой ночи. Слышен был лишь тихий шелест странных лиловых листьев, светящихся по краям. О таких деревьях Кузнечик никогда не слышал. Сквозь влажные листья, усыпавшие землю, пробивалась такая же странная фиолетовая трава и черные шляпки грибов, с трудом различимых в полумраке. Воздух был сырым и прохладным. Кузнечик поднялся на ноги. Судя по ощущениям, отделался он всего лишь ушибами. Они не сильно его беспокоили, и сейчас ему больше всего хотелось понять, что это за странное место и как он тут оказался. Он сделал несколько шагов, почти не видя, куда идет. Потерял равновесие и чуть не упал, когда его нога наступила на что-то мягкое, с отчаянным писком рванувшее в сторону. И подскочил от неожиданности, когда из мглы между деревьев раздался тихий смешок. — Кто здесь? — Кузнечик крутанулся на месте, тщетно пытаясь хоть что-то разглядеть. — Меня называют Хозяином Леса, — ответил незнакомый голос. Он был тих и шуршал, как листва под ногами, и это не было неприятно. — А почему я тебя не вижу? — Кузнечик усиленно вглядывался в темноту подлеска, пытаясь определить обладателя голоса. Кусты даже не шелохнулись, пропуская невысокого худого человека с длинными черными волосами, падавшими на лицо. Из-за них трудно было понять, сколько ему лет. Сначала Кузнечику показалось, что он ненамного старше его самого. Приглядевшись, он понял, что ошибся. Незнакомец не выглядел старым, но веяло от него бесконечным спокойствием, как от вековых деревьев или древних скал. — Как я сюда попал? Я же падал с лестницы… Я что, умер? — Нет, — Хозяин Леса покачал головой. — Я попросил Лес впустить тебя, чтобы ты не разбился. — Ты спас меня! — от избытка чувств голос Кузнечика задрожал. — Я тебя перевел. Целиком, — звучало это непонятно, но у Кузнечика на языке вертелось слишком много вопросов, и уточнения он решил отложить на потом. — А что это за место? Оно волшебное? Хозяин Леса кивнул. Только сейчас, подойдя совсем близко, Кузнечик заметил, какие странные у того глаза: они светились сквозь завесу волос нечеловеческим зеленым блеском, и даже зрачки, похоже, были вертикальными, как у зверя. Но он не испугался. Раз Лес — волшебный, то и Хозяин его не может быть обычным человеком. И сколько здесь может обнаружиться интересного! — А покажи ещё какое-нибудь чудо? — попросил он. Хозяин Леса склонил голову набок. — Какое чудо ты хочешь? — он едва заметно улыбнулся. — Может быть, руки? Руки? С того момента, как он оказался в Лесу, он и не вспомнил, что их у него не было. Конечно, надо было просить руки. Но это было так предсказуемо. А Кузнечику хотелось чуда. — Крылья! Я хочу крылья, как у птицы! Хозяин Леса подошел и коснулся руками его плеч. Кузнечик залюбовался его длинными белыми пальцами. По спине побежали мурашки. — Зачем они тебе? Пальцы гладили плечи, потом по спине спустились к лопаткам. Там зачесалось. Хозяин Леса стоял спокойно, будто руки действовали без его ведома. — Хочу летать! За спиной что-то зашуршало, словно раскрылся большой полог. Кузнечик вывернул шею, пытаясь разглядеть их — не птичьи и не стрекозьи, скорее, похожие на крылья огромной летучей мыши. — Извини, — Хозяин Леса поморщился. — Я сейчас немного не в форме. Но летать ты на них сможешь не хуже, чем на птичьих. Попробуй, — он сделал шаг назад. И Кузнечик полетел.