For I Will Sin

В Форте Андерсон не было часовни, но он нашел тихий уголок в амбаре, устроившись коленями на грубо обтесанных бревнах темного буро-коричневого цвета. Не так давно здесь были животные, теперь же, запах сена сдался плесени и крысиному помету, а сами грызуны прятались по углам, и не было ни одной кошки, чтобы с ними бороться. Он закрыл глаза и попытался представить себя преклонившим колени на камне, стоя в луче света, льющегося сквозь цветное стекло. - Прости меня, Отец, ибо я грешен. Я… — он запнулся, его сложенные руки дрожали. На этот раз он винил во всем выпивку. Коньяк за ужином. Коньяк и беседу с хозяином Форта, что привела его к прошению совета у Того, Кто мудрее его самого. - Меня искушают, Отец. – Даже говоря об этом, он все еще не мог понять, какое из искушений тяготит его душу больше. Он видел навязчивые… прекрасные голубые глаза и каштановые кудри, девушку, чьи губы были мягче всех, что он когда-либо знал. Даже сейчас ее вкус сохранился у него во рту. Даже сейчас он жаждал снова ее попробовать, отдаться желанию и скользнуть языком в ее ротик. По его коже бежали мурашки, а он знал – ее сладкий рот не единственное, чего он жаждал. Ему нужно покинуть это место, бежать прочь в холодную зимнюю ночь. Он не имел права соблазнять юную невинную девушку. Не имел права поддаваться соблазнительным речам хозяина. Можете ли вы представить, Отец МакЭвой, какого это – никогда вновь не чувствовать себя больным? Не быть более рабом алкоголя? Не желтеть оттого, что где-то там, в вашем теле, гниет печень? Вы могли бы стать сильным мужчиной, человеком, исполняющим волю Божию. «Так будет при кончине века: изыдут Ангелы и отделят злых из среды праведников».* Есть грешники, Святой Отец, среди тех, кто путешествует через эти края. Алчные люди. Не стал бы мир намного лучше, отдели мы их от остальных? Он знал – этот мужчина был не прав. Святости в убийстве нет, и значения не имеет, грешник ли пред тобою или праведник. Этот человек, Айвз, дьявол говорил его устами. А предложение его было во сто крат хуже медленной смерти от спиртного и угрызений совести. В тысячу крат хуже. Но несмотря ни на что, он должен стать сильным если не для себя, то для Белль. Он должен быть уверен, что она выберется из этого Богом забытого места. - Помоги мне, Господи, — просил он, крепко зажмурившись. Ядущие Мою Плоть и пиющие Мою Кровь имеют жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день.** Сейчас он почти видел перед собой Престол, но не вино и хлеб протягивали ему. Там стояла Белль, подняв руку вверх, с ее прекрасных пальцев капала кровь. А он почти ощущал вкус соли и меди на языке. - Пожалуйста. Господи, пожалуйста, помоги мне, — все его тело пробирала дрожь, и он не был уверен, от желания ли убежать или в сопротивлении. - Мне очень нравится вид людей, стоящих на коленях, — теплая рука, придерживая, схватила его за плечо. Голос был мелодичен, и когда-то давно он думал, что лишь ангелы говорили так. Теперь же, он не был уверен, что верит в них. - Я… мне просто нужно… - Я знаю, что вам нужно, — ладонь, сместившаяся к голове, почти нежно ласкала волосы. Как давно никто так к нему не прикасался. – Все, что вам нужно – признаться себе. - Я не могу. – Он отдал бы все, чтобы не открывать глаза. Голос завораживал достаточно, чтобы не смотреть в эти слишком карие глаза. - Шшш… Вы слишком много думаете. Забудьте об этом сегодня. Вечером просто присоединяйтесь к нам у костра. Вы ведь не хотите, чтобы Белль чувствовала себя одинокой и брошенной? – О, этот шепот лишь дуновение ветра, едва уловимое касание на губах, и тишина. Он вновь один. Открыв глаза, он оказался в кромешной тьме амбара. В холоде. Дрожащий. - Благослови меня, Отец, ибо я грешен, – перекрестился, прежде чем уйти. Пересекая застланный снегом двор, направляясь к главному строению Форта, он чувствовал вкус соли и меди на своих губах.