Синтезированные миры

— Это последние, мы проверили. Он замолчал, ожидая от неё какой-либо реакции, но Хана продолжала смотреть в одну точку, гипнотизировала стену, вглядываясь в темноту ржавой трещины. Вздрогнула лишь, когда широкая ладонь пригладила ей волосы, и в этот же момент двери лаборатории с шорохом разъехались, впуская Кал’Ли. Шурша гусеницами по железным решёткам пола, она подкатила к операционному столу с нависающей над ним лампой белого света, протянула Хане пластинку телесного цвета с вдавленной цифрой «2». — В этот раз всё будет мирно. Он подложил ей руку под голову, когда она опускалась на металлическую поверхность, аккуратно ввел в разрез под левой ключицей передатчик возврата, сверился с данными на двух мерцающий мониторах. Электроды покалывали виски. Уже на грани сна и яви, когда белый свет залили всё вокруг, ей послышался голос Анны, цокот её каблуков и лёгкий смешок. А потом началось привычное падение. Огороженная металлическим высоким забором территория дома престарелых выделялась на фоне общей разрухи — ухоженная, причёсанная, с яркими клумбами, цветастыми бабочками над ними. Из окон вовсю валил пар, старики прогуливались по парку с искусственными деревьями, слушая электронные птичьи трели и ведя отвлечённые беседы на разные темы, такие несущественные, придуманные лишь для того, чтоб заполнить общую пугающую пустоту и лишить ощущения покинутости. Она прижалась щекой к кованой розе, вцепилась пальцами в её железные лепестки, вглядываясь в таких одинаковых на вид людей. В окружении странной для себя новизны и необычности, она пожирала взглядом удивительные инвалидные кресла и такие же костыли, похожие на руки Кал’Ли. Изучала жесты, движения, старалась читать по губам, привыкая к новому языку, медленно прокручивая в голове фразы и ища совпадения в Сети. Она не сразу заметила сухонькую старушку на другой стороне парка, сидящую в окружении детских заводных игрушечных птиц, рассеянно кидающую под ноги крошки хлеба. Лишь когда серый луч солнца нырнул в прорезиненную листву, множась и отражаясь в её потертых серьгах, Хана часто заморгала. Было рано ликовать, но в груди теплилась надежда на скорое окончание этой бесовщины. Калитка не была заперта. С таким же диковинным цветочным узором, она плавно скользнула в сторону. Галька под ногами приятно хрустела, как хрустели и рёбра при каждом шаге — только сейчас она поняла, что её совсем не подновили, отправили в том плачевном состоянии, в котором вернулась с поля битвы. Лишь заменили пластину. У старухи был рассеянный, бегающий взгляд, мутные голубые глаза, покрытое пигментными пятнами лицо. На шее покачивался раскрытый медальон с выцветшими фотографиями детей. Её руки дрожали, губы беззвучно шлёпали, в уголках рта пузырилась слюна. Она не отреагировала, когда Хана позвала её, когда легко тронула за плечо и присела рядом, вслушиваясь в электронные звуки вокруг. — Можно мне забрать ваши серьги? Её собственный голос звучал хрипло — она редко им пользовалась, чаще обходилась жестами и мимикой, иногда доходило до прикосновений. Но в какой-то миг заметила, что ни Ему, ни Анне не приятно, когда она их касается. Другие служащие лаборатории не реагировали столь резко, а Кал’Ли пыталась разговаривать своим неправильно поставленным запрограммированным голосом. Старуха молчала, отрывая и кидая скачущим жестяным птицам куски хлеба. Тогда Хана сняла с неё серьги, подбросила в ладони, а та лишь качнула головой в её сторону, мол, они твои. Она попыталась улыбнуться, но ничего не вышло — мышцы точно свело. Слова застряли в горле, когда взгляд упал на провода и кабели, протянутые от старухи ко входу в здание жилого крыла. На его пороге стоял человек в халате и смотрел настороженно, он подносил руку в уху и говорил в передатчик на воротнике, отдавая какие-то команды. И тогда Хана побежала. В сгущающихся сумерках она напоминала дрожащую проекцию, нечёткость которой обусловлена старым, изжившим себя оборудованием. Когда поняла, что не дышит, лишь потребляет собственные, внутренние ресурсы, миг вокруг перевернулся с ног на голову. Она похитила нечто столько важное для этого кусочка вселенной, столь дорогое его обитателям, что теперь, стоя посреди дымящихся заводов, в ореоле дыма и серого, подступающего с реки тумана, была готова запретить себе возвращаться. С самого начала ей говорили, что все её действия повлекут за собой неминуемые, страшные последствия, заложенная программа твердила, что это оправданные жертвы, Анна, посмеиваясь, наставляла, сжимая плечи длинными пальцами, впиваясь ногтями в кожу. Из подслушанных разговоров стало ясно, что Хана единственная, кого не жалко, в резерве находились ещё несколько, но она оправдала ожидания. Возвращалась каждый раз с новым осколком ядра, разорванного на части Создателем, обрекшим собственное творение, грандиозный летающий город под куполом, на верную гибель. Некогда чуждая усталость, что стала проявляться ещё несколько воплощений назад, сейчас же подкосила. Звуки погони стихли много миль назад, а она продолжала месить дорогу ногами, подломанными в суставах, стараться дышать, как человек. Промышленный мусор хрустел, пока она беспомощно катилась по склону вниз, к берегу загрязнённой, покрытой липкой плёнкой реки, пока не впечаталась в неё лицом, нахлебавшись мутной, протухшей жижи, не откашлялась, приподнимаясь на руках. Вынув из кармана серьги, коснулась пальцами пластины под ключицей, но только сейчас поняла, почему там была цифра «2». Её решили бросить, знали, что осколков будет несколько, что передатчик возврата может перенести лишь две единицы, а она была третьей. Хана выбралась на замусоренный берег, подняла взгляд на кусок сияющего в ночном полумраке неба над домом престарелых, вспоминая безмолвную, такую трагичную в своём одиночестве старуху, и внезапно разрыдалась. Не как в прошлые разы, от искусственного, привитого и настроенного ужаса, страха, а от отчаяния, пока глаза не начало непривычно жечь, а кожу на лице стягивать от высыхающих слёз. Распластавших меж обломками сенсорной доски и колёсами, она коснулась пальцами пластины, сжимая в руке старые серьги. Осколки ядра притянулись друг к другу словно магниты, с треском соединились, на глазах мгновенно затянулись, как раны, трещины. Сверкающий камень, похожий на отломившийся кусок драгоценности, закрыли в отсеке генератора, вмиг ожившего, пустившего пульсирующий свет по металлическим трубкам. Город вздрогнул, поднимаясь на необходимую высоту, прекращая своё вечное падение. В подвалах сжигали бумаги Создателя — сотни и тысячи графиков, расчётов и схем, и среди вороха оседающих пеплом клочков черновиков творения никто не нашёл поблёкшего рисунка синего камня, служившего обратным отсчетом до взрыва.