Broken Wings

- Казуки, прекрати, паршивец! – заливаясь смехом, Манабу изо всех сил пытался отбиться от щекочущего его парня, но его слабое сопротивление абсолютно не мешало блондину продолжать свою коварную пытку. - Ты чего ругаешься, малыш? Я тебе язык за такое откушу! – с игривым выражением лица пригрозил Казуки, тотчас повалив хохочущего брюнета на траву. И не успел тот ничего ответить на эту сомнительную угрозу, как его уже нагло целовали, даже не давая отдышаться после продолжительного смеха. Манабу уперся своими руками в чужую мягкую грудь, однако отталкивать от себя парня не поспешил. Он понимал, что их могут в любой момент заметить, ведь они находились в людном парке, на всем известной и плохо прикрытой редкими деревьями поляне и целовались средь бела дня. Позади слышались детские голоса, и кто-то из малышей в любой момент мог прибежать сюда в поисках улетевшего мячика или же с целью покормить лебедей и уток, плавающих в расположенном поблизости пруду. Манабу понимал это и не желал быть замеченным, не желал травмировать детскую психику, нарваться на жестокую критику и ловить потом на себе презрительные взгляды мамаш. Однако оттолкнуть от себя такого любимого и желанного парня не мог, давая себе «еще одну секундочку». Ну а если кто-то вдруг и потревожит их в самый неподходящий момент, была надежда, что темноволосого тощего паренька, скрытого травой и чужим телом, и вовсе примут за особу противоположного пола. Казуки не раз шутил, что из-за длинных волос и неестественной худобы Манабу, его запросто можно перепутать с девушкой. И после каждой такой шутки он покупал своему любимому мальчику какое-нибудь жирное угощение и строго велел поправляться. И все же блондин взял себя в руки быстрее и отстранился первым, предварительно слабо куснув расслабившегося парнишку за язык. Тот недовольно зашипел, мгновенно схмурив брови, а Казуки захохотал, как сумасшедший, умилительно глядя на разозлившегося возлюбленного. - Какой же ты идиот у меня… - пробормотал Манабу, присаживаясь рядом с парнем, который уже устроился поудобнее, подперев спиной дерево. - Вот не учишься ты на своих ошибках, Мане! И что мне с тобой, упрямым таким, делать? – глаза Казуки недобро блеснули, и он тут же протянул к сидящему рядом брюнету свои руки, угрожающе шевеля пальцами и намекая на очередную порцию щекотки. - Попробуй только! – Манабу испуганно поглядел на длинные красивые пальцы, умеющие так искусно мучить, и невольно дернулся в сторону. - А то что? - А то я тебе кое-что откушу сегодня ночью. И это будет не язык, - вполне серьезно заявил брюнет, на всякий случай еще немного отодвигаясь от представляющего угрозу субъекта. Видимо, на Казуки подобная угроза возымела действие, так как он тут же передумал кого-либо щекотать, но прежде чем мирно сложить руки на коленях или положить на примятую траву, указательным пальцем правой руки он ткнул в складку на переносице Манабу, расправляя ее. - Когда я тебя щекочу, ты хоть улыбаешься, а то ходишь вечно угрюмый и недовольный, словно ребенок, у которого любимую игрушку отобрали, - вздохнул блондин, обнимая своего возлюбленного одной рукой за плечи и притягивая поближе к себе. - Но ведь можно добиваться моей улыбки и другими способами, - неуверенно протянул ссутулившийся брюнет, словно и сам не был уверен в достоверности своих слов и скрупулезно пытался вспомнить другие действенные способы развеселить его. - Я знаю. Поэтому это тебе, - свободной рукой Казуки вынул из кармана своих джинсов серебристую цепочку с каким-то подвешенным на нее кулоном, который Манабу рассмотреть не удалось, ибо парень тут же сжал его в руке. Мне ничего не нужно, лишь бы цвела твоя улыбка. (Gotcharocka – C U) - Что там? – тихонько поинтересовался темноволосый парнишка, не решаясь потянуться за подарком и робко глядя на него немало заинтересованным взглядом. - Сначала пообещай, что улыбнешься моему подарку, а не начнешь хмуриться, смущаться и пытаться всучить мне его обратно, - поставил условие Казуки, который уже наперед знал, как на его презент отреагирует возлюбленный. Всегда, когда он пытался порадовать своего любимого человека каким-нибудь подарком – будь то дорогая, роскошная вещь или же безделушка, купленная где-то на улице – Манабу начинал краснеть и вежливо пытался отказаться от маленькой приятности, аргументируя это тем, что просто напросто не заслужил, или заявляя, что любит своего парня и без всех этих пафосных мелочей, ведь все-таки не капризная девушка, в чем Казуки все больше начинал сомневаться после очередного подобного разговора. - Обещаю, - брюнет кокетливо прикусил губу и самым невинным взглядом посмотрел сидящему напротив юноше в глаза. Так, что тот просто не мог ему не поверить. Попытавшись оценить, насколько правдиво прозвучали слова Манабу, и предположить, что будет дальше, старший парень пришел к выводу, что это безуспешно, ведь его любимый был человеком непредсказуемым и никогда не переставал удивлять. Тогда, тяжко вздохнув и наперед пожалев о своей наивности, он поднес руку к брюнету и медленно разжал пальцы, до последнего растягивая интригу. На смуглых пальцах лежал серебряный лебедь с расправленными крыльями. Словно настоящий, парящий в небесах, но металлический и настолько маленький, что запросто смог поместиться в ладонь. Манабу долгую минуту зачарованно глядел на подвеску, а затем осмелился прикоснуться к нему своим длинным указательным пальцем. Обвел его голову, шею, крылья и испуганно отнял руку, словно наткнулся на что-то невообразимое. Казуки внимательно следил за выражением его лица, считывая каждую эмоцию: удивление, восторг, радость, трепет, сменяющиеся волнением, растерянностью и неверием. Приложив руки к сердцу, брюнет огромными глазами уставился на сидящего рядом парня. И тот был почти уверен, что его возлюбленный, несмотря на свое обещание, сейчас откажется принять этот дорогой и не менее прекрасный подарок. И все же в этот раз Манабу решил удивлять. - Можно примерять?.. – почти шепотом спросил он, словно хрупкая фигурка благородной птицы могла сломаться от громкого шума. - Что за вопросы? Теперь он твой, - мягко улыбнулся Казуки и наклонился поближе к парню, чтобы защелкнуть на нем застежку цепочки. Когда он отстранялся, брюнет дернулся, пощекотав его своими волосами, а затем мимолетно поцеловал в щечку. Это даже вряд ли можно было назвать поцелуем, ведь губы парня едва коснулись чужой щеки. Так зачастую целуются детки, и подобная ассоциация, всплывшая в голове блондина, тут же умилила его. Манабу часто вел себя подобным образом: робко целовал в щеку или в лоб, а потом живо отстранялся, краснея и делая вид, что ничего не произошло, или же надувал щечки, когда его что-то не устраивало. А еще он иногда напевал в душе странные песенки, во что многие отказывались верить, когда Казуки рассказывал им это по секрету. Все считали темноволосого паренька загадочным, вечно серьезным и даже несколько хладнокровным. Лишь Казуки знал, какой он на самом деле ребенок, ведь проводил с ним почти все свое время и досконально изучал его сущность. Пристально наблюдал, мог часами не сводить глаз, и потому подмечал каждую не заметную на первый взгляд деталь. И понимание, что он знает об этом парне больше всех, заставляло его гордиться собой и гордиться тем, что Манабу принадлежит только ему и никто так сильно не любит его, как он. А иначе и быть не может, ведь Казуки был уверен, что они были созданы друг для друга. Совершенно разные, но идеально друг друга дополняющие. Они были красивой парой, и никто не смел с этим поспорить. Они были настолько красивой парой, что никто даже бы не рискнул ее разрушить. И казалось, так будет всегда. - Теперь улыбнись, - зашептал блондин, окончательно отстраняясь, но Манабу не нуждался в его команде, натянув на уста улыбку еще несколько секунд назад. Обняв своего хрупкого мальчика за талию, Казуки поправил на его груди перевернувшегося лебедя, которого брюнет отчаянно пытался рассмотреть, и тоже улыбнулся, довольный вызванными у возлюбленного эмоциями. Да и сама атмосфера, несомненно, романтическая, вызывала улыбку. Никуда не спеша, не думаю ни о чем постороннем, обнявшись, они сидели в тихом парке и любовались пейзажем, пока теплый летний ветерок приятно ласкал их кожу и в то же время нагло путал волосы. Дует сильный ветер, и мы смеемся. Это как если бы мы могли летать. (Plastic Tree – Aoi tori) - А почему именно лебедь, Казу? – неожиданно нарушил воцарившую было тишину Манабу. Но при этом он не возвел по-детски любопытный взгляд на дорогого человека, а уцепился им за лебедей, плавающих в пруду в нескольких метрах от них. - Ты ведь любишь, - задумчиво протянул расслабившийся блондин. Наверное, атмосфера спокойствия разморила его. Да вдобавок ко всему он еще и спал ночью мало. Виной тому послужил не кто иной, как сам Манабу, проявивший накануне излишнюю игривость. - Я никогда не говорил тебе такого, - настороженно ответил брюнет, пытаясь вспомнить, действительно ли он никогда не признавался любимому в том, что любит этих птиц. - Ты меня любишь. А мы с тобой все время приходим сюда, на это место. И из раза в раз лебеди являются единственными свидетелями наших непозволительных ласк, - Казуки хихикнул, подмигивая белоснежным птицам, которые задумчиво плавали в пруду, не обращая на посетителей парка никакого внимания. – Поэтому я подумал, что именно лебеди будут напоминать тебе обо мне, когда меня не будет рядом. Ты посмотришь на них, и сразу вспомнишь, как мы тут сидели и как я сделал это… Блондин склонился к шее парня, щекоча его лицо своими торчащими во все стороны волосами. Манабу ожидал, что сейчас на его шее появится очередной засос, на которые страстный любовник никогда не скупился, однако этого не произошло. Казуки нежно поцеловал его несколько раз в шею, а затем спустился к выпирающим ключицам и почти невесомо прикоснулся к ним увешенными пирсингом губами. От такого легкого касания стало даже щекотно, и брюнет улыбнулся еще шире. - А ты знал, что этим лебедям подрезают крылья? – невпопад спросил старший парень, примостив свою голову на острых коленках младшего. В тот момент они оба созерцали водоем, с интересом наблюдая за его обитателями, чистивших клювами свои перья. - Нет… А зачем? Это же жестоко… - Манабу сощурил глаза, пытаясь получше рассмотреть крылья птиц, однако хорошим зрением он никогда не отличался, поэтому в скором времени попытки пришлось бросить и довольствоваться объяснениями Казуки. - Само собой, затем, чтобы не улетали. Жестоко и несправедливо, конечно, но о них же здесь заботятся… Не похожи они на несчастливых птиц, не считаешь? - Считаю. И все же птица должна быть свободна… Неспроста им были дарованы крылья – чтобы они парили в небесах, рассекая облака, ведь небо - это их стихия. Разве вправе мы, люди, не имея возможности летать, привязывать вольную птицу к одному месту? – Манабу погладил рукой парня по его золотистым растрепанным волосам и зарылся в них пальцами, мягко перебирая пряди, чтобы ни в коем случае не потянуть и не прочинить возлюбленному боль. Птицы летают в небе не потому, что имеют крылья, А потому, что в их глазах небо - их мир. (Gotcharocka – Many Merry Moments) - Человек старается как лучше, Мане. И, к сожалению, птичьего мнения мы спросить не можем, - Казуки накрыл тощую холодную ручонку своей широкой ладонью и пристально посмотрел ему в глаза. – Да и не обязательно иметь крылья, чтобы летать… -…достаточно испытывать любовь, что окрыляет, - закончил за него хорошо знакомую фразу Манабу. Его парень часто повторял, что, будучи окрыленным любовью к своему самому ценному сокровищу, ему порою кажется, что душа его витает в небесах, хотя тело при этом остается на земле. - Верно, прелесть моя, - одобрительно улыбнулся блондин и, не в силах бороться со внезапно появившимся желанием обнять, прижать к себе дрогнувшего от прохлады ветра паренька, рывком поднялся и крепко обхватил руками костлвые плечи, кладя подбородок на одно из них. – Я люблю тебя, - тихо прошептал он в маленькое аккуратное ушко, украшенное увесистыми серьгами, проколы для которых делал самолично. - И я тебя, - тихо ответил Мане, как ласково назвал его Казуки, хотя они оба знали, что озвучивать эти слова вовсе не обязательно, ведь ни у одного из парней не было сомнений по поводу чувству друг к другу. Но ведь слышать признания так приятно… И из уст истинно любимого человека они не утратят своей значимости, сколько ты их не повторяй, из раза в раз заставляя сердце биться быстрее. И даже если, подобно крыльям, трепетать не смогут мои руки, Я смогу прижать тебя к груди, и мы вместе доберемся до небес. (Versailles – Prince) *** Казуки и Манабу жили вместе уже шесть лет, поэтому редкие ссоры стали уже привычным делом. Оба парня считали, что это правильно, так и должно быть, и ничего плохого в ссорах нет, учитывая, что случаются они не чаще, чем раз в месяц. Даже отчаянно влюбленные друг в друга люди не могут не ссориться время от времени, ведь тихая и мирная жизнь достаточно быстро надоедает и ее надо разбавлять еще чем-нибудь. Порою этим особенным ингредиентом в коктейле совместной жизни становились бурные, переполненные страстью ночи, но когда надоедало и это, энергию приходилось выплескивать другими, менее приятными способами. И очередная такая ссора произошла в мирный августовский вечер. Как говориться, на ровном месте. Казуки припекло послушать горячо нелюбимую Манабу группу, так он еще и включил музыку на полную громкость. Брюнет просил его не слушать их песни при нем, так как он их просто не выносит и от одного голоса вокалиста у него, как он выразился, кровоточат уши. Но Казуки не понимал, почему его возлюбленный так бурно реагирует на творчество этих музыкантов, которым сам он очень даже симпатизировал. И в этот раз ярый антифан разбушевался не на шутку. Началась перепалка, в итоге которой недовольная сторона, задрав повыше подбородок – то ли от гордости, то ли в попытке остановить слезы – покинула их общую квартиру, дабы поблуждать по ночным улицам, остыть и вернуться домой, когда блондин уже будет спать. Хотя, само собой, Казуки не ляжет спать без своей прелести, изводя себя самыми разными мыслями, а когда его любимый человек вернется домой, он подхватит его на руки и потащит из коридора сразу в спальню, где будет извиняться всю ночь напролет. У них так бывало не раз, вновь и вновь все повторялось по одному и тому же сюжету, и хотя они оба знали, чем все закончится, волнения это не преумаляло. Вылетая из квартиры, Манабу даже не подумал накинуть на себя куртку, что придало Казуки надежду, что его парень долго на уличной прохладе не задержится и вскоре вернется домой. Сам брюнет об этом даже не подумал и вспомнил о верхней одежде лишь тогда, когда оказался на улице, которая встретила его неслабым порывом зябкого ветра. Поежившись, парнишка до пальцев натянул рукава длинной черной водолазки, однако о столь скором возвращении домой и речи быть не могло. Ссутулившись, он засеменил в противоположном от дома направлении, рассчитывая согреться при ходьбе. Но не успел он миновать свою многоэтажку, как ощутил на себе чей-то пристальный взгляд и шаги позади. И это явно был не Казуки – тот бы не стал так пугать, а просто бы окликнул или как можно быстрее нагнал, обняв со спины. Понимая, что путь к подъезду отрезан, Манабу ускорил шаг, молясь, чтобы все происходящее оказалось просто его дурной паранойей, а шедший за ним человек – случайным прохожим, не помышляющим ничего плохого. «Мало ли пьяница какой-то домой возвращается… в одиннадцать вечера», - утешал себя мысленно брюнет, сжимая руки в кулаки. На самом деле он понимал, что пьяницей незнакомец быть никак не может – слишком тихо, осторожно и целенаправленно тот двигался, без излишней возни, присущей ходьбе напившегося человека. – «Но ведь в нашем районе в последнее время не замечалось повышенной криминальной активности. Он считается одним из самых безопасных в городе…» И стоило ему об этом подумать, как из-за угла, к которому он подошел, вывернул еще один подозрительный тип в натянутом на голову черном капюшоне. Обернувшись, Манабу заметил, что позади к нему стремительно приближается человек в точно таком же одеянии. Тогда все сомнения вмиг испарились, и в панике парень собирался рвануть в третью сторону, но не успел и с места сдвинуться, как его уже кто-то схватил за руку. - Ну привет, малыш. Жить охота? – мерзким голосом прошептал человек, вышедший из-за угла дома, и тут же подоспел его напарник, преследовавший брюнета от самого подъезда. Улица слабо освещалась всего несколькими фонарями, но в тусклом свете Манабу показалось, что в руках у одного из бандитов блеснул нож. Сглотнув вязкую слюну, парень отчаянно попытался вырваться, и тогда его скрутили, окончательно обездвижив. Последовавшая за этим попытка позвать на помощь тоже не обернулась ничем хорошим. Едва парень заорал, его рот тут же заткнул свободной рукой второй мужчина. Сердце билось как бешенное, а ноги подкашивались, и, скорее всего, юноша упал бы, если бы его не держали так крепко за руки. Мана не мог собраться с мыслями, и только одно он четко осознавал – не стоило ссориться с Казуки этим вечером по такой глупости, не стоило уходить из дома, чтобы в итоге оказаться подверженным смертельной опасности. Несмотря на все недостатки возлюбленного, несмотря на все их различия, которые порою казались просто невыносимыми, не было человека, которого Манабу любил бы сильнее. С Казуки было надежно и спокойно, рядом с ним нежный и слабый паренек чувствовал себя в полной безопасности, как за каменной стеной. Хотя Казуки и не был всесилен, но одно его присутствие рядом придавало сил и уверенности… И если бы он сейчас был рядом, он непременно бы спас этого маленького и беззащитного человека… - Что вам надо? У меня ничего нет с собой! – дрожащим голосом поспешил заверить злодеев, когда чужая рука сползла с его губ, но те ему, как и следовало ожидать, не поверили. Глупо было надеяться, что после подобных слов жертвы они так просто отстанут и, извинившись, уйдут по своим делам. - А что насчет этой миловидной вещицы? – парень с ножом кивнул на серебряный кулон в виде лебедя с расправленными крыльями, который Манабу носил практически не снимая с того самого дня, как он был ему подарен. – Э, мелкий, врать не хорошо. Бандит потянул свою руку, облаченную в черную кожаную перчатку, к украшению, но хозяин кулона тут же вырвал руку из захвата и, не успевая даже удивиться тому, откуда у него взялись такие силы, поспешил сжать украшение своими цепкими пальцами, не давая посторонним к нему прикоснуться. Слишком оно было ему дорого, чтобы его вот так просто отобрали чужие люди. - Тебе что, какая-то безделушка дороже жизни? – поступок брюнета разозлил грабителей, которые рассчитывали заполучить желанное без особого труда, считая, что их жертва слишком слаба и труслива, чтобы сопротивляться. «Ее подарил мне Казуки… Казуки!» - по щекам покатились слезы, спадающие на зажатую в кулак руку, плотно прижатую к груди. Но жалобный вид парня не произвел на бандитов особого впечатления – они зарычали, и попытались расцепить кулак Манабу, до крови раздирая ему кожу своими ногтями. Брюнет в свою очередь продолжал беззвучно ронять слезы, ничего не видя и ничего не слыша. Разжимать пальцы он точно не собирался, рассчитывая, что сможет защитить дорогую себе вещь. - Может, руку ему отрезать? Эй, мелкий, ты ж не хочешь этого? – перед носом брюнета завертелся нож, и кто-то сильно пнул его по ногам, отчего бедняга вскрикнул бы, если бы, конечно, мог. - Это я тебе сейчас кое-что отрежу, ублюдок! – послышался позади третий голос. Манабу содрогнулся, так как сразу же узнал его обладателя. Этот голос он узнал бы среди миллионов, смог бы опознать в любое время суток и пребывая в любом состоянии. Казуки. В тот миг его захлестнула самая настоящая радость – он был услышан. Казу понял, почувствовал, что дорогой ему человек в опасности, и, несмотря ни на что, поспешил на помощь. Хотя, быть может, все это время он осмысливал случившееся и пытался успокоиться, а затем выбежал на улицу догонять любимого, даже не подозревая, какая беда с ним приключилась. - Пошли вон от него, твари, - на этот раз голос прозвучал уже совсем близко, и Манабу убедился окончательно, что не ошибся. И от переполнивших его эмоций хотелось разреветься еще сильнее. - Какого? – зашипел мужчина, державший тощего брюнета, а в следующий миг жертва уже была свободна. Манабу не сразу сообразил, что его отпустили, а когда до него дошло, он поспешил обернуться. Он увидел своего возлюбленного, избивающего одного из грабителей. Тот пытался отбиваться, но безуспешно. В ярости Казуки был беспощаден и, черпая силы из своего гнева, был готов убить любого. Особенно если этот «любой» причинил вред самому дорогому ему человеку. Его маленькому, хиленькому Манабу. - Беги, Мане! – закричал Казуки, однако темноволосый юноша и с места не сдвинулся. Ему казалось, его ноги приросли к земле, а непонятные незримые оковы, оковы страха, объявшие его, оказались в разы прочнее чужих рук. Пользуясь замешательством своей жертвы, второй из грабителей поспешил схватить его и приставить к горлу нож. Глядя на блондина, избивающего его напарника, он заорал: - Не подходи! – однако было уже поздно, ведь Казуки ринулся к ним еще мгновение назад, как только чужие руки коснулись тела его ненаглядного Мане. А дальше все происходило слишком быстро, и события, уместившиеся в те несколько мгновений, Манабу запомнил размыто, но на всю жизнь. Блондин накинулся на мужчину в капюшоне, выбивая из его рук нож, и, оттолкнув от младшего парнишки, повалил на землю, едва ли не сбив с ног не у спевшего вовремя отскочить брюнета. И пока Казуки был занят этим мужчиной, а его возлюбленный растерянно хлопал ресницами, пребывая в полной прострации, второй из бандитов, до этого лежащий на спине и тяжело дышащий, резко подорвался с места и, схватив лежащий у самих ботинок Манабу нож, кинулся на испортившего им своим появлением планы парня. Затем послышался приглушенный вскрик, возня на мгновение прекратилась, а Манабу запоздало заметил, что ноги все-таки подвели его и он уже стоит не прямо, а на коленях, до боли сжимая их руками. - Ты что натворил? Мы же только напугать хотели! – нарушил тишину испуганным воплем один из мужчин. В ушах брюнета гудело, и он уже не мог разобрать, кто именно говорил. - Плевать, смываемся! – дрожащим голосом скомандовал второй, поспешно выползая из-под обездвиженного тела смельчака. Манабу не видел, как они убегали, не смотрел им в след, не пытался запомнить деталей. Он в неверии смотрел на своего любимого человека, который рискнул всем, чтобы спасти его, который всегда о нем заботился, источал тепло, а теперь стремительно холодел. Дрожь пробирала до костей, но причиной тому был вовсе не холодный ночной ветер… Дрожащими руками парень потянулся к Казуки, под которым образовалась уже приличная лужа крови. Казалось, в этот миг он не дышал и не моргал, а сердце прекратило биться, не смея нарушать воцарившую гробовую тишину. Несмело прикоснувшись к бедру блондина, Манабу тут же отдернул руку. Ладонь окрасилась в красный. Юноша плотно зажмурил глаза и мысленно досчитал до трех. Но разомкнув веки, понял, что ничего не изменилось. Кровь никуда не исчезла, Казуки не шелохнулся, не встал, не обнял его, пачкая одежду, руки и щеки в попытке утешительно поцеловать. Он больше не встанет, не заверит его, что все в порядке, не посмеется над своей раной, которая оказалась слишком глубокой. И ты улетаешь, распахнув свои голубые крылья, Даже если больше не увидишь свет. (Matenrou Opera – Kaze no tori) Рванув вперед, Мана обхватил возлюбленного руками, притянул к себе, крепко прижал к груди, не желая отпускать. Не желая отпускать от себя. На тот свет. В небеса, о которых они так мечтали… Он не желал отпускать его одного, ведь когда они вместе, им и море по колено, но по отдельности они ничто… И не могут их улыбки существовать раздельно, не могут их сердца биться иначе, кроме как в унисон. В их мире невозможно счастье, когда они не вместе, ведь они так замечательно друг друга дополняли, они были одним целым и делили на двоих одну судьбу. Манабу хаотично гладил любимого по спине, по волосам и шептал на ухо что-то нечленораздельное о том, что не сможет без своего милого паршивца, а Казуки глядел в мир пустыми, безжизненными глазами и не мог ответить на ласковые прикосновения. Его тело казалось непривычно тяжелым, как целый шкаф, как каменная глыба. И таким же холодным и неживым. А ведь всего пару минут назад это был живой человек… Любящий и кем-то любимый. Со своими вкусами, предпочтениями, хобби и взглядами на жизнь. Человек, у которого были друзья, семья, работа, дом, в котором его ждут. Волнующие душу воспоминания и вера в светлое будущее. В их с Манабу светлое будущее, которому уже никогда не стать реальностью… Вместе с рваным стоном, вырвавшимся из груди брюнета, он почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Словно сердце, молчавшее долгое мгновение, совершило роковой удар и разорвалось на миллионы частей. И вмиг стало так холодно и пусто… Или это не сердце было вовсе? Кое-что более важное. Сердце лишь качает кровь по организму и поддерживает нашу жизнь. У многих людей сердце продолжает отчаянно биться, когда морально они уже давно мертвы. И в тот момент Манабу почувствовал себя один из таких людей, ведь жизнь интересна, пока есть к чему стремиться, пока есть мечта. А в тот момент, когда остановилось сердце Казуки, весь мир Манабу рухнул. Погибла его мечта. Такой глупой и непредсказуемой смертью… Вдали послышались звуки сирен. Видимо, жильцы дома, потревоженные шумом на улице, вызвали полицию и, возможно, скорую. Но брюнета это уже мало интересовало, ведь он понимал, что его дорогого Казуки уже никак не спасти, а все остальное не имеет значения. Руки слабели, а тяжелое тело тянуло вниз, и Манабу склонялся к земле, ни на секунду не отстраняя от себя возлюбленного. И он понимал, что с таким грузом ему уже никогда не взлететь. И любовь его больше не будет окрылять, только вниз тянуть и не давать беззаботно жить дальше. И этот парень навсегда останется жить в прошлом, ведь без Казуки будущее его невозможно… Я хочу вернуть Все то, что у меня было. Ты забрал то, что принадлежит мне. Просто отдай мне Мои внутренние крылья, Чтобы я снова мог взлететь. Просто верни их… (Pay money To my Pain - Invisible night ~murderer~) - Верните мне его… *** Теплый ветерок приятно ласкал кожу. Парк был залит теплым осенним солнышком, приятно согревающим, а не палящим, как месяц назад, когда на дворе стояла летняя жара, спасение от которой можно было найти лишь в этом парке, среди многочисленных деревьев, рядом с небольшим прудом, в котором резвились птицы. Но парень с угольно-черными волосами, спадавшими на плечи, не спешил нежиться на солнышке. Он спрятался в тени, под каким-то широколистым деревом и задумчиво глядел в небеса, которые, казалось, всем улыбались в этот день. Его кожа была ненормально бела, что говорило о том, что на солнце парень появлялся крайне редко, предпочитая скрываться в тени или вовсе отсиживаться дома. А может, причина была в другом… И темные круги под воспаленными глазами, выражающими безграничную усталость, тоже не были вызваны долгим сидением перед компьютером. Неподалеку дети играли в мяч, и какой-то мальчик, не рассчитав силы, швырнул игрушку слишком далеко. Мячик врезался брюнету в спину и отскочил, а тот даже глазом не повел, продолжая увлеченно созерцать голубые небеса. Ребенок осторожно приблизился к незнакомцу, с опаской поглядывая на бледного, облаченного в черные одеяния человека, ловко схватил свой мяч и поспешил убежать, пока его не заметили. Люди приходили и уходили, время шло, а парень все стоял и стоял. Кто-то удивлялся, как у него до сих пор не устали ноги или не затекла шея. Или не разболелась рука, которой он прижимал к сердцу висевший на тоненькой серебристой цепочке кулон. Подобно живой статуе, он стоял, ни разу не пошевелившись, и один Бог знал, о чем он думал все это время. Посетители парка предпочитали его сторониться, а некоторым, постоянным, парень казался смутно знаком, но они не признавали в нем жизнерадостного хрупкого брюнета, бывавшего здесь раньше в компании такого же радостного блондина. Эти двое уже месяц как не появлялись в парке, не навещали свое постоянное место. Может, поссорились, может, переехали, может, им теперь стало вовсе не до развлечений, и на отдых больше не было времени. Никто не знал истинной причины и не думал даже заморачиваться по этому поводу. Это просто незнакомцы, со своей жизнью, своей судьбой, своими планами. Кому какое до них дело, когда свою жизнь надо устраивать? И в какой-то миг парень все же развис. Он не считал часы, сколько простоял недвижно. В его реальности время застыло еще месяц назад, и с тех пор стрелки часов не сдвинули ни на секунду вперед. Манабу сам заковал себя в то жуткое мгновение, не желая ступать дальше… Медленно обернувшись, он окинул тоскливым взглядом дерево, под которым так часто раньше сидел с Казуки, но к которому ни разу так и не решился подойти после его ухода – это было их общим местом, и в одиночку Манабу там нечего было делать. Он не смел. Традиции должны оставаться традициями. А дерево-то, словно живое и способное чувствовать, заметно загрустило без своих постоянных гостей – листья на нем пожелтели и начали опадать, казалось, раньше, чем на других деревьях в этом парке. «Мне тоже его не хватает», - грустно подумал брюнет, а на устах отразилась легкая улыбка, вызванная теплыми воспоминаниями о безумно приятных моментах, случившихся на том самом месте. Он вспоминал то, как Казуки щекотал его, чтобы вызвать улыбку, на которую Манабу раньше скупился, а теперь и вовсе разучился показывать. Как Казуки повалил его в траву и начал целовать, и оттолкнуть его было невозможно. Невозможно оттолкнуть от себя такого дорогого и любимого человека, которого все время хочется держать рядом с собой, чтобы быть уверенным, что он не куда не денется. Ведь когда солнце прячется за тучу, сразу становиться холодно и хмуро… И если бы Манабу знал тогда, что это будет их последняя совместная прогулка по милому душе парку, последний нежный поцелуй среди травы и цветов… Если бы Манабу знал, он непременно тут же плюнул бы на все и увез любимого куда-то в деревню, к бабушке. Там они смогли бы хоть каждый день нежиться в густой, приятно пахнущей траве и принимать солнечные ванны, ни о чем не беспокоясь и ни о чем не думая. Или же вовсе не вылизали из постели, лениво целуясь весь день напролет и рассказывая друг другу глупые истории со времен школьной жизни. Если бы только на моей спине были крылья, Я бы последовал за тобой, что отправилась в путь. (Kagrra, - Utakata) Шаг за шагом брюнет подобрался к самым заветным воспоминаниям – о том, как однажды Казуки преподнес ему неожиданный подарок, который в будущем стал самой важной для Манабу вещицей. И дело не в цене серебряного кулона, а в том, кто его подарил и с какой целью. - Ты меня любишь. А мы с тобой все время приходим сюда, на это место. И из раза в раз лебеди являются единственными свидетелями наших непозволительных ласк… Поэтому я подумал, что именно лебеди будут напоминать тебе обо мне, когда меня не будет рядом. Ты посмотришь на них, и сразу вспомнишь, как мы тут сидели и как я сделал это… Поцелуй. Казуки словно уже тогда знал, что вскоре им придется распрощаться, и предусмотрительно оставил своему возлюбленному талисман на память… Он вложил всю свою любовь в этот подарок, и действительно, когда задорного блондина не было рядом, эта вещица не давала Манабу почувствовать себя брошенным и одиноким. Кулон ни в какое сравнение не шел с настоящим, живым человеком, однако в нем была заключена частица тепла этого человека, частица его души, и в таком виде он увековечил себя, имея возможность навсегда остаться вместе с возлюбленным, с которым судьба так жестоко его разделила… И кто мог подумать, что причиной этого разрыва, причиной этой непередаваемой боли станет вещь, предназначенная дарить радость, будучи символом их любви? Символом их общей мечты. Белый лебедь, парящий в небесах… свободная птица, окрыленная любовью. Такими были они, пока злые люди не подрезали им крылья, лишив воли и возможности воплотить в жизнь мечту. Нет, они их переломали, вырвали с корнем, оставив внутри огромную дыру. Которая уже никогда не затянется. Ты вскрыл меня И разломал мои кости, Ты оторвал мои крылья, Чтобы я не мог снова взлететь… (Pay money To my Pain - Invisible night ~murderer~) Манабу нежно провел пальцами по подвеске. Обвел голову лебедя, его шею, крылья. Бережно и аккуратно, боясь повредить или оставить на украшении царапину. А затем с остервенением отдернул руку, и ностальгическая улыбка тут же сошла с его припухших губ. Стоило ожидать, что на глаза навернуться слезы, и он снова разреветься, чем заканчивалось каждое воспоминание о Казуки на протяжении последнего месяца. А помнил он о нем постоянно и лишь им были заняты все его мысли все это время. Да и ранее так было, только тогда от этих мыслей хотелось радостно танцевать, а сейчас – забиться в угол, подальше от всех соболезнующих и, наоборот, не ведающих о беде, и, поджав коленки и опустив голову, рыдать. И плевать, что это не по-мужски. Манабу всегда был похож на девушку… Так шутил Казу. Его Казу. Тем ни менее, слезы не текли. И даже если брюнету и хотелось разреветься, он не мог. Наверное, к тому времени он выплакал уже все, что можно и что нельзя. И внутри осталась лишь пустота... Которую уже ничем не заполнить. Единственный наполнитель больше не существует в природе. Вмиг все вокруг помрачнело, стало пасмурно. Ветром нагнало серые тучи, словно природа ощутила невеселое настроение странного облаченного во все черное юноши, одиноко стоящего у небольшого пруда, и переняла его. Утки почему-то нервно закрякали, в то время как белоснежные, как первый снег, лебеди выпрямили свои длинные шейки и потянулись клювами к небу, будто увидели предназначенное лишь для них знамение. Грусть, окутавшая парк, стала ощутима чуть ли не физически, но Манабу вряд ли заметил какие-то перемены, ведь подобное состояние уже давно стало привычным. Его главное солнышко, освещавшее путь, уже давно потухло. - Я говорил уже, как я тебя люблю? - Миллион раз. - Манабу, я люблю тебя так сильно, что, кажется, окрыленный своими чувствами, могу летать… - Тогда слетай мне за кофе. - Мане, ты совсем не романтик… - Ты тоже! - Не правда. - Тогда где мой кофе в постель? Казу, я жду. - Наглый кот!.. Манабу зажмурил глаза, в попытке подавить воспоминания и вернуться в реальность, затем заколдовано посмотрел в небеса. - Ты не прав… Я ведь чувствовал то же самое, - почти беззвучно, одними губами произнес он, набирая полные легкие воздуха. Один взмах руками, один прыжок, и ты уже на пути к солнцу… Смотря в небо, расправив руки, он продолжал напрасно размахивать ими, но не мог подняться в небо… (Lucifer Luscious Violenoue – WENDY) Из-за резкого порыва ветра макушки деревьев закачались в буйном танце, и листья, шелестя, создавали чарующую мелодию. Пугливые птицы поспешили взлететь, чтобы переместиться на спутанные провода… А затем наступила гробовая тишина. Смолкли голоса людей, куда-то исчез надоедливый шум моторов, даже крикливые утки в пруду замолчали, настороженно замерев на месте. Послышался лишь звон цепочки, и что-то легкое с едва слышным характерным звуком плюхнулось на землю... Парень, склонившийся над этим «чем-то», заправил прядь растрепанных на ветру иссиня-черных волос за ухо и сделал намеренный шаг вперед, каблуком массивных ботинок со всей силы придавливая блестящую в траве вещицу. - Но теперь это чувство исчезло, покинуло меня. И так будет правильнее… Лебедь с надломанным крылом, который больше никогда не взлетит… Такими они стали сейчас. Поэтому так будет правильнее, правдивее. И эта частица Казуки, которая останется с ним навсегда, будет отображением сурового настоящего, а не мертвой птицей из прошлого, являющейся во снах и сладко напевающей о былых временах, которые уже не вернуть… Снова лишенная, нелетающая птица взмахивает крыльями и падает. (AWOI – REQUIEM)