Синтезированные миры

Низкие разлапистые ели цепляли волосы и одежду, царапали лицо и ранили руки — стальные иглы впивались в кожу, порезы в мгновение начинали кровоточить и зудеть. Хана расчесала шею, под ногтями кровь вперемешку с грязью. Когда земля под ногами размякла, вскрикнув, она скатилась вниз по крутому склону. За спиной протяжно завыли, зубы клацнули в сантиметрах от воротника, не успев схватить. Она скреблась, точно кошка, шипела, выдёргивая из ладоней длинные стальные занозы и тут же зализывая раны — точно кошка. Слышала, как в чаще перешёптывались дикие звери, невиданные и диковинные, с наростами и кожистыми крыльями, хлопающими хищно, почти восторженно. Сотни голодных, озлобленных присутствием чужака глаз вглядывались в неё из зарослей, мысленно уже разрывали на части, терзая — она видела это всё, как наяву. Ей было страшно, ужас застыл где-то под сердцем. Слюна отдавала смолой и пылью, на зубах скрипел песок. Встряхнувшись, она встала на ноги, чуть шатаясь, подняла взгляд на крутой склон, в котором оставила глубокую борозду, потом на тёмные стволы, уходящие в чернеющее небо. Сквозь переплетение веток пробивались алые лучи заходящего солнца, ожогами заполняя дно оврага. Зверь появился неожиданно. Скользнул на возвышение, ступая мягко и почти грациозно, медленно спускаясь. Обнаженная рядом зубов пасть опасно скалилась, Хана попятилась, но по другую сторону, наверху, выстроились в качестве зрителей остальные члены стаи. И у всех длинные, спадающие до земли спутанные гривы, переходящие на хребте в костяные серые наросты, и покрытые чешуёй когтистые лапы, и провисшие полотнища крыльев. И жёлтые глаза, смотрящие прямо и осмысленно, словно бы и не принадлежали голодным чудовищам. Лишь болтающаяся на шее вожака цепь с огранённым синим камнем не давала возможности и помыслить о побеге. Он спружинил на лапах, нападая, стараясь весом и массой повалить её на землю, устланную запревшим хвойным перегноем. Хана скользнула в сторону, словно в танце, плавно обтекая хищника, старясь не попасть под удар или на зуб. Но когти полосанули по боку, открывая старые раны, она подавилась воздухом. И зверь кинулся снова, разворачиваясь, подбираясь и выстреливая себя вперёд, почти касаясь скалящейся облезшей мордой её лица, искажённого гримасой ужаса. Хана вцепилась своими израненными пальцами ему в шею, коленями упёрлась в брюхо, отталкивая, не давая возможности сомкнуть челюсти на горле. Из пасти разило падалью, от невыносимого смрада крутило живот. Она проглотила горькую слюну, на мгновение, обрекая себя на гибель, убрала одну руку, запуская её в голенище сапога и доставая кинжал. Лезвие пронзило толстую шкуру легко, перерубая артерию, вошло глубоко, по самую рукоять, и по локтю заструилась бурая кровь. Она пенилась и шипела, реагируя с воздухом, жалила кожу, растекалась вокруг чернильным пятном. Она сбросила с себя потяжелевшую тушу. Протяжно, сипло дыша, не глядя сорвала камень, выбросив в сторону цепь. Оставшись без вожака, звери с воем, подобным плачу, исчезли, зашуршали ветками, затрещали палками где-то в глубине чащи. Они не подойдут к человеку, сумевшему одолеть их предводителя, пока на ней его запах и кровь. А Хана тихо поскуливала, сворачиваясь клубком, прижимая к груди с таким трудом отвоеванный трофей. И снова голоса, к которым привыкла, зазвучали мягко, почти влюбленно: — Ты молодец, возвращайся. — Мы ждём тебя. Она рыдала в пустоту, сгребая в горсти преющие листья и хвойные иголки, колола руки, захлебывалась слезами, пока ночь морозным дыханием укутывала хрупкое тело. Зарывалась в землю как насекомое, и плакала, размазывая грязь и чужую, жгучую кровь по щекам. Пластина за ухом засветилась, и Хана ослепла, засыпая.