* * *
Мэттью пил чай из большой суповой чашки. Чай был горячий и вкусный, с мятой и ромашкой, но Мэттью всё никак не мог согреться. Внутри было пусто. Пусто. И холодно. Всегда одно и то же: тёмная ледяная пещера то сжимается, то снова захватывает внутреннее пространство. Иногда Мэттью почти удавалось забыть о её существовании, иногда — как сегодня — он страдал нещадно. И причина была хорошо ему известна. Бледные пальцы, гораздо бледнее обычного, цепко сжимающие керамическую чашку. Уильямс видит, как покрывающий её узор просвечивает сквозь них. «Уже пора», — думает Мэттью. Дальше откладывать нельзя. Уильямс не помнит, когда и как перестал быть человеком. Может, его тело пополам разрезали колёса поезда? Или ногу свело судорогой на большой глубине? Или его пырнули ножом в подворотне? Всё, что Уильямс помнит — «Кумадзиро». Мэттью не знает, что это (город? гора? имя друга?), но очень старается не забыть. — Кумадзиро, — вслух просит Мэттью. — Ну расскажи хоть ты мне, как я умер? Как? Мэттью роняет голову в ладони и глухо стонет: — Если бы я только помнил… — Зато я прекрасно помню, — раздаётся резкий голос справа. Мэттью вздрагивает и поворачивает голову. На диване рядом с ним сидит… как же его звали? Как, Кумадзиро?.. Да какая разница, по сути. Мэттью помнит эти лохматые светлые вихры, голубые глаза за стёклами очков в тёмной оправе. Ужасно похож на шумную и непоседливую версию самого Мэттью. Мэттью казалось даже — может, это его резервная копия, оставшаяся вместо Уильямса в мире живых и призванная заменить Уильямса после его смерти? — Зато я прекрасно помню, как умер, — мрачно говорит копия. — Я помню, как Мэттью Уильямс всадил мне под двенадцатое ребро нож по самую рукоять. — П-п-п-п… «Прости», — зачем-то хочет выдавить из себя Мэттью, но ничего не выходит. Губы дрожат. Отчего бы? Оттого, что этот парень так невыносимо похож на него самого? — Расскажи мне, — настаивает собеседник. — Скажи мне, ну, — глаза грозно сверкают за стёклами очков в тёмной оправе. — Почему ты меня убил? Мэттью наконец находит в себе силы встретиться взглядом с Джонсом. — Потому что я не могу совершить Переход.* * *
— Значит, — задумчиво произносит Джонс, прихлёбывая ромашковый чай из второй чашки, — мы не можем никуда деться, пока у нас на Земле есть незавершённые дела? Мэттью грустно качает головой. — Можем. Во Тьму, я же тебе объяснял. — Давай-ка ещё раз. Я запутался. Мэттью задумчиво поджимает губы и думает, как бы подоходчивее донести информацию до бывшего босса. — Ну, смотри. Ты не можешь совершить Переход и попасть в вечный Свет, покуда у тебя есть незавершённые дела. Так? — Так, — кивает Джонс. — Ты как бы уже не живой, но ещё и не совсем мёртвый. Немного материальный, но… — Мэттью поднимает свою руку с чуть дрожащими полупрозрачными пальцами. — Пока о тебе и твоих делах помнят, пока о тебе вспоминают и говорят, ты с виду ничем от живых не отличаешься. Это — твоё время для завершения незавершённого. Разбираешься с ним — совершаешь Переход и попадаешь в Свет. Если нет… — Мэттью снова смотрит на свою руку и тихо заканчивает: — Если нет, тебя рано или поздно забывают. И ты исчезаешь. Растворяешься. Попадаешь во Тьму. Воцарилось молчание. Джонс обрабатывал услышанное. — Ты убиваешь, чтобы о тебе помнили? Мэттью кивнул. — Да. Моё незавершённое дело — узнать, как я умер, но я понятия не имею, как это сделать. Просто шатаюсь по Земле туда-сюда… Помнить обо мне перестали очень быстро, и исчезать я начал уже через месяц. Мэттью с завистью посмотрел на Джонса. Три месяца прошло, а он всё такой же тёплый, вихрастый и розовощёкий. В отличие от Мэттью, которого и при жизни примечали мало, Джонс всё время был на виду, в центре внимания, его до сих пор помнили и… — И ты стал убивать уже через месяц после своей смерти? — не дал додумать до конца Альфред. — Да. То есть, нет. Сначала я пытался что-то хорошее сделать. Знаешь… удержать человека на краю пропасти или… что-то такое, в общем. Но ты не поверишь… — глаза Мэттью зло сверкнули за стёклами очков. — Ты не поверишь, как быстро люди забывают об этом. Как быстро всякая благодарность к спасителю сходит на нет. Уж я-то знаю, — пальцы нервно сжали колени. — Тогда я и стал убивать. Чем страшнее и изощрённее способ убийства, тем больше и дольше о нём говорят. Говорят не обо мне, а о том отпечатке, который я оставил на мире живых людей, но мне хватает и этого. — Понятно… — после минутной паузы осторожно вставил Альфред. Мэттью с сомнением поглядел на него и покачал головой: «Где уж тебе понять». — Ну а ты? — спросил Мэттью. — Ты почему ещё здесь? Что тебя держит? Джонс поскрёб в затылке. — Было у меня одно небольшое незавершённое дельце. Найти своего убийцу, посмотреть в его глаза и спросить, за что он на меня взбеленился. Альфред в упор уставился на Мэттью, который нервно повёл плечами под этим взглядом. — Ну, посмотрел? — Ага, — довольно заключил Джонс. — Тогда можешь идти. — Не могу. Мэттью удивлённо вздёрнул брови. — Это ещё почему? — У меня появилось новое незавершённое дело, — ухмыльнулся Джонс. Выдержав для вящего эффекта паузу, он продолжил: — Я помогу тебе вспомнить свою смерть. — Да… да как? И почему? Почему хочешь?.. — эхом повторил Мэттью. Джонс рассмеялся. — Нипочему. Потому что я герой. Потому, что без меня ты точно не справишься, и потому, что мне кажется, что ты на меня похож. Выбери, что тебе больше нравится. Всякий там Свет, всякий там покой... Вся эта белиберда... Не для меня это, знаешь ли. Джонс рассмеялся снова. «Я бы на твоём месте перешёл, не колеблясь ни минуты. И уж точно не стал бы тратить время и силы, помогая своему убийце». — Ну и глупый ты, — беззлобно бросил Мэттью. — Я понятия не имею, что нам искать и где. Альфред склонил голову набок. — Наверно, ты прав. Я и правда глупый. Но мы придумаем. — Что? — Что-нибудь. Непременно. Мэттью улыбнулся. Альфреду казалось, этот мальчишка может исчезнуть, растаять, истончиться, как ледышка, но эта его искренняя, хоть и робкая улыбка останется висеть в воздухе, как если бы Уильямс был Чеширским котом. Но до тех пор они что-нибудь придумают. Что-нибудь. Непременно.