Один-единственный шанс

Смешанная
PG-13
Завершён
48
автор
Размер:
14 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
48 Нравится 5 Отзывы 12 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Пэнси считает, что лучше бы Грейнджер ослепла. Она копается в своей сумке и не поднимает головы, пока ненавистная гриффиндорка проходит мимо; ушла бы вовсе, завидев её в другом конце коридора, но уходить за минуту до начала урока довольно глупо. В жизни Пэнси теперь многие вещи характеризуются этой фразой. — Да, дорогая, — сказала ей мама, прижимая к себе и гладя судорожно вздрагивающие из-за почти утихших рыданий плечи, — высовываться в такой момент было довольно глупо. Мама поддержала, да и кого им друг с другом поддерживать, когда отец в Азкабане, а из друзей никого не осталось. Мама помогла успокоиться; мама была рядом во время унизительного, но закончившегося ничем суда; мама уговорила её отправиться в Хогвартс вместе со всеми. Со стороны Пэнси послушаться маму было довольно глупо. Первой, кого Паркинсон заметила на перроне, была она — собранная, даже строгая, время от времени роняющая скупые улыбки, такая похожая на своего декана Грейнджер. Забранные в высокий хвост волосы; темно-красный пиджак и джинсы; совсем маленькая сумка в руках и никакого багажа. Пэнси и сама не поняла, что рассматривает Гермиону, пока та не обернулась. И не окатила её равнодушным, слегка презрительным взглядом. «Лучше бы она ослепла», — подумала тогда Паркинсон. Старшие курсы Слизерина поредели, многие просто не вернулись доучиваться, посчитав более правильным получить аттестат тогда, когда все успокоится — а то и сделать это в одной из зарубежных школ. Пэнси не могла себе этого позволить: от семейного состояния остались крохи, ей надо учиться, чтобы потом хоть куда-то устроиться и содержать себя и мать. Змеек не трогали, мало того — их вовсе не замечали, будто зеленый факультет покинул Хогвартс в полном составе. Они готовились отвечать на выпады в свой адрес, но получили просто игнорирование. Это оказалось не менее болезненным. Пэнси смотрит на гриффиндорский стол и думает, сколько глупостей она совершила в своей жизни. Она не училась тогда, когда следовало, ведь отец обещал ей богатого и красивого жениха и со смешком говорил, что девушка не должна быть слишком умной. Она почему-то решила, что именно Малфой — её судьба, а потому так долго увивалась за ним, не видя, не замечая, что слизеринский принц вовсе не рассматривает её не то что в качестве невесты, но даже в качестве друга. Она презирала тех, кто рядом, и теперь у неё нет близких людей, кроме мамы. «Мне бы не помешал хороший совет. — думает она. — Мне бы не помешала хоть капля Зелья Удачи — чтобы понять, что делать». Но у неё нет ни того, ни другого. Пэнси смотрит на гриффиндорский стол, смотрит на пустующее место Гермионы Грейнджер и думает о том, что самой большой её глупостью было влюбиться. Когда улыбающаяся Гермиона входит в Большой Зал под руку с Уизли, Пэнси встает из-за стола и поспешно выходит. Пэнси видит её в библиотеке, в коридоре перед ЗОТС, на зельеварении, среди квиддичных болельщиков на стадионе, в Большом зале на завтраке, обеде и ужине. Она почти никогда не смотрит на хмурую слизеринку — что на неё смотреть — а когда все же приходится, взгляд её выражает крайне скудный диапазон эмоций: от полного равнодушия до средней степени презрения. По пути от одного до другого есть еще легкая неприязнь. Глядя на то, как Гермиона радуется очередному забитому гриффиндорцами голу, Пэнси отрешенно думает, что всё-таки хуже: равнодушие, неприязнь или презрение. С другой стороны, и неприязнь, и презрение она уже испытывала на себе в полную силу. Даже ненависть: каждый раз, когда она пыталась привлечь к себе внимание. «Да, дорогая, привлечь внимание, это действительно называется именно так» — с некоторых пор Пэнси учится быть честной по отношению хотя бы к себе. Это же решение заставляет её вспомнить пятый курс и инспекционную дружину — тот раз, когда ей отрастили рожки, с которыми она весь день просидела в больничном крыле (мадам Помфри не слишком торопилась помогать слизеринцам вообще и ей в частности). Пэнси знала, кто наложил на её это заклятие, но тому же Забини, спросившему вечером «кто?» почему-то не ответила. А позже, приведя в кабинет Амбридж Лавгуд, Пэнси увидела Гермиону, прижатую к стене Милисентой и нахмурилась — что-то в этой картине было не так. Неправильно. Мысль «ей же больно!» вызвала такое смятение, что она на время потеряла нить разговора между Амбридж и Поттером — благо, полоумная младшекурсница, которую она придерживала за локоть, не сопротивлялась вообще и не стала в этот момент вырываться. В комнате появился Снейп, и они о чем-то спорили с Амбридж, а Пэнси все думала о том, что такие мысли — это совсем неправильно. Когда Гермиона вдруг заплакала, она сжала руку Лавгуд так сильно, что та посмотрела на неё укоризненно — будто так и не поняла, куда попала. Но Пэнси было не до того: она вдруг поняла, что Гермиона притворяется. Она плакала не по-настоящему, и было неясно, почему этого никто, кроме Пэнси, не видит. Желание сказать об этом боролось с каким-то неясным чувством, и в итоге она не успела произнести ни слова: Грейнджер и Поттер покинули класс, а дружинники остались наедине с пленниками (Уизли-младшая лягалась, как лошадь, Уизли-старший мрачно сверлил взглядом Уоррингтона, наставившего на него палочку, Лонгботтом молча и упорно выворачивался из рук семикурсника, а Лавгуд все так же меланхолично стояла рядом). Малфой напряженно смотрел в окно, будто что-то просчитывая. Пэнси посмотрела туда же — и проследила взглядом за удаляющимися в лес фигурками людей. Когда Лавгуд вдруг произнесла обезоруживающее, Пэнси даже не сразу поняла, что случилось. Позже, выслушивая поток ругательств за то, что не отняла палочку у пленницы, она, кажется, не переживала по этому поводу — сквозь головную боль от удара об стену в результате излишне сильного ступефая пробивалось беспокойство за Грейнджер. Любопытство, как тогда она объяснила себе навязчивые мысли — куда она могла направиться? Жива ли? Что они вообще делали в этом кабинете? С кем говорили? Простое любопытство заставляло её прятаться в заброшенных классах на седьмом этаже и посреди пыльной рухляди ставить на пол маленький приемник, а затем настраиваться на волну Поттеровского Дозора, называя добытый ценой немалых усилий пароль. В те ночи, когда выпусков не было, она подолгу сидела одна, слушая белый шум из включенного радиоприемника. Иногда в такие моменты вспоминалось детство — время, когда перед ней не стояло никакого выбора, когда будущее было безоблачным и определённым, когда она не испытывала никаких противоречивых чувств. Вот друзья (друзья ли?), которые всегда рядом, вот первые уроки в Хогвартсе, на которых было не слишком интересно, вот первые каникулы и рождественский бал в Малфой-мэноре… Выбравшиеся из-под надзора учителей и родителей дети дурачились, строили ледяные крепости и валяли друг друга в снегу. Драко не окунал её в ледяное крошево, в отличие от остальных, и не пытался насыпать снега за шиворот мантии — наоборот, помог подняться и отряхнуться. В него тут же попал снежок, и он отвернулся, чтобы ответить напавшему тем же, но для Пэнси это стало самым главным впечатлением дня — она вдруг почувствовала себя дамой, спасенной рыцарем. Это ощущение она подсознательно пронесла через всё время учебы. А на седьмом курсе, сидя в пыльном классе рядом с шипящим приемником, она думала о том, что Малфой превратился в бледную тень и все меньше походит на рыцаря, и все больше — на привидение, на пустую оболочку, из которой будто дементор выпил все чувства. С пасхальных каникул он вернулся сам не свой, огрызался на однокурсников, еще больше стал походить на призрака. Пэнси знала, что его родители в опале, но также знала, что тут замешано что-то еще. Она была готова поклясться, что именно его однажды чуть не поймала на подслушивании очередного Поттеровского дозора — что-то зашуршало за дверью, и Пэнси мгновенно выключила приемник и рванула из класса, чтобы увидеть, как за угол коридора поворачивает кто-то в слизеринской мантии. Она была уверена, что у этого кого-то были светлые волосы. А теперь война прошла, и больше не нужно прятаться по ночам, так что Пэнси просто мучается бессонницей, ворочаясь в своей кровати и слушая, как Милли бормочет во сне. Малфой, оставшийся в Хогвартсе (ничего не поделаешь, это залог более-менее спокойной жизни для родителей и короткого срока для отца) ходит так, будто кол проглотил, и смотрит всегда куда-то в пространство. На уроках молчит, не высовывается, как прежде, никого не задирает — и только Пэнси, столько лет его изучавшая, видит, как иногда он беспомощно оглядывается в поисках своих «телохранителей». Но Гойл остался дома (поддерживать мать, потому что отец мертв), а Кребб… Кребб не вернется в Хогвартс уже никогда. Пэнси садится с Малфоем за одну парту, занимает место рядом за столом в Большом зале, не оставляет одного во время перемен. Всем кажется, что они едва ли не помолвлены, но никто не видит, как Пэнси сжимает плечо Драко — ободряюще, поддерживающе. — Ты не можешь сломаться, — говорит она ему, — ты староста. Ты стержень этого факультета. На тебе тут все держится, слышишь? Драко будто не слышит: в первый раз, во второй; в третий он долго орет на Пэнси, обвиняя её во всех грехах и прося — нет, приказывая — больше не таскаться за ним. На четвертый раз Драко Малфой плачет, уткнувшись ей в колени, и вываливает всю накопившуюся горечь, пока она гладит его по волосам, молча выслушивая. Пятого раза не требуется. Не меньше положения парий факультет подкосила смерть декана: Пэнси считает, что, будь здесь Снейп, он бы не позволил им так распуститься и уныло сидеть в своей гостиной по вечерам, боясь высунуть нос. Снейп бы живо поставил на место все остальные факультеты и заставил Слизерин возродиться: не сразу, ведь змея — не феникс, способный полыхнуть и разом засиять во всем блеске; змея переждет в спячке, сменит шкуру — и выживет. Но декана нет, и им приходится справляться самим. Драко, будто очнувшись ото сна, старается, как может: постепенно дисциплина на факультете приходит в норму; изумруды начинают потихоньку (очень уж потихоньку — учителя тоже имеют к ним свои счеты) скапливаться в часах; факультет постепенно выдыхает, поняв, что на них не ведется охоты. Ну, по крайней мере Пэнси думает так, пока не видит, как второкурсники Гриффиндора и Хаффлпафа зажимают слизеринских первогодок в тупике за статуей Ульриха Лысого на втором этаже. Она одним своим видом отпугивает нападавших, но долгие расспросы малышей ни к чему не приводят: они отводят глаза, но все, как один, говорят, что «это в первый раз», «ничего страшного» и «ничего же не случилось». В воздухе витает отчетливый запах лжи. Вечером Малфой проводит в гостиной собрание, на котором пытается донести до первокурсников, что они — не изгои, и никому не позволено их задирать, а старших призывает их защищать. Но на дворе уже конец ноября — и малыши успели уяснить, что над ними издеваться можно. Что они виноваты только лишь потому, что попали на Слизерин. А раз они сами виноваты — нельзя никому рассказывать. Пэнси натыкается на такие стычки еще дважды; первого декабря Малфой приводит к ней Брауна с синяком под глазом — «поскользнулся на лестнице, упал» — и терпение Пэнси лопается. Рука дрожит, когда она пытается залечить синяк, и Драко от греха подальше забирает у неё палочку, а после справляется с лечением сам, пока она выходит из общей гостиной. Пэнси замечает, что забыла-таки отобранную Малфоем палочку, только отойдя на приличное расстояние — но цель уже близко, и она решает не возвращаться: адреналин подстегивает и заставляет торопиться. Грейнджер (темные завитки волос выбиваются из забранного высоко пучка и падают на открытую шею) стоит с Уизли у окна — и он, завидев Пэнси, кривится и уже готовится выплюнуть какую-то гадость. Поэтому, когда Грейнджер разворачивается, Пэнси просит её отойти вместе с ней, не желая выслушивать этого рыжего олуха. Та, на удивление, соглашается, отмахиваясь от просьбы Рона быть осторожнее. — Грейнджер, объясни своим идиотам, что это не дело — нападать на малышню. Уж кто-кто — а они ни в чем не виноваты. Гермиона настороженно хмурится: — Никто ни на кого не нападет, о чем ты? Я бы знала, если бы что-то подобное случилось! — Ну, значит, ты не особо внимательна, — парирует Пэнси, — так что будь добра, скажи этим недоумкам, чтобы они не лезли к нашим младшекурсникам. — Паркинсон, у тебя есть хоть какие-то доказательства? — хмурится гриффиндорская староста, и слизеринка ругает себя — расслабилась, поступила по-грифферски, пришла без всего. С другой стороны, — думает она мгновенно — возможно, именно такой подход и нужен к гриффиндорцу. — Ты сможешь найти их сама, если понаблюдаешь за своим вторым — третьим курсом, а то и первым — кажется, я видела кого-то из новеньких. Гермиона долго смотрит на неё, явно просчитывая в голове варианты, и Пэнси против воли замечает, как у глаз её и на лбу собираются мелкие морщинки; а на щеке, почти у уха, у неё бледная маленькая родинка. «Прочь, — приказывает Пэнси своим мыслям, — прочь, не время!» — Они не ответственны за грехи своих родителей. Лучше отыгрывайтесь на нас — вы прекрасно знаете, что наши палочки под надзором, и мы не можем сейчас чем-то ответить. Нападать на малышей — подло. Гермиона удивленно протягивает: — Что, лучше бы напали на тебя, Паркинсон? Как назло, краем взгляда Пэнси замечает Мередит — три дня назад эта первокурсница пришла в общую гостиную с разорванной сумкой и с ног до головы перепачканная чернилами (судя по её объяснениям, лестницы устроили настоящий заговор против слизеринцев). Она идет почти прижавшись к стене и стараясь не поднимать взгляд. — Да, — твёрдо отвечает Пэнси, глядя прямо в глаза Грейнджер, — лучше бы вы напали на меня. — Я учту это, — как-то недобро и задумчиво ухмыляется Гермиона и уходит обратно к Рону, пристально наблюдающему за ними издалека. «Будто я могла бы ей что-нибудь сделать — горько думает Пэнси, — будто я могла бы что-нибудь сделать именно ей». Этим же вечером златоволосая Клэр, кажущаяся маленькой даже на фоне своего первого курса, доверчиво сообщает ей на ушко, что на Патрика, Чарлза и вороненка Джейми пытались напасть, но их прогнала гриффиндорская староста, только Клэр видела — четно-честно! — что она появилась будто бы из ниоткуда! Пэнси улыбается ей и говорит, что она правильно сделала, всё ей рассказав, а сама радуется своему решению обзавестись доверенным лицом среди младшекурсников. Её, конечно, еще надо будет научить не выбалтывать все чужому, не выяснив предварительно его мотивации, но это успеется. Да и Пэнси ведь — не совсем чужая… Она еще раз с удивлением обнаруживает, что начинает обзаводиться если не друзьями, то хорошими приятелями, когда беспечно болтает с Блейзом, сидя на площадке Астрономической башни. Пока все остальные факультеты уходят в Хогсмит, слизеринцы почти единолично владеют замком — они не рискуют сейчас выходить туда, где их могут поджидать обозленные маги. Даже Макгонагалл, поджав губы, настоятельно не рекомендует им покидать пределов Хогвартса. И еще раз — когда поздно вечером болтает с Драко в своей спальне. То ли война, то ли эти первые месяцы изменили их и неожиданно сблизили — но не как будущую семью, или любовников, а как друзей. Пэнси грустно улыбается, думая о том, как же она не разглядела за все эти семь лет настоящего Драко под маской самовлюбленного Принца факультета? Он был действительно умен, и когда, наконец, перестал гнаться за кем-то в попытке доказать свое превосходство, это проявилось в полной мере; широкий кругозор позволял вести с ним разговоры на огромное количество тем — в конце концов, его было просто интересно слушать. Он умел поддержать. Возможно, он с трудом разбирался в подоплеке чужого настроения и не был мастером мягких утешений, но вот приказать привести себя порядок и собраться он мог так, что хандра уходила как миленькая. А еще он всё-таки стал лидером, способным повести за собой факультет. Отец, наверно, гордился им… Но отец сидел в Азкабане. Драко писал короткие, но частые письма матери, а та в ответ передавала ему любимые сладости — неизменно делимые с Пэнси. Вот и сейчас, поедая малиновые котелки, он вдруг говорит: — Кажется, меня наконец решили женить. Пэнси прислушивается к себе и обнаруживает всего лишь отголосок ревности. — Кто счастливица? — спрашивает она с интересом. — Гринграсс. Состояние, чистая кровь и почти не пошатнувшаяся репутация. Пэнси кивает: — И правильно. Какая хоть? — Астория. — Она миленькая, — Пэнси доедает котелок и слизывает крошки со своей ладони; Малфой смеется, глядя на неё. — Что? — Еще пару лет назад ты бы скривилась, если бы увидела, что кто-то так делает. Пэнси вздыхает: — Пару лет назад ты бы этого и не увидел. Посерьезневший Малфой как-то настороженно на неё смотрит: — Ты все еще, — он запинается и не сразу продолжает, — влюблена в меня? Пэнси краснеет — сразу, до кончиков ушей покрываясь малиновыми пятнами. — Драко! Мерлиновы подштанники… нельзя же так! — И все же? Пэнси опять вздыхает; краска медленно сходит с её лица: — Нет. Уже не влюблена. И никогда не была, наверно… Драко кивает. Они доедают сладости в молчании. Проходит примерно две недели, и Слизерин начинает замечать изменения. Наверно, Грейнджер поговорила и с другими старостами: нападения прекращаются. Пэнси не знает, какими методами они смогли этого достичь, но за неделю перед рождеством на завтраке факультет Гриффиндор встает в полном составе, и Поттер произносит звучным даже без соноруса голом: — Факультет Гриффиндор приносит извинения младшекурсникам факультета Слизерин и признает, что вы не ответственны за ваших родителей. Таким же образом поднимаются барсуки: — Факультет Хаффлпаф присоединяется к извинениям и считает должным добавить извинения перед младшекурсниками факультета Райвенкло, — произносит Ханна Эббот. В полной, оглушительной тишине факультеты садятся на свои места. Вместе со Слизеринцами в недоумении оглядывается и директор Макгонагалл, а также большая часть учителей. Тем же вечером Пэнси случайно подслушивает разговор профессоров — когда относит в учительскую охапку свитков с ученическими эссе о выборе профессии — для будущих консультаций с деканом. Она уже собирается постучать, но из-за приоткрытой двери доносится голос Макгонагалл: — В конце концов это означает, что они выросли и научились справляться с проблемами самостоятельно. — Но так же нельзя, Минерва! — восклицает Спраут, её голос едва не срывается на фальцет. — Они же скрывают от нас что-то несомненно важное, ведь по пустякам никто не стал бы устраивать таких представлений! — Помона, спокойнее. Слизеринцы тоже молчат, не правда ли, Гораций? — спрашивает директриса. Ответа не слышно: вероятно, Слагхорн просто кивнул, — а значит, они посчитали такие извинения достаточными. — Но ведь они могут устроить войну! Начать мстить самостоятельно! Пэнси морщится — хотя чего еще можно было ожидать от барсучихи-наседки. — Нет, дорогая моя, — отвечает Макгонагалл, — только не сейчас. Приглядись к новому Слизерину. Пэнси долго думает, оскорбили сейчас Слизерин или похвалили. Но свитки решает занести попозже. Через несколько дней она решаетт, что Макгонагалл в чем-то права, изменения есть: воздух в общей гостиной будто очистился, по вечерам стало шумнее и веселей, а младшекурсники постепенно отвыкают бояться ходить по коридорам. Близится Рождество. Она радуется вместе со всем факультетом, и даже смотреть на Грейнджер становится теперь не так больно. Пэнси начинает подмечать мелочи: как та откидывает волосы за плечо, как в нетерпении грызет кончик пера, пытаясь решить сложную задачу, как поправляет одежду, когда чем-то смущена. — Если бы я был тебе другом, я бы советовал тебе пригласить её на бал, — шепчет ей как-то Малфой, когда Пэнси, задумавшись за завтраком, разглядывает затылок Грейнджер, наблюдая, как её каштановые волосы переливаются под солнечным сегодня небом. — Бал? У нас будет бал? — слегка заторможено, все еще не отойдя от своих мыслей, спрашивает Пэнси. — Два дня назад объявили, как ты могла пропустить? — укоризненно смотрит на неё Малфой. Пэнси думает — и действительно, как? Хотя близких подруг, жаждущих посоветоваться о платьях, у неё нет… Кстати о платье. — Боюсь, мне на него вход заказан, — грустно говорит Пэнси, — у меня нет парадного платья, а просить у мамы денег на новое… Малфой хмурится: — Всё настолько плохо? Пэнси остается лишь беспомощно улыбаться. Оказывается, не у одной неё на факультете такие проблемы. Многим пришлось выкупать свою свободу, и денег, чтобы позволить себе толику роскоши, у них нет. Малфой ходит мрачный, пишет матери, о чем-то советуется с Блейзом и еще парой шести- и семикурсников и, в конце концов, проводит общее собрание факультета. Пэнси слушает его и думает, что он придумал просто прекрасное решение, хоть ей и нелегко пользоваться такими… подарками. И со стороны Малфоя было невероятно здорово обставить всё так, чтобы это не смотрелось подаянием. Он, Блейз и еще несколько парней, из тех, что сохранили хотя бы остатки состояния, не без поддержки своих родителей создали Фонд Слизерина. Целью его является материальная поддержка чести факультета. И первым шагом на пути восстановления «былого величия», как с пафосом заявляет Малфой, будет рождественский бал. Путем невероятных ухищрений и дипломатических реверансов в сторону девушек к концу вечера он уговаривает всех прийти на бал в платьях и мантиях примерно одинакового фасона и одного цвета — конечно, изумрудного. Всем желающим предложено внести необходимую сумму на счет фонда (и поддерживать его в дальнейшем), а в школу с разрешения директора был приглашен портной, снявший мерки и обсудивший детали заказа с каждым слизеринцем. За три дня до бала, когда платья еще не пришли, Пэнси уже успевает устать от суматохи. Она отказывается от двух приглашений и с удовольствием смотрит на то, как Малфой приглашает Асторию, а та мило краснеет и, запинаясь, соглашается. В отличие от Дафны, волевой и целеустремленной девушки, Астория — нежный цветок, в котором только начинает проглядывать стальной стержень, свойственный женщинам этой семьи. Сама же Пэнси, даже несмотря на платье, идти на бал не хочет. Она представляет, как просидит весь праздник в стороне, не умея наслаждаться весельем и пялясь на Грейнджер так, что уже все, а не только Малфой, заметят её абсолютно неправильное влечение к грязнокровке… Впрочем, сейчас подобает говорить маглорожденной. Пэнси сидит в кресле у камина, уныло уставившись в учебник по рунам, когда над её плечом склоняется Малфой и шепчет, задевая дыханием мочку её уха: — Если бы я был твоим другом, я бы всё же советовал тебе пригласить Грейнджер прямо сейчас: ходят слухи, что Визел её всё еще не пригласил… И еще — что они расстались. Только тут Пэнси замечает странную постановку фразы: — Если бы ты был моим другом?.. — Да, — отвечает Малфой, — но так как я больше, чем твой друг, то я настаиваю на этом… и даже кое-чем помогу. Он подносит к её лицу руку и раскрывает сжатый кулак — так, чтобы только Пэнси видела его содержимое. На ладони, посверкивая в отблесках каминного пламени, лежит маленький флакончик с золотистой жидкостью. Пэнси неверяще распахивает глаза. — Но откуда?.. — Обширные запасы, — хитро ухмыляется он и тут же становится серьезным. — Но это не значит, что мои запасы бесконечны, так что пользуйся им правильно! Пэнси задумывается, после чего мягко отстраняет руку Драко от своего лица: — Нет, Малфой, даже оно не поможет. Драко, обойдя кресло, садится перед ней на корточки и, насильно вкладывая зелье в её безвольную ладонь, произносит: — Клянусь, Паркинсон, если ты сейчас откажешься, я насильно подолью его тебе за завтраком. После этого он уходит, а Пэнси остается у камина, раздумывая, чего же она вообще хочет. Следующим утром зелье еще при ней: она носит его в кармане, то и дело нащупывая рукой. До обеда у неё травология и чары, оба урока совместно с барсуками, и поэтому она не пересекается с Гермионой. На обед опаздывает: неудачное использование заклинания ледяной преграды окатило её водой, и высушивающие чары не помогают — приходится переодеваться. На входе она сталкивается с Грейнджер, которая выходит из зала вместе с Поттером. На удивление, она замечает Пэнси — и едва видно кивает ей, не как другу — но и не как врагу. Поттер повторяет её жест. За стол Паркинсон садится ошеломленная и долго не слышит Малфоя, который всерьез начинает подозревать, что её в коридоре пришибли конфундусом. — Ты уже пригласила ее? — спрашивает он, когда Пэнси наконец возвращается в реальный мир. — Нет… я сделаю это вечером, — отмахивается она и, прихватив со стола булочку, уходит, так и не поев толком. Вечером флакончик всё еще при ней. Пэнси ходит кругами по большому залу на пятом этаже, раздумывая, стоит ли вообще свою удачу тратить на такую глупость. И как она вообще действует? Когда её лучше выпить? Жидкости во флакончике, если выпить её разом, хватит примерно на три часа. Достаточно одной капли, чтобы везло в ближайшее время. Но нужно ли ей такое везение? Почему именно Грейнджер? Пэнси вспоминает, испытавала ли она что-то, подобное таким чувствам, до этого восьмого курса - и не находит ответа. Да, она замечала Гермиону и раньше — и, честно говоря, хотела быть похожей (во всем, кроме происхождения), потому что она, без каких-либо связей и состояния в волшебном мире, была куда более свободной, чем могла себе позволить Пэнси. Да, она хотела бы иметь таких же друзей, как у Грейнджер (не предателя крови и шрамоголового, нет — но тех, кто может броситься за неё даже в пасть троллю). Она хотела бы быть такой же смелой — но что Пэнси точно знала, так это то, что она постоянно боялась. Боялась, что отца убьют. Боялась, что она не оправдает ожиданий родителей. Боялась, что «светлые» победят, и её прежней жизни наступит конец. Боялась, что кто-нибудь узнает о её страхах. Что ж, «светлые» победили; отца, можно сказать, убили; ожидания родителей полетели к черту так же, как их обещания — потому что никто не станет заключать брак с парией-бесприданницей, которая не может похвастаться хоть сколько-нибудь древним происхождением. Пэнси вдруг обнаруживает, что ей больше нечего бояться — все её страхи сбылись. Она вспоминает слова, которые Драко сказал ей, пока она ожидали послеобеденную нумерологию: — Ты, в отличие от меня, не связана Родом. Тебе не нужно его возрождать или продолжать. Пойми, это такое счастье, когда от тебя многого не ждут! — Ты думаешь? Неужто ты променял бы свою жизнь на мою? — Если бы в этой жизни у меня был шанс устроить свою судьбу так, как хочу я — не задумываясь. — А Астория? — Что — Астория? Выбрал бы ли я кого-нибудь другого? Пэнси кивает. — Наверно… — Драко запинается, затем с силой трет лицо ладонями, будто пытаясь стереть лишние мысли, — да. Да, выбрал бы! Даже учитывая, что у меня нет шансов — выбрал бы. На вопрос об имени Драко только качает головой и смеется — и Пэнси решает не настаивать. Она бродит по залу вот уже двадцать минут; за окнами садится солнце, лес уже скрыл его, но золотые лучи еще пронизывают воздух, раскрашивая снег. Золотые, как Зелье Удачи, зажатое в её кулаке. «Что будет, — думает она, — когда я выпью его? Даже не так: что будет, когда оно прекратит свое действие? Ведь его не хватит на эти три дня, чтобы Грейнджер не смогла отказаться до бала. Нет, это же не амортенция, Фелицис дает шанс, а не одуряет…» Дает шанс. Пэнси замирает, напряженно вслушиваясь в свои ощущения. Нужен ли ей такой шанс? И шанс… на что? На бал в компании той, которая нравится? На то, чтобы сделать наконец то, что хочется? Измениться? Шанс начать новую жизнь? Пэнси решается. Она осторожно откупоривает пробку и капает на язык всего несколько капель — ненадолго, только чтобы понять, стоит ли вообще что-то делать. Зелье сладкое, как карамель. Пэнси чувствует, что нужно успокоиться и сходить на улицу, проветрить голову — и подчиняется своему желанию. Лестницы на её пути на удивление послушны. В холле первого этажа немноголюдно: почти все, кто хотел погулять, уже пришли с улицы, да и холодно там сейчас. Дверь наружу распахивается, когда Пэнси достигает середины холла, и она видит, как через порог переступает Золотое трио. Посредине идет Грейнджер, на ходу разматывая шарф, а в её спутанных волосах тает снег. — Ну что это такое, Рон! Гарри, скажи ему! — с улыбкой восклицает она, явно продолжая начатый еще на улице спор. — Ну я-то ему что могу сказать? — Чтобы перестал так придирчиво ко всем относиться! Пусть тогда уж сам приглашает! Я настолько замучилась, что клянусь — пойду на бал с первым, кто меня пригласит! — смеется она. — Ну не-ет, — смеется Рон, — это точно буду не я, мы с тобой договорились! Иначе все так и будут думать, что мы встречаемся. У Пэнси перехватывает дыхание, но каким-то образом она умудряется сделать несколько шагов навстречу троице и почти не дрожащим голосом произнести: — Грейнджер, я приглашаю тебя на бал! «Глупо, глупо, какую же невероятную глупость я сотворила!» — думает она. Все, кто слышал их разговор, замирают. Гермиона изумленно останавливается, потом оглядывается на своих спутников, и вовсе разинувших рты от удивления, и вдруг выдает: — Я согласна! Конечно, Пэнси не обольщается, понимая, что Феликс Фелицис был главной причиной согласия Гермионы. Поэтому перед балом она долго стоит в спальне у зеркала, сжимая флакончик влажной от волнения ладонью, но все же не пьет его. «Ты отказываешься от чуда, — шепчет ей отражение, — ты ведь знаешь, что без зелья ни на что не годна… Посмотри на себя: трусливая, глупая, завистливая… какой эпитет тебе больше нравится? Какой больше понравится Грейнджер, как думаешь?» — «Нет, — отвечает Пэнси сама себе. — Нет, это больше не я. Я больше не хочу быть такой. Мне хватит и одного шанса, и я его уже использовала». Собравшись, она выходит в общую гостиную (пестрящую зеленью) и отыскивает глазами Драко: среди одинаково подтянутых юношей в черных мантиях с зеленой оторочкой сделать это не так-то просто, но Малфой находится в центре внимания, как и положено — вокруг него будто и крутится вся комната, к нему обращаются за советом, к нему прислушиваются. Пэнси улыбается: всё вернулось на круги своя. «Нет, даже не так, — думает она, — всё стало лучше». Впервые со времени битвы за Хогвартс она вдруг может вздохнуть спокойно. Когда она наконец уводит Драко подальше от любопытных глаз (насколько это возможно в предпраздничной суматохе) и вкладывает в его ладонь заветный пузырек, опустошенный едва ли на треть, Драко отказывается. — Нет, — говорит он, — оставь себе. Мне не помогло бы, будь у меня даже бочонок удачи. Голос его звучит так обреченно, что Пэнси не решается настаивать, но дает себе слово, что выяснит — кого же её друг мог предпочесть своей невесте. Выяснит и поможет. Когда слизеринцы дружным строем поднимаются в холл перед большим залом, остальные факультеты издают слаженный вздох удивления. И есть, чему изумляться — одинаково-зеленые, сплоченные, идущие с высоко поднятыми головами, слизеринцы смотрятся здорово и… вызывающе. Пэнси запоздало думает, что не стоило так противопоставляться остальным факультетам, но тут же выбрасывает эти мысли из головы: на лестнице, рядом с неизменными Поттером и парой Уизли, стоит Гермиона. Ярко-красное платье пышным облаком облегает бедра, оставляя открытыми колени, высокие каблуки придают осанке изящества, короткая темно-бордовая накидка вышита золотом, а распущенные волосы лежат непривычно ровно и аккуратно. Они выглядят, как отражения друг друга: платье Пэнси идентично, за исключением цвета (насыщенный, глубокий зеленый платья, почти черная накидка вышита серебром). Где-то внутри расцветают фейерверки — получилось, сработало, она смотрит на меня… и все смотрят на нас. Пэнси радуется, что на следующий день после приглашения Гермиона всё-таки отловила её и предложила согласовать наряды. Паркинсон, прятавшаяся от неё в страхе получить запоздалый отказ («Ты же понимаешь, это была шутка, я не пойду с такой, как ты»), была по меньшей мере шокирована тем, что Грейнджер не только согласна, но и вспомнила о такой детали, как совпадение образов. — Почему? — спросила она гриффиндорку, прервав её посреди обсуждения фасона. — Ты о чем? — непонимающе уставилась на неё Гермиона. — Почему ты не отказалась? Ведь я же… — Пэнси беспомощно развела руками, не в силах описать себя. Трусливая, глупая, принадлежащая к проигравшим, обнищавшая, дочь пожирателя… Да мало ли эпитетов найдется для такой, как она — разве что ни один из них не хотелось озвучивать вслух. Гермиона долго молчала, но потом всё же ответила: — Я не знаю, что на меня нашло в холле: я, конечно, сказала «клянусь» — и будто попала в сказку про принцессу и нищего, знаешь такую? — Пэнси кивнула. — Но ведь это все в шутку. Я потом уже говорила ребятам — мол, пойду откажусь, она всё поймет, не может же она всерьез думать… Пэнси внутренне сжалась. — А потом Гарри вдруг говорит — ты представь себя на её месте. Да, она не такая храбрая, как ты. Но, может быть, стоит дать ей шанс? Гарри, с тех пор как умер Дамблдор, тоже… любитель давать вторые шансы. Может быть, сказал он, она просто верит в то, чему её учили всю жизнь, и это — шанс показать ей другой мир? — А может быть, я не хочу смотреть на этот ваш «другой» мир? — сдавленным голосом ответила Пэнси. Почему-то ей было очень обидно. — Может быть, — кивнула Гермиона, серьезно глядя на неё. — Но это и для меня шанс — узнать твой мир. Понять, почему ты такая, как есть. Пэнси не стала говорить ей, что её мир уже разрушен, и смотреть не на что; что она такая от рождения, с изъяном — не всем же появляться на свет национальными героинями, как Грейнджер; что пусть засунет себе в задницу свой исследовательский интерес и пусть идет к черту бал. Она не стала, потому что Гермиона продолжила: — После того, как ты так яростно бросилась на защиту своих змеек, а подумала — может быть, пора наконец вырасти, пора попробовать общаться так, будто мы друг друга совсем не знаем? Если не получится — ну, мы ничего не потеряем, хуже не будет, — она усмехнулась, — Но вдруг получится? Как думаешь, справимся? И Пэнси ничего не оставалось, кроме как протянуть ей свою руку и сказать: — Привет, меня зовут Пэнси Паркинсон. — Привет, Пэнси, — ответила гриффиндорка, сжимая её ладонь, — Я Гермиона Грейнджер. И улыбнулась.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.